Сбежавшие

      Итак, Наташа подготовилась внутренне, выяснила, что написанное в тетради — ерунда, скука и пустые мудрствования; если она и будет читать дальше, то сделает это только потому, что привыкла доводить начатое до конца.

      — Да, кстати, кто такая Клото?

      Людмила Анатольевна удивлённо пожала плечами.

      — Не знаю. Кажется, что-то из мифологии, вернее, кто-то.

      — Мне тоже кажется, просто точно не вспоминаю. А дьявол моложе бога?

      — Что? В каком смысле?

      — Кто раньше появился? Бог — и всё создал? Или он вечен? Что там написано в библии?

      — У нас её нет, и я её не читала. Кажется, действительно, сперва бог, потом всё остальное. А что это тебя вдруг заинтересовало? Всегда к религии была равнодушна…

      Наташа скорчила рожицу и посмотрела куда-то в сторону, скрывая в прищуре глаз разочарование и недовольство: объяснения матери с её «кажется» ни точностью, ни определённостью не изобиловали и дочь устроить не могли.

      — Я там в тетрадках раскопала один рассказик, который к школьной программе не относится. Наверное, бабушка кому-то задала работу вроде как на свободную тему. Понаписана уйма всякой всячины. В основном барахло, но есть пара занятных мыслей. Хочешь, почитай, они на журнальном столике.

      Людмила Анатольевна к идее дочери отнеслась довольно вяло и тут же о ней позабыла. Она давно уже поглядывала на две толстых кипы старых журналов. После обеда она за них примется. В груди женщины теснились воспоминания, мерещилось увиденное четверть века назад на цветном глянце. Она снова прикоснётся к своему детству…

      — Ты знаешь, я не ожидала, что бумаги так хорошо сохранятся: отсюда вообще как новые…

      Наташа повернула голову.

      — Они были полиэтиленом переложены, а некоторые и вовсе в пакеты засунуты. Действительно как новые, даже жучки не объели.

      А Наташа походила-походила по квартире, посмотрела на мать, прилипшую к журналам, включила телевизор, ничего интересного по нему не обнаружила и отправилась в спальню, где оккупировала свой подоконник. Как отыскать мальчика с перекрёстка? Куда понёсся Андрей? Наташе мало было того, что не к Вике, ей надо было, чтобы к ней самой. И, вообще, где же то хорошее, которое должно было, как утверждала Спирина, к ней прийти? Потихоньку стали закипать раздражение и досада. Ну ладно, тот мальчик на перекрёстке не мог видеть Наташу, потому что разговаривал с двумя пацанами и стоял к ней вполоборота, но Андрей-то с ней болтал и должен был оценить её ум и меткие фразы! Мать тоже хороша: недостаточно долго охала по поводу подвига Наташи на балконе и выражала недостаточно громкое восхищение. Телевизионщики болваны: крутят каких-то жирных Серёгу и Тимати, которых она терпеть не может, вместо того, чтобы поставить «Quest Pistols» или, на худой конец, «Фабрику». А эта тупица со своими тетрадями и нравственным выбором! (Наташа была уверена, что написанное принадлежит женщине: почерк был размашист, как-то изысканно-небрежен и красиво закруглял буквы.) Как же, будут бог с дьяволом обсуждать дела какого-то серого создания! И ведь есть на земле люди, гробящие время на ерунду! Возомнили себя умными, потому что знают, кто такая Клото, читали библию и разбираются в итальянском. Так пусть не мнят: по сравнению с Викой, может, и правы, а вот по сравнению с Наташей!..

      Злость девушки подпитывала обыкновенная зависть: мать Наташи выбивалась из сил и еле сводила концы с концами; стремления Наташи развернуть ситуацию ни к чему не приводили, как не сбывались и её желания обзавестись каким-нибудь романом, хотя бы дохленькой интрижкой. И тут появляется некая персона и своей писаниной показывает, что можно жить по-другому, заниматься отвлечёнными вещами и мыслить нематериальными категориями. Конечно, легко прочитать библию, разобраться в мифологии и в итальянском и запихнуть в глупый сюжет бредни о свободной воле и предопределённости, легко оставить выдуманную героиню без копейки, если сама обеспечена. Всё легко, всё доступно, если можно позволить себе не работать, маяться от безделья и заполнять фантазиями промежутки между сытной жратвой и мягкой постелькой. «И пусть не воображает себя единственным умнейшим и возвышенным творением создателя. Небось сама похожа на Вику, только тридцати-пятидесятилетнюю и безбожно разъевшуюся, а в смысле мужа или любовника к ней приставлен какой-нибудь лысый урод».

