Страница 25 из 41
Пока не станешь вертмя ты, пока не разрушишь пределы свои, пока будешь определений придерживаться, так и будешь узоры зреть. То так, то эдак, то по-другому. Весь мир для тебя «частным мнением» будет. Не чужим, твоим же частным мнением. А настоящее мимо тебя так и пройдёт.
Не верь мне! Проверь! Никогда не живи чужим умом. Пройди сполна и разочаруйся! Тем и станешь мудрей и богаче.
Не то всё, не о том разговор! Даже ты по сей день так считаешь. Всё это, мол, разговоры! И нет в них дела! Какой от них прок? Да ждёшь от меня подарунки.
* * *
И действительно, где-то глубоко внутри себя, несмотря на годы общения с Лесником, я всё ещё ждал от него неких подарков судьбы, которые все мы ищем. И это после того, когда, как мне казалось, я внял науку Лесника сполна. Поначалу моё естество не могло смириться с таким раскладом, который он излагал. Нет, нет и нет! Всё не так! Всё иначе! Но потихоньку я стал осознавать: а ведь так оно и есть! А моё «всё не так, всё иначе» было всего лишь неким наваждением, поймавшим меня надолго в плен. Наваждение, созвучное моему ожиданию. А ожидание – произрастающее из жажды, или, как говорил Лесник, жадносвета!
Он слыл у себя в округе колдуном. И действительно, люди чурались его, обходили стороной, побаивались. Да и те «фокусы», которые он время от времени свершал по случаю, подогревали мой ожидания. «Фокусы» те ведь впечатляли! Как, например, он мог навести «столбняк» на пьяного буяна одним лишь словом? Ты, мол, постой, Петруша, подумай, охладись, пока я не вернусь. И Петруша становился «каменным», замирая на месте да «обдумывая» своё буйное непристойство. После подобного увещевания Петрушу словно подменяли, и он не только становился «шёлковым», но, что больше всего удивляло, охладевал к спиртному.
Да, глубоко внутри я хотел стать таким же чудотворцем, как Лесник, дабы стяжать «великия и богатыя милости» от окружающих, получить признание мира и занять в нём достойное место! Конечно же, в верхах! Не внизу же…
Увы! Редки мудрости в юности! Молодой – на битву, старый – на думу! Некогда раздумывать нам, когда делом горим! Ну никак не приемлем мы, будучи в силах, науки сей. И даже теперь, прав был Лесник, не угасли мои ожидания даров чудесных – ведовских!
* * *
– Что же, – продолжал он свой сказ, – вновь по тому же утюжком пройтись придётся. Дело – оно всегда к совершению движется. А значит, к исцелению, к любви! И дело наше исцеление есть! Любое! Даже если ты поначалу близко того не видишь, в конце всё узришь! Вот тут-то и скажи мне: коли слова к исцелению направлены, разве они не дело? А если ещё пуще присмотришься, то увидишь: в словах дорожка наша в Тишину выстлана. Через слово, которое дело есть первейшее, в Стихию мы попадаем! А способности, которые ты стяжать жаждешь, от верности пути тому в придачу даются! Удерживаешь ли ты сам стрелку райского возвращения, то есть умаляешься ли, стремишься ли к Стиху? Коли да, так и способности появляются. Только не упусти малость краеугольную – САМ! Жизнь-то всяко нас к Стиху волоком волочит. Через муки! Мы же ей противимся. Не хотим умаляться, но возвеличье нам подавай! В судах да пересудах грызём ближнего своего, чтобы толику места под солнцем для себя разгрести, тем и получить возвеличье. А до дальнего в своё время ещё доберёмся! Пусть погодит!
Но коли САМ ты в муку́ себя смалывать начнёшь, то и му́ки не к тебе и дары тебе. Они не даром даются, но к трудам прикладываются. К трудам удержания стрелки райского возвращения, к трудам умаления – молитвы. Не словом «священным». Болью за близкия своя! А слово тут лишь будет приложением к порыву твоему. И тут праведность твоя – ей-божье – в обратную сторону тебя развернёт, к возвеличью! Весь мир, увы, в «праведности» погряз. Всяк с ангельским ликом, но он-то и есть облик дьявола!
Пугают речи такие людей. Настораживают. Мол, как же так? Если человек добрый и хороший, его к дьявольскому причислять? Анафема им! В лучшем случае. А то и тому, кто их произносит. Только не о том помыслы их. Не о добром – злом рядиться надо, но об умаляющемся – возвышающемся. В чём тебя застанут?
А как же, воскликнешь ты в сердцах, знания? Они ведь сила! Знания, мол, дороже богатства! Не гордись званием, а гордись знанием! Больше узнаешь – сильнее станешь! Они и есть в основе умений тех чудесных!
