Сбежавшие

      Вика лежала в шезлонге на застеклённой веранде, обозревала свои длинные загоревшие ноги и лениво потягивала кока-колу. После принятого душа, не в силах противостоять красоте своего тела, она надела самый откровенный купальник, повертелась перед зеркалом, но, и расположившись на балконе, не угомонилась и продолжала упиваться тем, что оставалось открытым для осмотра. Да, лето не потрачено даром. В начале июня, пристав к матери, она обмерила её формы, то же самое проделала со своими, свела воедино уже имеющееся и прогнозируемое и обнаружила кое-какие недочёты. Позже, загорая на южном пляже, Вика составила программу действий, которая должна была сии недостатки устранить, и поместила её реализацию на августовские дни. К её большому удивлению, реклама не налгала, и за несколько сеансов избирательного массажа талию удалось сбить до шестидесяти пяти сантиметров. Теперь самоэкзекуцию можно устраивать дважды в месяц и выяснять, не сползают ли драгоценные формы к своим естественным стандартам. Останутся на уровне — значит, всё в порядке. Пока же напротив этого пункта можно поставить галочку и перейти к делам менее материального, но не менее важного свойства. Вика посмотрела на мобильник, дежурящий рядом с отставленной бутылкой, и взяла его кошачьей лапкой. Вот так. Грация пантеры перед прыжком. Кажется, что-то в этом роде говорила мама, уже не вспомнить, о ком именно.

      — Лара? Ты чем занимаешься?

      — Ревизией косметики.

      — Ой-ой, понятно, что ничем. Давай дуй ко мне, нас ожидают грандиозные дела, не терпящие отлагательств.

      Вика прошла в комнату и вытащила из шифоньера своё последнее приобретение. Ну и парилку она устроила родичам, чтобы выбить из них деньги на эту красоту! Но платье этого заслуживало (Вика всегда прикидывала, сколько усилий нужно будет приложить для достижения того или иного эффекта, и начинала действовать только в том случае, когда овчинка, по её мнению, стоила выделки).

      — Опять она перед зеркалом вертится. — В апартаменты дочери на минуту зашла мать. — Надеюсь, в ближайшее время попыток кровопусканий не предвидится?

      — А что, в результате невозврата кредитов по рискованным ипотекам наши миллиарды сгорели?

      — Для того, чтобы они сгорели, надо было бы их сначала заиметь. Я тебя всё-таки попрошу в ближайшее время круглых сумм на свои прихоти не выбивать. Только что мы выдали Дашу замуж, и Зипина квартира отошла к ней. — Зипой ласково звали Викину бабку, мать отца, почившую пару лет назад. — Будет она её сдавать или переберётся туда на жительство — это уже не наше имущество. У нас осталась только та маленькая на Луговой, да и её в перспективе надо продать, чтобы купить нечто подостойней и попросторней. Ты вон вымахала — уже выпускница, тоже не сегодня завтра замуж выскочишь. Господи, как время летит.

      — Что за дурацкая мода — давать в приданое за невестой по меньшей мере квартиру! Лет двадцать тому назад женщины обходились мебелью и сопутствующими тряпками.

      — Лет двадцать назад было другое время, да и твои понятия о всеобщем непроцветании истине соответствуют лишь частично.

      В укладах прошлого, её не касавшихся, Вика разбиралась плохо и копаться в них не имела желания. Она была конкретна и целеустремлённа, поэтому пропустила реплику матери мимо ушей и продолжила гнуть своё:

      — Прислугу мы не рассчитали, и ты на работу, как мне кажется, не устраиваешься, так что плюс-минус тысяча баксов в месяц ээ… — Тут Вика начала пролезать в драгоценное платье и, надев его, фразу решила не договаривать: и так всё ясно. — Что, некрасиво, да? Может, снять? Теперь ты понимаешь, что к нему абсолютно необходимы подобающие туфельки.

      — Вот и договаривайся с отцом. А у меня деньги на хозяйство.

      Вика хотела было напомнить про парикмахера с косметологом и парфюмерию, но, пораскинув мозгами, подумала, что из отца, если у него хорошее настроение, можно вытянуть побольше, а заодно разведать и обстановку в целом. Мать же вечно дважды перестраховывается и любит наводить панику.

