Страница 13 из 149
Митя
И вот, наконец, мы пошли в сторону пляжа.
— Дим, ты не против, если я забегу в номер за пледом, на котором мы могли бы посидеть на пляже, если все лежаки будут заняты?
— Я только за, отличная идея! — сказал я, вспомнив, что у меня с собой не было денег на мороженое, поэтому мне тоже надо было зайти к себе в номер.
Мы договорились встретиться внизу, в холле, куда я уже успел прийти первым. Следом по лестнице легко сбежала Катя, перепрыгивая через ступеньки, с пляжной сумкой в руках, из которой высовывался угол толстой книги.
— Ты серьёзно взяла с собой книгу на свидание? — недоверчиво спросил я.
— Не на свидание, а на прогулку, во-первых, — посмотрев с легким укором, она мягко ткнула меня пальчиком в бицепс и, очевидно, отвлёкшись от своей мысли, аккуратно провела им вниз до локтя, от чего у меня побежали мурашки. — А, во-вторых, — она отвела взгляд от моей руки, — я на прогулки чаще всего беру с собой книги. Иногда кажется, что они сами прыгают ко мне в сумку, это что-то на уровне рефлексов, — она развела руки в стороны, пожав своими милыми плечиками.
— Как скажешь, хотя я надеюсь, что тебе не будет настолько скучно.
— Будь уверен, что не будет, — она хитро улыбнулась, но мне почему-то показалось, что она имела в виду свою книгу.
Мы медленно дошли до пляжа, пока она мне рассказывала про шахматный турнир, про массажиста, что был кандидатом в мастера спорта по шахматам, про то, как она начала играть. Мне нравилось её слушать. Она говорила так интересно, что любое предложение у неё выходило как маленькое произведение искусства. При том её мягкий, но уверенный голос был таким мелодичным, что я всё искал возможности узнать, не поёт ли она. Мне казалось, что она обязательно должна ещё и уметь петь.
Потом она начала спрашивать меня про мой разряд по шахматам.
— А почему ты сказал, что у тебя был первый разряд? Он не выдаётся пожизненно, как звание Олимпийского чемпиона или вроде того?
— Только, если одариваемый успеет умереть в последующие два года, — ответил я с усмешкой.
— А почему же ты не продлил свой разряд? — спросила она с легкой улыбкой.
— Это тогда надо было сделать, когда я учился в девятом классе, а к этому с подозрением относятся все знакомые, кто тоже не ходит в шахматный клуб. Да и вообще к тем, кто выделяется из их толпы. Я выбрал уважение одноклассников, наверное, — с досадой признал я. — Ты вообще первая, кому я рассказал про свой тёмный секрет, — сказал я, попытавшись вернуть легкость нашему разговору.
— А тебе нравилось ходить в шахматный клуб, участвовать в турнирах, иметь разряд? — серьезно спросила она.
— Да, наверное. Зачем бы мне тогда этим заниматься?
— Просто странно, как мне кажется, что мнение людей, важность которых не повлияет на твою жизнь в целом, оказало такое влияние, что тебе пришлось забросить то, что нравилось и что действительно могло положительно сказаться на многом.
Мы молчали. Я не хотел спорить с Катей. Да и спорить было не о чем, кроме как защитить себя, хотя я знал, что она была права. Это даже не к вопросу о шахматах. Я после переезда в восьмом классе, чтобы прижиться в новой школе, даже учиться стал плохо, чтобы не выделяться и не прослыть ботаником. И вот я перехожу в одиннадцатый класс — с тройками в аттестате за девятый класс, немногим лучше в десятом. Возможно, действительно, надо что-то делать в последнем школьном учебном году, если я планирую потом поступать в университет. На сердце было как-то паршиво. Но Катю я ни в коем случае не винил. Сам виноват, что загнал себя в такой угол. Она просто свежим объективным взглядом дала мне это понять. Но если честно, хотелось беззаботности и веселья.
Мы пришли на пляж. Он был не такой, конечно, чтобы иметь право называться одним и тем же громким словом, наравне с пляжами Греции, Италии или Туниса, но здесь было чисто. Красивый Финский залив был спокойный, с легкой рябью на поверхности воды. На горизонте он сливался с небом. Чувствовался легкий, почти незаметный ветерок, который иногда становился более порывистым.
Вокруг слышался лишь спокойный плеск накатывающих волн, пение птиц со стороны соснового леса и редкие выкрики чаек со стороны залива.
Мы прошли к лежакам, представлявшим из себя два стоящих рядом места под общим широким зонтом. Подобных на пляже, принадлежащих нашему пансионату, было немного, как и желающих принимать солнечные ванны, впрочем. Мы были практически одни, за исключением семьи с двумя маленькими детьми, которые были у самой воды и бросали в залив камни. Когда мы удобно расположилиись, Катя открыла свою пляжную сумку, которую я нёс, думая, что она с собой взяла минимум три из четырёх томов Войны и Мира или чего-то вроде этого. Но она достала нам по маленькой бутылке с водой и протянула мне одну со словами:
— "Размышление и вода навечно неотделимы друг от друга", как говорилось в Моби Дике*.
— Спасибо! — невесело усмехнулся я, отпивая из своей бутылки. — Что ты взяла почитать? — спросил я, надеясь отвлечься от своих мыслей.
— «Идиот» Достоевского, — просияла Катя, — я в итоге выбрала князя. Ты читал это произведение? У нас в прошлом году «Преступление и наказание» проходили вместо него. Это дополнительное чтение. Мне больше пока нравится, но я еще немного прочла… — можно было почувствовать в её оживлении, что о книгах Катя может говорить сколько угодно.
— Мы тоже про Раскольникова разбирали. А можешь почитать мне немного вслух?
— С удовольствием. Я бабушке с дедушкой часто читаю. Только я уже на второй главе. Хочешь я сначала начну или продолжить дальше? — спросила она, устраиваясь удобнее на лежаке, подложив плед, который она принесла, себе под спину.
— Продолжай читать, пожалуйста, где остановилась, — сказал я, зевнув.
Солнце скрылось. Стало немного прохладно, но когда ветер не дул, всё же было ещё не так холодно.
— Итак, в первой части князь Мышкин, знакомится в поезде с Рогожиным, который рассказывает ему свою историю ссоры с отцом. Также Рогожин говорит про Настасью Филипповну, которую он явно любит безумно сильно, — нежный голос Кати лился музыкой в мою сонную голову. Я устроился поудобнее и начал с удовольствием слушать.