Страница 11 из 41
Так вот, шаг за шагом, проходим мы Век свой! И доходим до дна! Вот тогда и встаёт перед нами Вечность в виде Голгофы! Озадачивает нас Бесконечность восхождением на крест! Нельзя её «принять в голову», расслабиться да жить спокойно. Не получится! И, наоборот, ещё больше больным Вечное сделает человека. Так ты лишь о местечке своём болел. А теперь местечко твоё всем миром стало, но тебе всё равно мало. И болеешь ты теперь за весь мир!
Увы, всё то, что мы «в голову принимаем», напрягает нас! Пытаемся мы это, «в голову принятое», связать и увязать в целое. Ибо лишь оно только, целое, нас устроит. А не выходит. Всякая жизнь частная, «своя польза», нас лишь пуще разгуливает. Мало нам того, что мы получаем! Нам нужно ВСЁ!!! Так вот и растём мы, чтобы однажды дорасти и в суть ВСЕГО начать всматриваться. Каково оно, ВСЁ? Почему человеку всё время мало? Почему он насытиться не может тем, что от трудов своих непосильных стяжает? Почему он, словно дитя капризное, всегда одинокий, даже среди десятков любящих его людей? Почему только там хорошо, где нас нет? Почему жизнь наша – вечный поход до горизонта предательского, убегающего? Во-о-о-он там оно, счастье! Доходим мы до вешки намеченной, а счастье всё так же, во-о-о-о-о-он там оно. Почему жизнь всё время нас перед выбором ставит? Почему нельзя и то, и это, и вон то ещё?
Тогда-то перед философом таким доморощенным и встаёт вопросом вся та чепуха, от которой «люди дела» отмахиваются. Так что всегда так было и будет до тех пор, пока Суверть крутится, пока мир существует. Дело обычное!
Если ты мир свой зрелым умом устроишь, не сейчас, однажды, то не будет в нём как надо, не будет в нём как должно! Не будет в нём и того, кто тебе должен. А раз так, не будет в нём обид. Не будет в нём холода! Не будет в нём голода! Не будет в нём и жизни со смертью! Точный мир – это Живой мир! Мир, который движется и не движется! Мир, в котором… Мир, который… Нет тут слов. Не подберёшь их для такого мира! И это мир ЛЮБВИ! Любви, которая не ищет своего, не раздражается, не обижается! Не рождается и не умирает! Всё покрывает!!!
Но не выстроить такой мир по хотению! Не построить его по волению! Нет прописей для него. Лишь выболеть его можно! Зачем же тогда я тебе говорю о том, что видит око, да зуб неймёт? А для того, чтобы сказано было! Посеяно семя! Взойдёт плод! Пока же – трудись, борись, ошибайся, падай, обижайся, поднимайся, предавай или будь преданным! Живи, одним словом! И помни: мы ноги все! Кто-то для тебя левая нога, для кого-то ты левая нога. Так и идём по жизни, левой-правой. Ты, левая нога, сделала шаг свой. Очередь за правой. Левой-правой! Не делает правая нога шага своего? Так это и есть её шаг! Очередь за тобой! Иди! Не стой на месте! Не жалей себя, мол, бедный я, несчастный! Никто меня… никто не для меня! Как раз этим «никто не для меня» для тебя они! Не видишь ты того, потому что неточный!
А как идти-то? Трудясь, борясь, опасностью шутя!
* * *
Тут что-то толкнуло меня изнутри. Затряслась хата Лесника, задрожало пространство вокруг, поплыл его голос, и я… вновь очутился в комнате с именинником. Солнце уже скрылось за горизонтом. На стенах комнаты продолжали играть блики огня, словно топилась печка, всё так же густо пахло кавказскими травами. Я силился понять: сплю ли я, бодрствую? Приснилась ли мне беседа с Лесником? А может быть… Всё для меня смешалось в единое.
* * *
– Пусть будет так! Понравился ты мне, – продолжал свой рассказ именинник. – Отпущу я тебя! Ты же станешь Волей моей до поры, исполнишь то, что должно свершиться! Когда тебя упрекнут в том, чего ты не делал, подними руку свою. И исполнится Воля моя! Чему быть – тому быть! Иди с миром!
Тут Диво, со мной говорившее, подняло громадную руку и махнуло ею. Всё то, что окружало меня в тот миг, будто дрогнуло и стало растворяться. Вот тут-то мне стало по– настоящему страшно! Пропали облачные стены, пропал и облачный пол. Я стоял над бездной! Лишь ещё какое-то время передо мной были гигантские ноги Дива. Но потом и они исчезли. Вокруг меня не было ничего! Это-то и испугало меня! Ничего!