      — А Даша — дура. Не уродина небось — могла бы найти и что-нибудь получше, а не кидаться на первое попавшееся. Через три года будет таскать на руках двух сосунков и считать, что прекрасно устроилась. Примитив.

      — Ты что, не поддерживаешь демографическую программу?

      — Я её не отрицаю, но у женщины должны быть и другие запросы.

      — А у тебя какие запросы?

      Ближайшим запросом Вики были туфельки, но она понимала, что они, не ахти какие важные, всё-таки являются лишь ступенькой к чему-то более значительному. Сначала она станет обворожительной, неподражаемой, потом — безусловным лидером, а потом… Потом она совершит нечто, от чего мужчины сойдут с ума, а женщины лопнут от зависти. Все данные для этого у неё есть. Об этом говорит отражение в зеркале. С него смотрит чудная девушка. Молодая, русоволосая, сероглазая, высокая, статная, длинноногая, с тонкой талией, загоревшая — каких только достоинств у неё нет! Гладкими, без единой завитушки, расчёсанными на прямой пробор, падающими на плечи и спускающимися на дециметр ниже их, русыми с чуть заметным золотистым оттенком волосами Вика гордилась особо, глаза, серые, небольшие, с чуть округлённым разрезом, тоже сомнений не вызывали и требовали только немного туши на недостаточно тёмные ресницы. Ей подходили и золотые украшения, и бижутерия, ей подходили любые цвета, ей подходили юбки и брюки, каблуки и кроссовки — Вика положительно была царицей. Она всевластна и поэтому не ответит сейчас матери расшифровкой своих запросов, а пойдёт к отцу и проверит своё могущество.

      — Папусик!

      «Папусик» даже головы не поднял на голос крокодилицы. Он знал: после того, как младшая дочь осталась дома одна, она будет нещадно этим пользоваться и обойдётся ему дороже, чем ранее обходились оба чада вместе. Надо как-то ограничить её притязания, если он не хочет запарываться на работе до смерти.

      — Папусик!

      — Викусик, я решил избавить тебя от необходимости частых набегов на мой кабинет и выдавать ежемесячно пособие, размеры которого установлю сам.

      — Ну что ж, барон Данглар каждый месяц выдавал своей дочери тысячу франков. С переложением на день сегодняшний это будет выражаться…

      — Во-первых, я не банкир, во-вторых, не миллионер, в-третьих, не барон, в-четвёртых, не Данглар…

      — В-пятых, новый месяц начнётся первого сентября, а пока мне необходимы, жутко необходимы новые туфельки, и только пятьсот баксов могут спасти гигантессу мысли и мать русской демократии.

      — Скажите, а двести баксов не могут спасти мисс Ладеев-2007?

      — Папусик, вот посмотри внимательно на своё творение. Посмотри на мои чудные волосы. Ты знаешь, сколько сейчас стоит бутылка приличного шампуня? Посмотри на мои чудные глаза. Ты знаешь, сколько сейчас стоит упаковка хорошей туши? Посмотри на мои ножки. Ты знаешь, что к туфелькам обязательно полагаются колготки, а колготки — вещь тонкая и на каждой женщине буквально горят! А сумочка? И не буду же я класть в неё «Viceroy»: ниже «Marlboro» ничего не пойдёт.

      — Я сам давно не курю и тебе не советую. Слишком разэмансипировались. Всё же истинно чудное, как правило, в дорогой упаковке не нуждается.

      — Но дешёвое обрамление может испортить любую красоту! Я же твоё собственное создание, и ты хочешь, чтоб оно ходило в какой-нибудь польской или турецкой дряни? Тогда найди мне какого-нибудь капиталиста, который обеспечит мне приличный доход.

      — Капиталист, которого я знаю, сейчас нуждается не в твоей красоте, а в моих знаниях.

      — От тебя до меня не так уж далеко. Можешь пригласить его на деловое совещание в своём кабинете с последующим тихим ужином в семейной обстановке.

      — Это и так уже запланировано, но вовсе не для осуществления твоих чаяний.

      — Одно другому не мешает. Весьма хорошо сочетать приятное с полезным. А он молодой?

      — Всё относительно. На двадцать лет старше тебя.

      — А, тридцать шесть, уже неплохо. Симпатичный?

      — Да.

      — А точнее?

      — Худощав, рост выше среднего, лицо белое, волосы чёрные длинные. Нечто, — и «папусик» сделал в воздухе неопределённый жест рукой, — хиппообразное.

