Страница 24 из 41
Вот когда сотрёшь ты её, несносность свою, станешь облым, не будет для тебя справедливости, не будет несправедливости. Не будешь кичиться порядочностью, гонориться характером своим. Оживом ты станешь, ЖИЗНЬЮ самой. Вот тут и с ЛЮБОВЬЮ обручишься! Вот так вот!
А пока что закон тот непреложный «всё дороже» учит нас, что надо выйти за свои пределы. Хоть чуть-чуть! В том числе и за пределы праведности. К сожалению, праведность приводит нас к судам. Мы судим всех, потому что сами сужены праведностью. И то невыносимо нам. Душит узость! Не продохнуть! А осудишь кого-то, сузишь его, и непременно себя же у́же, – тут-то тебе и легче! Задышалось! Оттого легче, что есть тот, кто у́же тебя. Не ты с краю. А значит, не по тебе звонит колокол. Так уж устроены мы! Но когда сужены мы, тут-то и обманутость, и обделённость, и обида появляются. Всё это куцесть наша. И мета ей-божья.
Вот так память о потерянном рае для нас становится бременем. Разделение сплошь, уйма! Оттого и дела наши – разор и раздор. Или сплошь грех! И правда наша неправедная. Ведь и через неё прошёл разрыв! Мой порыв сказать некоему «негодяю», что он прав, по-хорошему, на себя бы обратить. И вспомнить о разрыве, меня разорвавшем. И тут наглядно мне станет, что упрёк мой – от ей-божья. Болезнь он! Да, упрекая, я стремлюсь к целостности. К исцелению. Но лишь ещё больше усугубляю болезнь ту. Ибо часть не может сотворить целое!
Да и упрёки наши, с судами повязанные (упрекнув, осудишь, и осудив, упрекнёшь), для чего нам? Понимаем мы, что жизнь нашу они не украсят, но ничего с этим поделать не можем.
А для того они нам, чтобы повязать и сузить узами «пищу». Чтобы потом же её и сожрать. И то тоже жажда рая утраченного – жадносвет. Пища же – весь свет! Весь! Всё и все! И тут никак не получится быть порядочным. Ибо ряд – это договор. Договор о разделении. Не терпит природа наша того. Либо всё, либо ничего! И утекает это нечто, договором закреплённое. Не унять жадносвет договором. Напрасно тут ставить на сделку. До поры она. Пока сил не накопится, чтобы превзойти ту черту разделяющую. И тебя раздражающую! Она ведь ограничение.
Тут можно долго негодовать, спорить, оскорбляться. Мол, нет, не то, не так! А-А-А! У-У-У! Э-Э-Э! И-И-И! Но стоит всмотреться в уйму – разделение, в целое (отчего, правда, голову вскружит) – увидишь ты то. И выбросишь ты порядочность свою. Но что останется тогда? Грех один! Вот его-то ты и понесёшь. Тут-то и слетит с тебя шелуха вся в виде обычаев, устоев, знаний, как оно надо. И станешь ты Стихией, или гласом вопиющим, но безмолвным: «Спаси, Господи! Я молчу».
Многие стучатся в Стихию, тайну её выкрасть хотят. Суету вокруг неё разводят. Снуют взад и вперёд, как нитка без узла. Порют горячку и сами за собой не поспевают. А секрет прост! Всматривайся в грех, сделай его предметом своего испытания. Смотри, смотри и смотри в природу разделения. Сначала она тебя удивит, потом возмутит, а потом смирит! И к Богу обратит.
Можно, конечно, и упражнениями себя запрячь. Мол, потрогать следы Стихийные: огонь, воду, воздуся. Но пока не увидишь и не пронзит оно до корня тебя, что нет выхода из колеса того, в котором две половинки друг за другом гоняются и не догонят никак друг друга, не умолкнуть тебе. Без чего не войти в Стихию. Она ведь и есть молчание. От вращения колеса того, Чернотропом называемого, бесчисленные мысли наши, чувства и желания. Суета сует они! Вертмя вертится!
Но суета не напрасная. Она утомление наше копит – опыт. Без него не у-стать нам у Стана единожды! Не увидеть болезни наши – жадносвета, или жажду света, и ей-божья – порядочности. А их не увидев, так и будем цельными мы оставаться. Неуязвимыми! Кристальными! Только в неуязвимости той мы и для себя неуязвимыми остаёмся. Ищем-ищем себя – никак не находим. Но других за то казним! Казни в ответ получая! И вечный бой! Покой нам только снится!
Разбить кристалл тот надо! Расщепить свою неуязвимость. Тут-то и откроется для тебя дорога к себе самому, к «Я», или Язве – Азу! Разбить же его можно, признав себя непогрешимым и мир поедающим. Без меры! Всегда правым и порядочным и вечно голодным. А признав то, ужаснуться бы тому. Тут кристалл тот и расколется!
