Сбежавшие

      К перемене, до которой Ларе предполагалось вывести заключение, Вике — подождать, а Наташе — расширить территорию, покрываемую кознями, все трое заметно приуныли. Лара и так, и сяк крутила обнаруженную «раскрепощённость», но, что из этого следует, понять не могла; Вика кидала незаметные взгляды на Андрея, но ничего, кроме невнимания к своей персоне, не обнаруживала и от нетерпения довольно неприлично ёрзала на стуле; Наташа, довольная поначалу, уразумела, что дискредитировать ей, собственно говоря, нечего, потому что акценты, по крайней мере, у особо интересующей её персоны, уже были расставлены, и чьей-чьей, а Наташиной заслуги здесь не было. Что же касалось общей незамечаемости, то и она была налицо: Вика с Ларой вокруг себя никого не группировали, проповедей не излагали, только морщили лбы и переговаривались вполголоса.

      «Не очень-то они и нужны кому-либо, — думала Наташа. — У людей другие заботы, никто к ним и не тянется. Дискредитация состоялась без меня. Остаётся любовь».

      Наташа посмотрела на Андрея. В конце прошлого года он запомнился ей просто очень милым, но после лета, надо было признать, сильно изменился в лучшую сторону. Он разбрасывал вокруг себя потоки света, электризовывал пространство; и карие глаза, и волосы светлого каштана как бы осыпали искрами, крохотными рыжинками и нежные щёки, и всю его фигуру, невысокую и стройную. Он выглядел каким-то просветлевшим, блаженным, умиротворённым, очень свободным — в общем, абсолютно счастливым. Была ли тут замешана девушка, не она ли послала Вику к чёрту? Наташа не знала, но, поразмыслив, погрустнела: выбить новый, свежий роман вряд ли было ей по силам. Вновь приходилось ждать. Пока Андрей угомонится. Пока всё войдёт в привычный ритм. И тогда она, на зависть всем, взбороздит землю, вырвется из колеи и явит изумлённым глазам свой успех.

      Итак, пончики мы оставим Ларе, таинственного Андрея — наиболее терпеливым, а сами перенесёмся через остающиеся уроки с переменами и вернёмся к Наташе в конце первого школьного дня. Выйдя из школы, она нерешительно потопталась на месте, не зная, куда себя девать. Домой идти не хотелось, Наташа зашла в магазин, купила булку, перешла улицу и уселась на деревянную скамейку в центре небольшого садика. Жилые кварталы, в кои удалились одноклассники, прилегали к школе с другой стороны, здесь её никто не мог побеспокоить. Положив сумку справа, Наташа жевала булку, слушала плеск фонтана и рассеянно скользила взглядом по коляскам с чадами, выгуливаемыми почтенными старушками. Она перебирала свои предполагавшиеся романы, которые закончились, так и не успев начаться, вспоминала прекрасного мальчика, потерянного через пять минут после встречи, Андрея, выбежавшего сломя голову после звонка, как будто за ним гнался сам дьявол, так и не обретённую книгу. Даже явный разрыв Вики с Андреем, ясно читавшийся на физиономии школьной красавицы, уязвлённой и оскорблённой, её не радовал. Что-то блеснуло ей пару часов назад — и погасло. Остались домашние задания, которые не хотелось делать, квартира, в которую не хотелось возвращаться, а в ней — постель, которую не хотелось застилать. Обычная, давно набившая оскомину рутина, вечно озабоченная мать, бедность, не имеющая конца. Надо что-то делать, как-то развернуть ситуацию, но как? «Всё это суматоха, — придумалось наконец, — суета, бестолковщина, Андрей непонятен, солнце припекает. Вот читала я в интернете „Агни-йогу и психическую энергию“ Спириной — там и сказано, что нельзя зацикливаться на отрицательном, а наоборот, всё время выходить на положительное, пусть и небольшое, а это небольшое потом к себе притянет и значительное. Так надо действовать. Поболтала с Андреем — хорошо, устроил он Вике дерьмецо — ещё лучше, оказалась булка вкусной — прекрасно. Не знаю точно, когда и как, но рано или поздно что-то шикарное просто свалится мне на голову или ляжет под ноги. Только надо подождать». И, ободрённая светлыми мыслями, Наташа подхватила сумку, поднялась и направилась к выходу из садика, между делом показав язык одной бабуле, чрезвычайно опрятной и аккуратненькой.