      В Наташе было много храбрости, но площадь поля, на котором она могла проявить свою отвагу, была практически нулевой, и оттого Наташа усердно украшала свою жизнь мнимыми целями и фиктивными врагами: она должна была достичь первых и поразить вторых. Овладение наведённым гипнозом и завоевание Андрея откладывались на неопределённый срок, дискредитация Вики состоялась сама собой, и Наташа не то что подняла — жадно схватила брошенную незнакомкой перчатку. Она закопается в книги, зароется в интернет, прочитает всё, что ей нужно, и с высот новых познаний обратит в ничто и саму нахалку, и её вымыслы. А займётся она этим завтра же: и день воскресный, и на дом почти ничего не задано. Правда, в библиотеке будет толкучка, как обычно в выходные, но всё равно идти надо: авось, и подбросили в кладезь литературы «Наведённый гипноз».

      Дальнейшее чтение Наташа тоже отложила на следующий день: она порядком устала, возясь с сундуком, голова соображала плохо. Сейчас она ляжет спать, а завтра, пока будет ждать заказанные книги, просмотрит следующую тетрадь. Наташа положила в сумку враждебное творение, проверила читательский билет, буркнула матери «спокойной ночи» и легла спать, полностью разобравшись с обстоятельствами.

      Наташа любила библиотеку, здесь она чувствовала себя в своей стихии. Ей нравилась тишина под высокими сводами, прерываемая только негромким звуком шагов и шелестом страниц, ей не приходилось прилагать усилий, как она делала это в школе или на улице, где нельзя было выделиться внешностью и тряпками, и она пускала в ход хорошие ответы, остроумные замечания и гордый вид. Она привычно, как к себе домой, поднялась по широкой лестнице, прошла к каталогу и первым делом принялась за поиски «Наведённого гипноза», но в «Новинках», как и ранее, его не было. Поморщившись, она захватила зубами щёку с внутренней стороны и отправилась далее. У библии нет автора, Клото тоже ничейная. Из этого следовало, что книги надо искать по названиям, но к какой мифологии — греческой или римской — относилась Клото, Наташа не знала. Что ж, закажет и то, и то, от неё не убудет. Быстро найдя требуемое, она заполнила бланки, развернулась и пошла к центру, к тому месту, где заказы принимали, но дойти до конца ей не было суждено. У ящика с каталогом новинок, в котором Наташа, отыскивая вожделённый гипноз, безрезультатно рылась пять минут назад, стояло нечто невероятное. Это было чудо красоты, мгновенно испепелившее в мыслях всякие воспоминания о мальчике с перекрёстка и Андрее. Небрежно опершись на локоть, парень заполнял бланки. Тёмно-каштановые пряди обрамляли лицо с ослепительной кожей, на которую мягко ложились тени от ресниц опущенных глаз. Наклон головы ещё живописнее выделял рисунок нижней губы. Нежный овал подбородка терялся у уха в густых прядях.

      Сердце Наташи замерло, потом бешено заколотилось. По инерции она прошла ещё несколько метров, но, когда парень собрал бланки и поднял глаза, остановилась как вкопанная. В трёх-четырёх шагах от неё в обрамлении пушистых слегка загнутых ресниц разливались два озера и смывали в душе всё увиденное ранее, желаемое прежде. Два сапфира в оправе чёрного бархата, задумчиво и печально устремлённые куда-то вдаль, сводили Наташу с ума. Она не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой и стояла, приоткрыв рот и вытаращив глаза, — довольно глупо и совсем неприлично. К счастью, парень её не видел: траектория, описываемая девушкой, оставляла его немного в стороне; Наташа шла от ярко освещённых окон, и её фигура и лицо могли восприниматься лишь тёмным пятном на фоне огромных светлых проёмов. К тому же юноша, погружённый в свои мысли, не смотрел по сторонам; его взгляд, оторвавшись от бумаг, так и остался прикованным к окнам, как будто только за ними заключалось что-то значительное и важное для него. По этой же причине он не заметил и крутого пируэта Наташи, резко отворотившейся, когда к ней вернулась возможность немного соображать. Она чувствовала, что покраснела как рак, и хотела прижать ладони к пылающему лицу, но ладони были такими же горячими и влажными; тут она ощутила, что сжимает в левой руке бумаги, которые её больше не интересуют: теперь она должна во что бы то ни стало привлечь внимание этого божественного создания, этого неправдоподобного чуда красоты. Ей надо остановить его, оборотить на себя его взгляд, как-то отметиться. Наташа стояла ни жива ни мертва, она пыталась уловить стук шагов за своей спиной, чтобы понять, куда парень мог пойти. Наконец до неё дошло: если он оформлял заказ, то направиться он должен был к столу приёма. Наташа неслышно развернулась и опрометью кинулась к бюсту Толстого, который, видимо, из уважения к заслугам великого писателя воздвигли на довольно мощном и высоком основании. У памятника она почувствовала себя в безопасности: скульптура возвышалась посреди зала рядом с лестницей и под бородой классика девушку могли видеть только поднимающиеся наверх. Наташа чуть отдышалась и, положив руку на постамент, миллиметр за миллиметром начала выдвигать голову из укрытия, глядя в оба. Стоп. Вот он, у стола. Да, глаза ей не наврали, он действительно дико красив: как заворожённая смотрит на него приёмщица. И Наташа сама стала пожирать взглядом нежданно свалившуюся на неё любовь. Парень стоял к ней спиной, и Наташа представляла, как обнимает его широкие плечи, прижимается к нему головой, сплетает руки на груди, скользит ладонями по узким бёдрам. Джинсы расстегнуть она не успела: парень о чём-то негромко спросил девушку, вероятно, осведомился о времени, по истечении которого принесут книги, и, отвернувшись от стола, что-то стал прикидывать в голове. Наташа снова спряталась за памятник, но, поразмыслив немного, вышла из своего укрытия. В голове у неё созрел план, и теперь она не боялась, что парень её увидит.

      Пройдя шагов десять, она остановилась и принялась окидывать зал спокойным взглядом, как бы кого-то отыскивая. Но что это? Красавчик направился к лестнице. Спустившись по ней, он мог пройти либо в зал иностранной литературы, либо в зал периодики, либо к выходу. Ни то, ни другое, ни третье в расчёты Наташи не входило, и она отправилась следом, перекраивая на ходу свои замыслы. Она не может его упустить, она должна приблизиться к нему какой угодно ценой. Да, он идёт к выходу, а не в залы. Сдал листок контроля дежурной. Но почему он уходит? Что ей теперь делать? Только одно: повторять его действия. И Наташа спустилась по лестнице, не выпуская из виду свою мечту, которая уже вышла на улицу. А, он остановился и закурил (за стеклом дверей всё хорошо просматривалось). Верно, просто хочет убить время. Ну что ж, и она пойдёт туда же.

      Не глядя, Наташа сунула гардеробщице номерок, взяла сумку, запихала туда тетради, бланки, читательский билет и ручку, глубоко вздохнула и отправилась навстречу своей судьбе. Потянула на себя ручку двери. Теперь у неё не оставалось пути назад. Главное — держаться естественно и не терять самообладания.

      — Извини, у тебя сигареты не будет?

      Парень полез в карман за пачкой, не интересуясь, кто его спрашивает, начал было из приличия поворачивать голову к незнакомке, но так и не довернул и ограничился протянутой рукой.

      — А, «Мальборо»… А… прикурить?

      Теперь ленивцу пришлось посмотреть на просительницу, чтобы случайно не заехать зажигалкой по уху. Перед ним стояло довольно серое существо, напоминавшее то ли мышку, то ли пичужку и ничем, кроме волос и молодости, не примечательное.

      — А ты что, ждёшь кого-то?

      Скромны были достоинства, но вовсе не поведение. Очевидно, парень не привык к тому, чтобы девушки приставали прямо на улице, клянчили сигарету, а потом задавали вопросы, к ним не относящиеся, и он смотрел на Наташу со смешанным чувством удивления, неодобрения и досады на неожиданную докуку, что, впрочем, скользило во взгляде лишь фрагментарно и не изглаживало ни тоски, ни грусти, ни отторженности от всего земного в прекрасных синих очах.