      В делах давно минувших дней, как уже было выяснено, Вика не разбиралась. Слово, однако, ей понравилось, она отправила его в свои мозги и перешла к главным пунктам.

      — Женат?

      — Вроде нет.

      — Что значит «вроде»? Кольцо к его руке прилагается?

      — Кольца нет, а «вроде» значит, что я входил не в его семейное положение, а в потребности производства.

      — А они состоят из…

      — Необходимости расширения и введения в дело пары новых цехов.

      — А что делается в старых?

      — Колбаса.

      — Какая ещё колбаса?

      — Обыкновенная, копчёная.

      — А, это я люблю. А что предполагается в новых?

      — Сосиски с сардельками.

      — Это, конечно, менее романтично, но с горчицей пойдёт. А паштет у вас в проектах не планируется? Я его очень уважаю.

      — Я бы посоветовал тебе умерить свои аппетиты. К отдыху таких людей на средиземноморском побережье обычно прибиваются довольно пройдошливые модели.

      — Фу, крашеные проститутки с резиновыми сиськами. Только ценника на заднице не хватает. — Щёки Вики разрумянились: она собиралась обговаривать с Ларой обыкновенные полусклочные дела, а здесь предлагается настоящая охота! Она сметёт всё злостное силиконовое полчище и заарканит милого, молодого, такого вкусного капиталиста! Он завалит колбасой всю европейскую часть России, движимый единственно мыслью обеспечить Вике абсолютно безбедное существование, а она будет сидеть в шикарном особняке, лопать с Ларой паштет из печёнки и скуки ради строить козни против Андрюхи с Картохой.

      — Моя возлюбленная дщерь, я не собираюсь обсуждать твои грандиозные замыслы. Открой его сайт и оставь меня в покое, не то тебе придётся обходиться горчицей с хлебом, а не паштетами с колбасками.

      — Хорошо, давай мне его сайт, пятьсот баксов, и я тебе больше ни вот столечко не буду мешать целых две недели.

      Папусик нацарапал на бумаге таинственные письмена.

      — Держи координаты, две с половиной сотни и помни: две недели.

      Вика взяла первое и второе и уже на выходе из кабинета состроила гримаску.

      — Одну! Я ведь тоже получила только половину.

       У родителей дочка просила примерно вдвое больше того, что требовалось по смете: знала, что урежут. Напевая одну из гнусных мелодий, проигрываемых в последнее время по музыкальным телеканалам, Вика прошла в свою комнату, отложила деньги и хотела было включить компьютер, но тут раздался звонок в дверь.

      — Ларка, привет!

      Подруги поцеловались. Ларочка имидж к осени переменила, это пошло ей на пользу. На смену легкомысленным платиновым завитушкам пришли красиво уложенные локоны тёмного золота. Исчезли воинственная роспись глаз и обильная грунтовка. Тонко очерченные контуры, лёгкий налёт пудры, спокойный тон маникюра, гармонирующий с цветом губ, респектабельный янтарь вместо дешёвой крикливой пластмассы.

      — Янтарь, кораллы — это здорово. Я смотрела по «Noello», мода на них ещё пару-тройку лет продержится.

      — Вряд ли мы идём в ногу с Италией. Впрочем, женщина — скорее индивидуальный стиль, а не указания журналов. Классная вещь! Долго предков растрясала?

      — Лучше не вспоминать, еле на туфли выцарапала. Пойдём сегодня покупать?

      — Можно, к вечеру жара спала.

      — Держи стакан. Сладкое будешь?

      — Ни боже мой. Я от пирожных пухну, как на манной каше с маслом.

      — Ну хоть вафли.

      — Не, не, не соблазняй.

      Одного роста с Викой, Лара была чуть плотнее, увесистее. Более решительная Вика храбро сгоняла излишки, менее категоричная и более мягкая Лара стремилась их не набирать. Бесспорно, они были самыми красивыми девушками в классе, возможно, даже и в школе. Ещё пару лет назад после небольших трений они пришли к соглашению и вместо недостойной междоусобицы, которая, развернись она на маленьком пятачке класса, могла привести к нежелательным последствиям, заключили своего рода пакт о сотрудничестве, образовали тандем и остались довольны: война, начнись она, не закончилась бы ничем, потому что обе были одинаково красивы, одинаково глупы, одинаково рациональны и примерно равно обеспечены. Каждой досталась бы половина класса, а их претензии на владычество простирались гораздо далее его границ и гордых взглядов, подтверждённых модными тряпками. Противостояние их измельчило бы, союз же придал весу, вынудил сгруппироваться остальных вокруг ядра, сделал двойку почти непререкаемым авторитетом и простёр её влияние на все старшие классы.