      Сколько зубов и ногтей обламывает человек, пытаясь добиться поставленного, вступая в борьбу с обстоятельствами и чужими интересами! Как много из намеченного, сверкавшего алмазами, оказывается невзрачным по его достижении! Сколькое рассыпается в прах, перестаёт быть значимым и волнующим, вожделённым уже в пути к нему, и, остановившись в недоумении, мы растерянно оглядываемся по сторонам в поисках желанного пика, не находя ни его, ни потраченного времени, ни потерянных нервов, ни напрасных усилий! Карабкаясь по неведомым тропам, стаптывая подошвы и обдирая ладони, ты делаешь это чаще всего лишь затем, чтобы, выбравшись на крохотный плоский пятачок, уразуметь, что смысла в жизни всё-таки нет, и, возражая самому себе, плетёшь паутину дум о том, как хорошо было бы обзавестись возможностью переиграть хотя бы два-три года из прожитого, погрязаешь в сожалениях о сделанных ошибках, сетуешь на былую слепоту и бессилие угадать хоть что-то из будущего, овеществлённого и ставшего сегодняшним днём. Тебя мучат неразделённость любви и ненависти и их неразделимость, повергают в тоску вечно ненужные декорации и невозможность от них избавиться, оскорбляет власть бога, расставляющего всё по-своему и неизменно отбрасывающего тебя на линию старта к свершениям заведомо недостижимым или ложным, унижает постоянное непонимание высшего промысла. И странно, и удивительно думать, как в то же самое время, когда ты в бессильной злобе и в напрасных попытках рвёшься к очередной иллюзии, главное в тебе — твоя истинная сущность, твоя душа — взирает бесстрастно и понимающе на ещё один раунд бессрочной партии. Она знает, почему именно таким путём тебе приходится идти, знает, что кроется в череде столь редких побед и столь частых поражений, знает, что бесплодное для материального тебя оказывается востребованным для неё как ещё одна ступень её эволюции, пути которой неисповедимы только для тебя. Казалось бы — зачем? Не экспериментируй так безжалостно и бесчувственно, обратись к тому, кто тобой руководит, и предложи ему разделить бедствия и радости поровну, между всеми: ты же часть того, кто мучится, основная часть. Но нет: на разных весах отмериваются испытания, не признаёт высший произвол всеобщего равенства перед лицом своим, и продолжает брести по земле по уготованным маршрутам слепая мешанина углеродных цепочек, не ведая, сколько осталось до прозрения…

      Наташа не была суеверной: она никому не доверяла, зачем же надо было верить всуе, то есть впустую? Наташа не была мнительной: она была конкретной и в сомнительные расклады не углублялась. Возможно, так думала её энергетика; возможно, так думает автор. Наташа же была твёрдо убеждена лишь в том, что когда-то её жизнь совершит крутой поворот к лучшему, и в ожидании этого прекрасного дня обустраивала площадку для старта, поэтому она шла домой, стараясь сохранить воинственный настрой на активное начало, нежданно её посетивший, поэтому, придя домой, она отперла замок, быстро пересекла прихожую и, опустив сумку на пол, прислонилась к дверному косяку (матери дома не было: Людмила Анатольевна, настиравшись с утра, отправилась подавать объявления о приёме заказов на пошив одежды и далее по магазинам и рынкам). Обозревая обстановку столовой, Наташа на минутку нахмурилась: ей показалось, что она никогда не выберется из этой квартиры и ничего в ней не улучшит, что её жизнь никогда не вырулит на дорогу к счастью и грандиозным свершениям, что книжные рецепты хороши только поверху, умозрительно. Но усилием воли Наташа резко тряхнула головой, отогнала наступавшее уныние и таким же твёрдым шагом направилась на балкон. Так, вот и этот сундук, а начать, конечно же, надо с настеленного на него покрывала с разлезшейся бахромой, выцветшего и запылённого. Девушка взялась за край двумя пальцами и легонько отогнула — и в воздухе сразу же закружились мириады пылинок, весело затанцевали в лучах солнца. Наташа тихонько опустила ткань. Этак мигом вывозишься в грязи, сначала надо переодеться. Она отворила дверь, вышла с балкона, прошла в спальню, отыскала самый старый халат, самые ветхие тапочки, переоделась, переобулась и, подумав, взяла солнцезащитные очки, чтобы поменьше пыли лезло в глаза. Теперь её экипировка была под стать предстоявшему делу.

