Музыка в темноте

– Вот и пойдем, – Питер протянул ей руку и вывел в центр зала. Он уверенно обхватил ее талию рукой и прижал к себе. Он ненавидел медленные танцы, но ему отчаянно хотелось сблизиться с Эбигейл и дотронуться до нее. Пит почувствовал исходящий от нее запах хвои, терпкий и приятный, и какую-то легкую цветочную нотку, очень приглушенную.

– Какой чудесный аромат. Это духи? Почему ты пахнешь сосновым лесом?

– Ну, я же работаю в цветочном магазине. Я окружена цветами, травами, горшечными растениями. Пожалуй, запахи – это основное, что мне нравится в моей работе. Я никогда не замечала, что он такой явный.

– Просто у меня отличный нюх. Вон, например, тот парень сзади тебя… У него ужасно воняют носки, даже отсюда чую.

– Ты шутишь! – сказала с широкой улыбкой Эбби. Она была небольшого роста, и поэтому, чтобы ответить что-то Питу, ей приходилось поднимать голову. Питеру нравилось, что она меньше, он чувствовал себя большим и сильным. Высокие женщины не вызывали в нем трепета. По всему телу Питера разливалось прохладное, покалывающее спокойствие. Он вдыхал запах хвои и стал легонько мять руку Эбигейл в своей. Ему бессознательно захотелось поцеловать ее в лоб и прижаться щекой к ее мягким волнистым волосам. Даже не предполагая отрицательный ответ и заверения, что события развиваются слишком стремительно, он наконец шепнул ей:

– Мне кажется, нам надо уйти отсюда немедленно. Это место не подходит для нас. Пойдем подышим воздухом?

Эбигейл, склонная к бегству от малознакомых людей, к своему удивлению воскликнула «Да!».

Глава

V

– Да, ночь и впрямь чудесная! – Эбби шла, раскинув в стороны руки и радостно вдыхая сладковатый воздух полной грудью. Она проявила крайнее безрассудство, поспешно схватив пальто и выбежав из паба под руку со случайным собутыльником. Эбби же расценила свой поступок как порыв соблазнительной свободы, ранее не вторгавшейся в ее жизнь. – Куда мы идем?

– Так, гуляем, – тихо сказал Питер, засунув руки в карманы. – Тебе не холодно? Могу дать куртку.

– У меня теплое пальто, спасибо, – Эбби остановилась и повернулась к нему. Вывески магазинов ложились неоновыми пятнами на ее лицо так, что казалось, будто она нарисованная. – Я вспомнила, что у меня нет ключей от дома, они остались у Саманты. Вот черт, я такая растяпа! А Тиффани, наша соседка, уехала и приедет только утром. Надо позвонить Саманте, – она потянулась за телефоном, роясь в сумочке, но Питер взял ее за локоть и остановил:

– Не беспокой свою подружку, они хорошо сошлись с Филом. А переночевать сможешь у меня. Хотя зачем нам спать? Будем смотреть на звезды, я покажу тебе свою библиотеку. И еще у меня есть пара бутылок хорошего вина. Ты пьешь вино? Работаешь завтра?

– Нет, выходной. Но это как-то странно…. Я ведь тебя совсем не знаю, – она закусила губу, от досады и волнения у нее появились складки на лбу. Об исходе ночи она до этого не задумывалась.

– А я разве похож на маньяка? – весело спросил Пит. – Я тебя не трону, если ты сама не накинешься на меня, конечно, – он щелкнул пальцами. – Бинго! Мы посмотрим какой-нибудь хороший фильм. Не захочешь спать, то скоротаем время до утра, я тебя отвезу домой.

– Ну, может, Саманта уже дома? Или скоро собирается? – Эбигейл вздыхала и хмурилась.

– Филип ловелас, так что Саманта будет дома только завтра вечером. А то и вовсе останется у него жить.

– Сомневаюсь… Я волнуюсь. Отправлю ей сообщение, – она быстро набрала текст и кинула телефон в сумку.

– Ты далеко отсюда живешь?

– В южной части, там же, где и работаю. Пойми меня правильно, как-то неловко быть гостьей в незнакомом доме среди ночи, – она немного помолчала, нерешительно теребя пуговицы на манжете. Ее озадаченное лицо расстроило Питера. События идеального вечера должны развиваться без заминок.

– О чем ты думаешь?

– В последний раз, когда я оставалась с мужчиной наедине, это ничем хорошим не закончилось.