      В единении было мало дружбы, немного приятельских отношений и тщательно скрытое сознание превосходства каждой над подругой, но они потихоньку притёрлись в этом партнёрстве, сознавая его выгоды. Два типа красоты, взаимно восхваляемых, привлекут больше ценителей, временные промахи одной из сторон другая замажет, сославшись на переориентировку в системе ценностей, а потом и вовсе компенсирует собственными преуспеяниями, да ещё и поделится с неудачницей момента. Погрешности будут преподноситься экстравагантностью, грубоватость — эксцентричностью, недостаток мозгов — неизбежным спутником красоты (да и кому сейчас нужны мозги? — их и так полно в интернете и библиотеках). Письменные уроки отнимут вдвое меньше времени. Пока одна будет решать уравнения по алгебре и задачи по физике, другая пройдётся по магазинам и раздобудет требуемые сочинения, а потом перепишет старания подруги, предоставив ей шедевры критических обзоров, опорожнённые на лично выбранную тему. Любая мелочь, приобретённая одной, немедленно и громогласно оценивалась другой знаком хорошего вкуса, огромным завоеванием, едва ли не открытием Америки, любой нежный взгляд ранее равнодушного парня раздувался в начало сильной страсти, любая персона, не примкнувшая к восхвалению, неизбежно становилась изгоем, по меньшей мере — дураком (дурочкой). Политика была достаточно проста, примитивна и подловата — своего рода миниатюра однополярного мира. Однако пока она действовала безотказно — её и надо было проводить далее. Вика на том и стояла, Лара же показалась ей более инертной, чем обычно.

      — Ты знаешь, что в этом году для сохранения лидирующей роли нам придётся приложить гораздо больше усилий? Выпускной класс, все будут заняты аттестатами, носиться с экзаменационными тестами, мальчишки разбегутся по олимпиадам…

      — Я тоже об этом думала и в нашем лидерстве в этом году большого смысла не вижу. Год последний, в начале следующего лета мы уже не будем иметь к школе никакого отношения. Там институт, другой круг знакомых… Усилия не оправдаются.

      — Да ты что! Хочешь, чтоб мы целый год из-за собственной лени прозябали, как какая-то Картошка?

      — Я не хочу, но у нас просто не будет времени, а у других — желания следовать нашему законодательству. Продержимся на прошлых завоеваниях.

      — Но после лета все разболтаны и выпустили из головы наши предписания! Ведь чуть ли не месяц даётся на повторение заученного в прошлом году, а ты хочешь, чтобы нас сразу признали, как будто мы вчера расстались!

      — Наше верховенство не такая уж трудная тема, засветимся на паре сабантуйчиков, похвалимся новыми приобретениями, а из кожи вон лезть смысла нет. Лучше заниматься экипировкой к институту. Нам необходимо заиметь по тачке, для начала хотя бы одну на двоих.

      — А как ты себе это представляешь? Я не могу сейчас предков трясти, они Дашку выдали замуж и наслаждаются произведённым эффектом, пахан ещё не раскрутился после отпуска. А у тебя что?

      — Да то же самое, ты ведь в курсе: у матери операция была, ремонт, мебель, новый компьютер. Просто чудовищно, никто не заботится о таких красавицах, устраивайся как хочешь.

      — А я вот слышала, — Вика оживилась, — из Швеции шейхам блондинок поставляют. Билет на самолёт туда-сюда и всё такое. Сто штук за сутки, представляешь?

      — Ты что!

      — Да, если агентство даже половину себе берёт, и то здорово получается.

      — Но за это, наверное, надо налоги платить.

      — И то неплохо.

      — Впрочем, сначала надо в Швецию попасть, а кто тебя туда пустит?

      — Всё дело в уровне жизни. В Индии даже кинозвезда стоит мелочь. Конечно, в перспективе можно потянуть и на миллион. Одно плохо: когда Россия до уровня Швеции доберётся, даже за меня никто больше двухсот баксов не даст. — И, совсем обиженная судьбой, Вика задрала ноги на верх спинки дивана. — Выход один — охмурить местного миллионера. — И Вика стала думать о своём колбаснике, в эти прожекты Лару не посвящая.

      — А что у тебя с Андреем?

      — Он совсем оборзел. Ведь он уже приехал, мне Колька говорил, он его в каком-то кафе видел.

      — Одного?

      — Нет, с каким-то парнем. Приехал — и не звонит. Может, думает, что я сама буду набиваться? Глубоко ошибается.

      — А он там в деревне никого не подцепил?

      — Ну кого можно подцепить в деревне — тётю Глашу, что ли, с необъятным задом? И, вообще, он уже в мае не оказывал мне достаточно почтения. Разболтался. А твой что?

      — Да ну его, только и трещит то про химию, то про рок, как будто он не в одиннадцатом классе, а на собственной кафедре в институте, да по совместительству вокалист «HIM».

      — О, «HIM», о, Вилле Вало! Жалко, давно нового не запускают. Я их тексты в интернете нашла.

      — Ну и как?

      — Ничего, но ожидала большего. Вот видишь: обобщая вышесказанное, нам надо взять всех в свои руки и хорошенько вправить мозги. Так что лидерство просто необходимо. Кроме того, учти: четверть выпуска, если не все тридцать процентов, попрёт в вуз по соседству со школой, куда и мы намереваемся поступить. «Вика — химик-технолог». Чертовски важно звучит. Таким образом, мы перебираемся в близлежащее здание, уже окружённые определённым количеством подчинённых, и вставляем в интерьер остальных. Польза? Польза. И на целых пять лет.

      — Во-первых, четверть — это ты хватила. Процентов пятнадцать — согласна, но это не в одной группе и даже не на одном факультете.

      — Тем лучше! Будем владеть всем! И после на работе — то же самое!

      — Ну как ты себе это представляешь? Будешь соваться к профессорам и академикам и указывать, в какие пробирки и что наливать? У людей семьи, дети, свои интересы и заботы. То, чем мы занимаемся, — детские игрушки, это выдохнется само собой через пару лет.

      — Лара, мы всегда и везде должны быть в центре внимания. Именно нас должны слушать, именно на нас любой новоприбывший должен обращать внимание, именно к нам тянуться. Так легче, так удобней, так выгодней.

      — Хорошо, вот тебе тест. Картошка. Подпала она под наше влияние? Нет. А ведь мы её обрабатывали и кнутом, и пряником.

      — Не подпала — и была выброшена на обочину.

      — Это если смотреть с нашей стороны.

      — А почему я должна становиться на другую точку зрения?

      — Потому что с твоего нынешнего поста наблюдения её слабые стороны тебе не видны.

      — Ты слишком много внимания уделяешь её персоне. Она не может нас интересовать — она нам не помеха, да и потом, нельзя же бороться с тем, кто из себя ничего не представляет. Это у Дюма, что ли…

      — Да, но того, кто из себя ничего не представляет, нельзя победить.

      — Ого! Сама придумала?

      — А то кто? — И Лара задрала ноги на спинку дивана, как несколько минут назад это проделала Вика: так, она думала, фраза должна была запомниться лучше. — Тошка, конечно, нам не важна, но мы можем столкнуться с проявлением характера, подобного её, в тех людях, которые для нас будут значительны, с которыми нам придётся считаться. Вот я и думаю проверить на ней, как на полигоне, наши возможности, вернее, их пределы.

      — Она слишком мелка — я не могу к ней серьёзно относиться.

      — Ты её недооцениваешь. Во-первых, она нам не поддалась. — И Лара указательным пальцем правой руки загнула мизинец левой. — Во-вторых, надо признать, она умна. — К мизинцу прибавился загнутый безымянный. — В-третьих, скрытна и неразговорчива. Этим, конечно, можно маскировать и собственную незначительность, но мне кажется, что она вынашивает какие-то планы. Мы можем оказаться в проигрышном положении именно потому, что мы красивее и обеспеченнее — следовательно, беспечнее. Скорее всего, в её основе не предполагалось злого начала, но она бедна и некрасива. Это породило обозлённость, и если она начнёт действовать, то с недоброй целью.

      — Ну ты и накрутила! Ну что она нам может сделать? Моего пахана с работы спихнуть, да?

      — Нет, но расстроить что-то важное, поссорить, оболгать. Клеветой, наговорами. Ты уверена, что в наметившемся равнодушии Андрея нет её руки?

      — Да его же здесь не было, он в деревне на сеновале валялся.

      — Но ты говорила о конце весны.

      — Да нет, не может быть, они и не общались вообще.

      — Хорошо, если так, но всё равно — я ей не доверяю. От неё в любую минуту можно ждать дерьмового разворота.

      — И что ты предлагаешь?

      — Ничего активного. Понаблюдать попристальнее, держать себя надменнее, делать поменьше громогласных заявлений и ни в какие тайны её не посвящать.

      — Она и так о них не осведомлена.

      — Пусть так и продолжается. Да, и всё время быть начеку. Она умна, домашние задания делает быстро, с парнями не встречается, перед зеркалом не вертится, так как знает, что ничего хорошего в нём не увидит. У неё масса свободного времени — рано или поздно она употребит его во зло, и, скорее всего, это будет направлено против нас, потому что именно мы её изолировали и, как мне сейчас думается, зря.

      Основной причиной Викиной и Лариной глупости было отсутствие опыта, а не ограниченность их натур. Они думали, что что-то значат, что можно определить место возможного падения и заранее набросать туда соломки. Одному богу ведомо, сколько юных душ со свойственным молодости максимализмом начинало с мысли о своей исключительности и последовательно переходило от неё к пониманию ничтожности и бесполезности любых раскладов вообще, одному богу ведомо, какой ценой это покупалось.

      Вика и Лара жили в просторных уютных квартирах, обставленных дорогой мебелью, где к их услугам после более-менее продолжительных перепалок открывались родительские кошельки, они не ждали прихода с работы в разваливающуюся халупу матери-одиночки, вечно отягощённой заботами о хлебе насущном и перебивающейся от получки до получки. Они были красивы, благополучны, избалованы, но были ли они состоятельнее, ценнее, счастливее Наташи, если давно подсчитано, что суммы эмоций миллионера во дворце и заключённого в камере примерно одинаковы? У Наташи ничего не было, ей нечего было терять, как и защищать, а желаний, следовательно, и целей накопилось в изобилии. Сумма свершений, как она думала, предстоявших ей, была огромна и составляла своего рода ценность, определённый багаж. Сдвинься хоть крохотная гирька в её сторону, наметься хоть ничтожный прогресс — и она стала бы цельнее в поступательности, в динамике своего развития. Она была обездолена с момента рождения — не ей в беге к материальному воплощению своих стремлений пристало задаваться вопросами о праве на их реализацию, о самой возможности достаточно сумасбродных проектов. Ей нужно было не так уж много вещественного, примитивная Ларо-Викиная «власть» её тоже не влекла; списав наглость её притязаний на крайнюю молодость и повсеместное отсутствие узды нравственности, сии дерзновения можно было назвать даже благородными. Ни Вика, ни более обстоятельная Лара этого не сознавали, но интуитивно предчувствовали возможную угрозу своему благоденствию. Сама ситуация толкала: их — на защиту и приумножение давно приобретённого, а Наташу — к покушению на их завоевания, если занебесные планы рухнут.

      — Ладно, давай определимся:

     1) туфельки;

     2) лидерство, включающее, кроме разумеющегося, Андрюшку с Димкой и Картошку;

     3) …?

      — И самое главное: выждать удобный момент и начать обрабатывать предков насчёт тачки. Каждой надо свою: одну потом не поделим.

      Конечно, у Вики был ещё и четвёртый пункт, и важнейшим она считала именно его, условно обозначила «колбасником» и с Ларой о его существовании не делилась. Это было её личное дело, результаты которого она предъявит впоследствии, если всё удастся.

      — Есть, давай слазь с дивана и на выход, — сама Вика, говоря это, уже сбросила свой шик и надевала скромную мини-юбку.

      — Вы надолго? — Фигура позёвывающей матери обрисовалась в дверном проёме.

      — За туфельками.

      — А, уже растрясла отца. И охота вам по магазинам болтаться, когда солнце ещё припекает.

      — Уже не так, как днём, Ларка говорила.

      — Ларочка, возвращайтесь к нам после вашего похода. Поужинаем вместе.

      — Ой, что вы, спасибо! У меня на ужин маленький-маленький помидорчик и яблоко.