А потом это Ничего вздрогнуло! Что очень удивило меня. Как такое может быть? По сей день я силюсь понять именно эту странность, но так ничего и не могу сказать. И я полетел в бездну!
* * *
Я тоже полетел в бездну вместе с этими словами именинника и… оказался вновь в хате Лесника. Он сидел возле печки и, как это делал всегда, вырезал из дерева фигурку. Сову. Резьба по дереву наряду с писанием палочкой на песке приходящей и уходящей воды в реке была его любимым занятием.
– Однажды, – продолжал свой рассказ Лесник, – ты задал мне вопрос о времени. Я тогда снял с него лишь один из слоёв непонимания. Но, как и всё в этом мире, время покрыто сотнями подобных слоёв. Если мы с тобой даже сотню-другую раз поднимем этот вопрос, он будет так же далёк от своего исчерпывания. Но это надо делать. Чтобы однажды сделав, обрести ровность. Ведь вопросы – что складки на полотне мироздания. Отвечая на них, мы разглаживаем складки те. Не делать же этого мы не можем. Складки-то давят. Шевелиться заставляют. Так и время нас однажды покоя лишает, когда мы с ним соприкасаемся. Так-то все мы вроде ему подвластны. Но не всяк с ним соприкасается. Тот лишь, кто всматриваться в него начинает. Но тот лишь готов посмотреть ему в глаза, кто страх изжил, кто безумия перестал страшиться. Ведь размышления о Вечности с Бесконечностью – пустое занятие, способное привести лишь к безумию.
Время же и есть маета мира. Вертмя вертится! Ходят две половинки друг за другом, никак не встретятся. Одна половинка – Да, другая – Нет. Связано оно неразрывно с тем, что мы видим вокруг, – с исчезающим миром. Утекает он, но никуда не утечёт, потому что тут же возвращается. Вертмя вертится! Замкнут мир в самом себе. Как и время. Не может оно быть линейным, не может оно течь из прошлого в будущее. Если бы оно так было, то должно было бы время быть бесконечным. Но если ты всмотришься пристально, то увидишь, что бесконечность и время несовместимы. Вечность-Бесконечность безмерна. Нет в ней вчера. Нет в ней завтра. Невозможно в ней начало, невозможен в ней конец. Вечность-Бесконечность неразрывна. Мы же видим иное. Всё имеет начало, всё стремится к концу. Но всякий конец не конец вовсе. Нельзя оборвать нечто в Вечность. Лишь к началу. Присмотрись – и узришь ты то! Конец там, где начало. Начало – где конец. Круг замкнулся. Вертмя вертится.
Но нам чудится линия. Линия той же жизни. Только нет тут прямого! Прямое – оно не от мира сего! Наш мир – лукавство! Лука изогнутая. Смотри! Смотри пристальнее! Линия, исходящая из Бесконечности и уходящая в Бесконечность… Такое может быть, если ты зришь не дальше своей вытянутой руки. Не страшись отпустить взор свой в Бесконечность. И ты увидишь: нет тут движения. Времени нет! Не может оно течь прямо! Вертмя лишь! Что было, то и будет. Чернотроп! Ходят две половинки друг за другом, уходя друг от друга. Нельзя родиться навек, нельзя умереть без остатка. Есть только настоящее, да и то оно условно, и прошлое, которое было уже и будет снова невесть сколько ещё. Доказать этого нельзя. Верить в это… Тут кому как на душу ляжет. Хочешь – верь, не хочешь – не верь. Всяко маета тебя маять будет! Увидеть сие надо! Что несложно сделать. Не отводи взора от Вечности лишь, и обретёшь ты тишину – Стихию. В ней и найдёт на тебя, накатит Дух Святый! И станешь ты Светом и со Светом! Пребудешь Волей Божьей!
Всё возвращается к себе же! Но почему тогда, вижу, ты хочешь спросить у меня, ты никогда не возвращаешься в том же самом обличии?
* * *
Удивительно, но Лесник на самом деле не просто сказывал свои сказки, но всегда беседовал со мной, хоть я чаще всего и молчал. Он угадывал мои мысли, предвосхищал чаяния, отвечая на те вопросы, которые вставали передо мной. Точнее, не отвечал, а направлял взор мой в нужном направлении. Наши с ним беседы больше походили на театр одного актёра. И этим актёром был не я! При этом я всё же весьма активно принимал в них участие. Только мысленно. Тем не менее у нас всегда выходило полноценное общение.