Ну да то уж как на душу ляжет! В словах сих и ключ тебе дан, и заповедование.
Я тут тебе обмолвился, что все дела наши – разор сплошь и раздор. Вот и присмотрись к делам своим. Они для тебя проверка. Вот где налицо выходит наша несносность. Вроде и умысла нет злого, да завязалось дело узлом. Не так пошло. Почему? Почему дела наши с норовом оказываются? Вначале стопорятся, а потом вообще угрожают развалиться. И если не вливать в них гораздо больше сил, чем поначалу на то рассчитывал, непременно зачахнут. Да, мы завершаем дела, но, как правило, на подвиге. Большом ли, маленьком. То неважно. И не по той цене, на которую изначально рассчитывали. Делишки, от которых никакого проку для нас нет, те легко вершатся. А вот те дела, от которых рост души нашей зависит, непременно скиснуть норовят. И без подвига они обязательно зачахнут. Боимся мы дел таких. Иного ищем. Полегче бы. Мол, не идёт – не моё! Но оттого и мается душа наша, что полегче да подешевле. По дешёвке душа всегда маяться будет. Мы, конечно, можем её в дальний угол загнать, чтобы не напоминала она о себе, а мы бы без труда жизнь свою торили. Да ведь всё равно однажды она вырвется на волю и вывалит всё то, что накопилось у неё в плену том. И скрутит нас скрутью невыносимой. За дешевизну, за которой погнались мы, плату платить придётся.
Ну да ладно. Вот делаем мы дело, делаем!.. А оно узлом завязывается. Ищем мы тут виновных. Это тоже болезнь ей-божья. Найти виноватого! Не признаём мы, что дело тут (что дело наше в тупик вошло) в раздоре, или уйме. А она во мне! И нет тут виновных. Есть лишь моя несносность, характер есть. И об него дело моё заветное сломается. Мы-то в делах замахиваемся на совершенство. Не меньше! Чтобы оно без сучка без задоринки совершилось. Но как оно может совершиться, если я сам не совершён? Вот и свершая дела, мы себя к совершенству вершим. Дела наши – это и есть мы. А мы – дела наши. Не идёт дело – то не вовне помехи. То тебя не хватает. Мало тут сесть да всё счесть. Написали на бумаге, да наткнулись на овраги! На несносность свою нарвались. И она сломала дело то! Да не хотим мы того знать! Виновного нам подавай! Вот потому-то и надо кристальность свою расколоть. Чтобы взор свой в живот направить да увидеть, почему это мир нам противится. Тогда-то и перестанешь ты тушить огонь соломой. Воду варить – вода и будет! То о поиске виновных в нашей жизни сказано. Не ищи злоумышленников в делах своих. Даже если есть они, то ты это!
Для чего я всё это тебе сказываю? Аль не узрел? Тогда ещё один гвоздик вобью в памерки твои. Забудь о своей порядочности, помни, что тебе всегда мало, знай, что всякое дело твоё в тупик зайдёт и сломается, не забывай, что всё дороже, что тебя всегда не хватит, и не отчаивайся! Радуйся тому!
Только радоваться тут лишь дурак может. Безысходность ведь! Нет пряника! Но ты-то не торопись! Присмотрись! Может, и узришь. Любой исход в нашем безысходном мире в свою противоположность лишь возможен. А значит, вертмя вертится. Дошло до края того же добра, обернулось, во зле оказалось, и всё опять! Колесом вертится. Безысходность и есть. И ступица колеса того – «Я» есть. То самое «Я», которое всяк ищет. Ибо в нём исход скрыт! Оно есть альфа и омега!
Умные спорят без устали, как жить, куда идти, чего чураться, с кем не знаться. У кого лучше и кого хуже, кто во грехе погряз. Кто есть подлец, а кто молодец. Но от этого только мир на части рвётся! Ну разве не видно сего? И лишь круглый дурак, вертмя отдавшись, Чернотропом закрутившись, Азом становится. Не чёрный он, не белый. Даже не чёрно-белый, каковы мы все и есть. Ибо чёрное и белое – следствие нашего желания остановить колесо то. И ведь надо же, умудряемся до поры как-то сделать это. И не юлящий дурак! Это мы юлящие. От Жизни к Смерти вращаемся, от Смерти – к Жизни. Юлой вертимся! А он – Аз! И опора миру! И в том его отныне и есть благодарение миру! Благодарение, которое есть любовь! Может, и витиевато сказал, но сказка – ложь, да в ней намёк! Кто познал, тому и впрок!