      — Она даже вафлю не съела и всё сокрушалась насчёт кока-колы: почему-де не «light», там совсем калорий нету.

      — Доведёте вы себя самоистязанием. Ведь сами собой похудеете, когда школа начнётся.

      Валентина Львовна, такая же свеженькая и гладенькая, как Вика, сумела не раздобреть изрядно на заработках мужа и частенько, томясь от скуки, зазывала то на обед, то на ужин, то просто на чаепитие и своих, и дочкиных подружек. Кастрюли, метёлки, стиральную машину и рынок она давно передоверила прислуге, дважды в год выезжала на отдых — не столько для самого досуга, который у неё и не прерывался, сколько для смены впечатлений. Летом она выбирала Карелию, Архангельскую область, юг Аргентины с Чили, зимой — Крым, экваториальные архипелаги, ту же Латинскую Америку. Остальное время она проводила в разъездах по гостям и магазинам, болтовне по телефону и сидении с книжкой или перед телевизором. С тех пор, как выдали замуж старшую дочь, разбойные вылазки на центры коммерции прекратились: Вика предпочитала отовариваться одна, без советов матери. Её приятельниц она тоже послала к чёрту, только иногда тоненьким голоском извинялась за невозможность приехать, ссылаясь то на сеанс массажа, то на какой-нибудь фиктивный день рождения. Валентине Львовне нечего стало предъявлять подругам, нечем удивлять, нечем гордиться. Оставшиеся разговоры, камин зимой и кондиционер летом её никак устроить не могли. У супруга, охладевшего к интимным удовольствиям, уже несколько лет назад убедительным в постели оказался лишь храп. С ним завязали тяжёлую битву и в конце концов спровадили в кабинет.

      Два-три романа, завязанные Валентиной после одержанной победы, не оправдали ожиданий и выдохлись сами собой. Не удалось возбудить даже ревность мужа, который, переселившись в кабинет, перешёл на исключительно земные материи. Его требования ограничивались идеально выглаженными сорочками, белоснежным постельным бельём, крепким натуральным кофе на завтрак, двумя, как минимум, салатами на обед и изысканным ужином. Десерт он выбирал, всегда привередничая, придирчиво дегустируя коньяки и ликёры. К выходкам жены относился равнодушно и в деньгах никогда не отказывал, памятуя о том, что именно супруга с огромным количеством родственников, подруг и знакомых составила ему клиентуру. Валерий Петрович модернизировал цеха, размещал новые линии, комбинировал мощности, добиваясь безотходной технологии, не упускал из виду ни одной мелочи, рассчитывал процесс с точностью до грамма, а смету — до копейки и был ярым противником импорта продовольствия, равно как и коррупции в муниципалитете.

      Предполагаемого работодателя приглашали для обсуждения дел в неформальной обстановке в квартиру, где всё дышало уютом, добротностью, хорошим вкусом и безбедностью. Респектабельная Валентина, без единой морщинки к сорока годам, капризные Даша и Вика (с нынешнего августа только последняя) тоже должны были навести заказчика на мысль о том, во сколько такие сокровища обходятся супругу. Следствием сих рассуждений следовал вывод, что глава семейства отсутствием трудов не страдал и прилично выполнял имеющиеся. Умными репликами, как бы не относящимися к делу, жена указывала на высокий профессионализм своей сильной половины, что, впрочем, было истиной. На следующий день, собравшись вместе в семейный кружок, выясняли результаты прошедшего дня, которые, как правило, являлись положительными, и папусик усердно принимался за колбаски с сосисками. Все расходились по своим апартаментам, занимались своими делами, даже на отдых обычно выезжали отдельно — эта ячейка общества была своего рода конфедерацией, сливающейся воедино в особо важные моменты. В прочее время отец, сидя в кабинете, думал, как оградить заработанное от чрезмерных посягательств, мать, вытребовав больше, чем ей на самом деле было нужно, потихоньку сколачивала секретный капиталец, Вика трясла то «папусика», то «мамулю», справедливо, как ей казалось, решив, что после щедрого приданого, выделенного Даше, она имеет право на большее внимание и должна обходиться родителям не дешевле, чем ранее две сестры вместе.