Хорошо, отвечу тебе, коль так думу думаешь! Только чуда там, где всё по местам расставлено, быть не может! Тут лишь по лекалам и можно. А знаешь, как лекало ещё называют? Гибалом! То, по чему гнут. Но слово это подозрительно созвучно с гибелью. И не зря! Коли по гибалам, то гибло всё! В погибель согнуто и вертится вертмя! Тут уж как написано, так тому и быть! Не превозмочь! А чудо там, где Живо! Где ЛЮБОВЬ!
Знания о том, «как», позволят тебе быть дееспособным. Но там лишь, где вертмя вертится, где всё повторяется, где всё возвращается на круги своя, где строй. Только можно ли такой мир живым назвать? Вряд ли ты с таким согласишься. Так и норовишь из строя выйти. И со знанием к чуду не подступишься. Оно – что овидь убегающая. Горизонт, по-твоему. Манит, да обманет.
В общем, чудотворство в нашем убоглом и мёртвом, но стройном мире невозможно! А знания – манок лишь. Но мир-то наш живой! А значит… Ну? А значит, вновь нескладуха у нас! И опять мы у того самого краеугольного камня, при помощи которого выход открыть можем из этого безвыходного мира!
Не увидел?
Люди сплошь негодуют, если им кто-то скажет, что любовь их – не любовь вовсе, но боль сплошная. Что врёшь ты себе самому! Как же так, мол, я же… У меня… Не смей своими грязными руками любовь мою маять! И всё тут! А кто-то жалобно так посмотрит на него и пожалеет: «Бедный ты, бедный! Прошла мимо тебя любовь! Вот ты и злой такой! Да завидущий!. Потому и кусаешь людей, что не повезло тебе с ней повстречаться!»
Что ж… Каждый как может, так и пытается к себе Боженьку причислить, под свои знамёна Его призвать, на свою сторону рекрутировать. Чтобы на горище-то оказаться. По-над всеми! Но тем самым усугубляем мы ей-божье своё. А потому на всё попытки ткнуть нас носом, как шкодливого кота, в шкоду свою, твердим: «Не-е-е! Не так всё! Всё иначе! Не о том я!!! Не о том ты!!!» В общем, я не я и лошадь не моя! Ей-богу!
А в самом деле, чего этот доброхот о любви – не любви, но боли говорит-то? С чего он взял то? По плодам узрел! По плодам! Ты хочешь узнать, что это за плоды? Смотри тогда!
Любовь, сказано было, не ищет своего! А ты что делаешь, когда о любви своей другому говоришь? Да себя ты кажешь ему! Но для чего? Для чего ты так стремишься, чтобы тот, другой, твою любовь увидел? Зачем тебе доказывать её, себя казать? Не для того ли, чтобы он увидел и отметил то да благодарным бы тебе был? Не для того ли, чтобы, вложив на копейку, рубль бы стяжать?
Не-е-ет, конечно! Всё не так! Искреннее! Вот и видно сразу, что не любил ты никогда, если так говоришь!
А искренне ты заблуждаешься! Страдаешь ты от любви, как говорят в народе. Но страдаешь-то не от любви. От уймы – греха – страдания твои. Ты и есть страдание! А значит, и любовь твоя, которую ты как икону несёшь, – болезнь! И вот тебе в другом напоминание дано было: давай-ка потрудись! Царство Небесное силой ведь берётся! А ты что? Ты и трудишься, другого понукая! Мол, давай!
Все наши попытки любовь свою другому казать – вот, я так тебя люблю, я за тебя и в огонь и воду готов – лукавство есть! Больны мы ведь!
Если ты искренне любишь, то зачем этим другому глаза мозолить? Зачем всячески свою любовь подчёркивать, заботу свою? От избытка чувств? Но «избыток чувств» тот не от избытка, а от недостатка твоего. Как и вся деятельность наша бурная. Чтобы недостаток этот достачей покрыть. Присмотрись! И увидишь то! Охота пуще неволи! Но она, охота, – от изъяна!
Так и ты в охоте – ловитве, – когда чувства свои доказываешь. Действиями своими ты ближнего уловить стремишься и им себя же исцелить. И терзаешь его! Мол, я для тебя… Я… Звёзды с небес достану! Можешь достать – достань! Но зачем тебе это подчёркивать? Иногда навязчиво. Истинная любовь не давит! А ты своей любовью продавливаешь её или его! Подчёркиваешь: я тебя люблю! Не забудь то, между прочим! Для того это, чтобы в ответ стяжать. Если хочешь, то ответ! Чтобы её (его). Для тебя любовь твоя!!! Не для неё (него).