      Повторно выйдя на балкон, Наташа уже храбро ухватилась за покрывало и начала скручивать его наружной стороной внутрь, после чего без церемоний свалила на пол. Что там мама говорила про неподъёмность? На первый взгляд крышка не казалась особо капитальной. Сейчас она её откинет…

      Сундук был набит доверху. Две трети его, левую часть и центр, занимали стопки тетрадей, книг и журналов, справа был навален разнокалиберный хлам. Первым делом Наташа извлекла на свет божий чайник. Ручка с одной стороны отстала, кромка крышки сбита, а пластмассовая держалка на ней отколота. Так, пусть чайник составит компанию покрывалу. А что в этом полиэтиленовом пакете? Какие-то лоскутки, скрученные в рулон. Наташа силилась припомнить юбки и платья, сшитые из материала, бренные останки которого держала в руках, но так и не вспомнила: видимо, они давно износились. И обрезки полетели на пол вслед за чайником. Обнажился бок здоровой кастрюли. Так, у ней прохудилось дно. Ступай туда же. Ещё один пакет, в нём оказался изъеденный молью красный спортивный костюм с поломанными молниями. Его она ещё помнит, одевала в семилетнем возрасте. Ну и здоровая канистра! Для бензина? Для воды? Ручка, как и на чайнике, оторвана, навинчивающаяся крышка треснула. Канистру Наташа тоже свалила на пол и оглядела кучу, выросшую рядом с ларём. Пора отправляться на свалку, так и забаррикадироваться можно. И Наташа представила, как дверь в столовую навеки замуровывается. Она остаётся стоять на балконе одна, но с крыши ближайшего дома уже спешит на помощь прекрасный принц. Нет, не мальчик с перекрёстка и не Андрюха, а… солист из «Quest Pistols». Вот. Разумеется, из второй части клипа «Я устал», уже полуобнажённый. И сгребает Наташу в охапку. Наташа сгребла себя в охапку и оставила восемь серых полос от грязных пальцев, по четыре на каждом плече, ругнулась и снова уставилась на кучу старья. Ничего, она такое сокровище — её могут и подождать, только сразу это всё, конечно, не вынести. А, увеличим производительность труда. Запихнём лоскутки в чайник, чайник — в кастрюлю, туда же и полиэтилен, костюм закатаем в рулон покрывала, а канистру сунем под мышку. Тяжело, зато хватит одной ходки.

      Пыльная и потная, но чрезвычайно довольная своей сообразительностью, нагруженная Наташа пересекла квартиру и спустилась по лестнице, с достоинством кивнув повстречавшейся соседке. Старьё в мусорный ящик она отправляла с явным наслаждением, её сердце полнилось горделивой радостью. Да, она такая, она хорошая, она хозяйственная, она умная, она сообразительная, и всё у неё будет хорошо. «Что за прелесть эта Наташа, чудо как хороша», — вспомнилось из прошлогоднего курса литературы. Чушь! Разве её, Наташу настоящую, можно сравнивать с той, придуманной безграмотной потаскухой, которая бегала за Курагиным и не знала, что в Ладееве живёт Андрей, а на экране телевизора поёт солист из «Quest Pistols»! Где уж ей до Наташи, которая знает законы Ньютона, строение атома и массу столь же умных вещей! Только бы мать не пришла в ближайший час, а то начнёт охать и ахать, устроит ревизию выбрасываемого, и всё затормозится!

      Вернувшись на балкон, Наташа выудила из сундука облезлую сумку, здоровый пакет с тесёмками и стала набивать их оставшимся хламом. Сломанные игрушки, капроновые крышки, стоптанные башмаки, растрескавшиеся шкатулки, наполненные ржавыми гвоздями, которыми ничего ни к чему нельзя было прибить. Ну и барахольщица была бабуся! Нет, чтобы сразу отправить всё в мусорный ящик! Ей кажется? Нет, на самом деле дно.

      Последней из правой части сундука Наташа вытащила корзину из металлической сетки с деревянными ручками и внимательно её осмотрела. Вовсе не ржавая, в отличном состоянии и очень удобная: если не загружена полностью, сетка сама собой собирается и уменьшает объём. И для лука пойдёт, и для картошки, правда, шелуха и песок будут осыпаться сквозь решётку на пол. Что же с ней делать? Наташа подумала-подумала, вынесла корзину на кухню и в сложенном виде подсунула её под коробку с картофелем. Корзину она оставит на рассмотрение матери. Ну, а теперь, чтобы сжечь корабли, надо отодрать от сундука крышку: тогда хочешь не хочешь, а придётся довести дело до конца. Взяв здоровую отвёртку, девушка подвела её к зазору между откинутой крышкой и стенкой. Теперь поднажать. Так, затрещало, уже хорошо. Надо вооружиться железякой потолще, вот этим прутом. Жми, Наташа, жми! Прекрасно, теперь с другой стороны. Отлично, держи! Только немного тяжёлая, но вынести можно. Потом надо вытащить бумаги, а сам ларь разломать на доски и выкинуть по частям. И никакие мужики не понадобятся, давно стоило этим заняться. И вообще, Наташа — сама себе голова, она уже взрослая и всё сделает сама, а если ждать мать, так с её унынием ни до чего руки не дойдут.