      Таким образом, Валентина оказалась самой бездеятельной из всех обитателей роскошной квартиры. Свободное время обычно способствует появлению всяких вздорных мыслей, и почтенная женщина всё чаще начинала задумываться о том, что его должен занять какой-нибудь смазливый молокосос, некто вроде Викиного Андрея, только чуть постарше и, естественно, не обременённый строгими моральными нормами. Созерцая по вечерам в зеркале всё ещё убедительную внешность, Валентина прикидывала, во что ей влетят грешные глаза с узкими бёдрами. «Мерседесы» с виллами предполагаемой жертве не светили, но несколько лет приличной жизни она может своей пассии обеспечить. Дело оставалось за малым: Валентине предстояло повстречать такого парня, который с первого взгляда сразит её наповал, а там… И «там» расцвечивало вечера краше здорового телевизора.

      — Мам, на ужин мне рыбу холодную, а хлеб чёрный. Ну давай, вытрясай свою задницу, — последняя фраза относилась к Ларе, которая кивком головы распрощалась с Викиной мамой и, по мнению Вики, выплывала на лестничную клетку слишком медленно. Процесс надо было ускорить — Вика нажала на попку подружки и, развеселившись, затараторила: — Дззз, ммм, ням-ням, как вкусно, записываюсь в лесбиянки.

      — Задержитесь — позвони!

      — Да нет, куда там, в киношке определённо комаров полно.

      Девчонки вышли на улицу. Во дворике разворачивалась белая иномарка, из которой лилась красивая мелодия.

      — Ванька, твой приезд по музыке опознать можно. Как «Maybe» зазвучит, значит, Ванька приехал. Я аж с третьего этажа слышу. Что это за вещь?

      — Сам не знаю, Лёва какой-то диск подкинул — без надписи, без конверта.

      — На Кина смахивает. Довёз бы нас до центра.

      — Десять минут пешком. Сами допрётесь.

      — Просто удивляюсь: такая красивая песня и такой невежливый мальчик.

      Лара, однако, подарила «невежливого мальчика» любопытным взглядом. Слишком светлый, но ничего, и фигура красивая. Димка по сравнению с ним вспоминался долговязым, немного нескладным и слишком зелёным.

      — Этот Ванька ничего. Ты с ним спала?

      — Я? Нет. Тебе нравится? По мне, так морда простовата.

      — Да, но фигура отличная.

      — Да, фигура красивая, высокий. Но будь осторожна, если решишь заняться: эти папенькины сынки частенько покуривают и способны на подлые выкидоны. Опять же, форсу много. Сам не работает, «бээмвэшка» отцова, а держит себя, как какое-нибудь западноевропейское сиятельство.

      — Что, так опасно?

      — Точно не знаю, это предположения. Я маму расспрошу, она всё про всех знает. Через пару дней выложу информацию.

      Мама Вики действительно знала много. Кого-кого, а Ваньку она забраковала давно и точила оружие на нечто неведомое, но гораздо более красивое.

      Подружки шли по городу в убегающем дне и наступающих сумерках, миновали здание школы. Проспект, по которому они вышагивали, служил своеобразной границей между новым и старым. С одной стороны в небо возносились новые дома, недавно отстроенные высотки банков, представительства крупных компаний. По другую сторону всё это великолепие почти мгновенно теряло в высоте и солидности и переходило в ветхие жилища старых кварталов, в одном из них обитала Наташа, снискавшая так мало доверия у Вики и Лары и, надо отдать должное, сама бывшая недоверчивой и настороженной. Старый район потихоньку терял и в площади, и в количестве: хватало десяти минут ходу вдоль по проспекту, чтобы увидеть, как на месте снесённых построек возводились мощные многоэтажки. Они вплотную прилегали к собственно «центру», состоящему из старых каменных домов, но, не в пример бывшим соседям, капитальные, пятиэтажные, гордые и внушительные, они стояли непоколебимо, неизменно. Огромные витрины пестрели латиницей снаружи и товарами внутри, на которые так падко большинство женщин всех возрастов, вне зависимости от достатка и образования. В свободное от работы время здесь дефилировали дорогие проститутки, показывая то, что им удалось напрыгать на жирных животах клиентов. Бездельники, модницы, студенты, иностранцы, лотерейные зазывалы изображали кипучую жизнь, на самом же деле растекались суетными бесцельными струйками в суматохе буден.

      — Ой, хорошо, что вспомнила, — спохватилась Вика. — Мне же ещё очки нужны солнцезащитные. Я такие клёвые видела. Представляешь: такая красивая оправа переходит в…

‍