– Кто же был этот подлец? – Питер чувствовал, что теряет терпение. Из-за какого-то грубого пройдохи ему придется в три раза дольше умасливать свою спутницу. Обычно женщины вызывали такси и везли его к себе сами.

– Да это уже давно неважно, – она выглядела очень расстроенной и медленно побрела вперед, шаркая каблуками.

– Эбигейл, я джентльмен, человек науки. Не в моих принципах домогаться женщин. Без твоего согласия я и пальцем тебя не трону. Думаю, что сначала должно быть обоюдное желание узнать друг друга поближе как друзья, – тут он лукавил и врал так ловко, что ему поверил бы даже самый придирчивый режиссер. Его лицо было серьезным и решительным. Из-за падающий сверху света фонарей его щеки казались еще более впалыми, острые линии лица – очерченными, и все это делало его похожим на греческую статую. Эбби подняла на него свои большие глаза, которые наполнились слезами и блестели, как жемчужины. Она напоминала брошенную собаку. «Только слез мне не хватало!». Питер терялся при виде женских истерик, он ненавидел нюни и всхлипы. «Очень ранимая. Мне уже страшно, что она может выкинуть дальше».

– Ну, ты что, малыш… – он прижал ее к себе, одной рукой взяв за шею. Шея была такая нежная, теплая, шелковистая, что у него возникло желание сжать руку сильнее и заставить ее задохнуться. Он отогнал эту странную мысль, пришедшую из ниоткуда. Под своей ладонью он чувствовал слабую пульсацию артерии, которая билась, как маленькая птичка в клетке, из последних сил желая свободы. Он стал нести всякую смешную чепуху, пытаясь ее развеселить и отвлечь. Наконец она утерла слезы, неуверенно засмеялась, шмыгнула носом и попросила прощения за свою слабость.

– А ты любишь кошек? У меня есть кот, его зовут Пончик. У тебя есть животные?

– Нет, в детстве был один кот. Обожаю котов, – начал свой рассказ Питер, вспоминая помойного котенка, которого он хотел придушить. Родителям пришлось отдать его кузине на воспитание из-за садистских мыслей сына. Котенок мяукал, царапался и сильно раздражал Питера, забирая себе и без того скудные остатки материнской любви. Он ревновал. Несмотря на то, что котенок уехал жить в Йоркшир, расположения мамы ему все равно не досталось. Матушка – вот была единственная женщина, любви которой ему приходилось добиваться. Питер не был запланированным ребенком: мать родила его, будучи юной девушкой, она винила сына в том, что ничего не добилась жизни из-за его рождения и затаила на него обиду до самой своей смерти. С отцом она развелась, когда Питеру было четырнадцать. Встав на ноги, Пит полностью прекратил общение с отцом. Тот был занят второй семьей с прелестной молодой женой, не похожей на потухшую, сварливую мать, и румяными, здоровыми детьми. На могилу матери Питер ходил раз в год, в день ее рождения, всегда приносил красные розы, которые она обожала при жизни. Он подолгу разговаривал с ней и спрашивал: «Почему? Почему ты так меня не любила? Ты прозевала мою первую влюбленность, первую научную работу, мой выпускной, все, чему я придавал значение». Ему казалось, что мать отпихивала его, как он отпихивал котенка, одолеваемая желанием сдать его в Йоркшир или куда подальше. Но, боясь общественного порицания, она строила из себя примерную мамочку, не прощавшую сыну в душе ни единого проступка.

– Котенок вырос, но пришлось его отдать… Как сейчас помню, я так плакал! У меня началась ужасная аллергия, с тех пор я не могу держать животных. Очень страдаю, ведь я живу один. Кошка скрасила бы мои тихие вечера… – Питер сымитировал душевную боль. Его лимит лжи был почти исчерпан. Так много он не врал со времен свадьбы, когда ему пришлось говорить комплименты родственникам бывшей жены, давать клятвы о любви в горе, радости, быту и, прости Господи, начинающемся алкоголизме жены, а еще хвалить шутки своего неадекватного дядюшки.

– Мне так жаль это слышать. У меня бы разорвалось сердце! Ни за что не смогла бы расстаться с Пончиком…

Какое-то время они шли молча, и эта звенящая, повисшая в воздухе тишина теперь не смущала их. Каждый думал о своем, пойманный в невидимые сети прошлого, цепляясь за воспоминания и слова. Эбби решила снова начать разговор, она потихоньку трезвела: