Страница 10 из 41
Так уж часто бывает, чуть ли не сплошь, что мы выдумаем себя, придумываем свою жизнь, а потом пытаемся вместить в неё действительность, которая никак туда не хочет вмещаться. Ну никак! И тут мы начинаем воевать мир, становясь воями безжалостными. Под свой мир окружающее кроить! А если нет у нас сил вот так, напрямую, его подчинить, то мы его обидой начинаем воевать. А мир-то ни в какую. Сопротивляется! Не хочет он в тебя вмещаться. Он вообще ни во что не хочет вмещаться – облачаться. Ты же продолжаешь его бесконечными обидами воевать, в себя, словно в пелёнку, пеленать. Кто кого! Ещё поглядим! В конце концов разрываешь ты на части себя, рушится твой мир, как карточный домик, ломается твоя жизнь! Проигрываешь ты и уходишь!
Строим мы свой неточный мир умом дитячим-беззубым до пяти лет. А дальше живём в нём всю оставшуюся жизнь. И всё то, с чем сталкиваемся потом, в зрелости, мы стремимся вместить в него. Он, наш мир дитячий, есть та мерка, которой мы всё и всем отмеряем в последующем. То же, что никак не измеряется, мы либо выкидываем, либо воюем его теми же обидами, подчиняем. А договариваться мы не в состоянии! Потому как неточны! Договор ведь единственно верный – не договор о размежевании, но о пути вашем совместном. Он шаг – она шаг. И пошли, и пошли, и пошли… Но не пошли! Вот и требуем там, где нелепо требовать. Требуем обидой своей. Ибо она и есть наше требование.
Другое дело, если сказано тебе было, но не исполнено! Тут битва за душу твою! Требуй! Стой на своём! Может быть, ты и не получишь обещанного, но возьмёшь свой взяток для души! Станешь взрослее! И обретёшь толику успокоения. Не зря жизнь твоя в этом случае! Не грех тебе тут!
Только и тут не без подвоха бывает! Очень часто слышим мы то, что нам вовсе не было сказано, но что мы бы хотели услышать. И не говорили мы собеседнику своему то, что только что сказали. Сам он дундук. Так вот и играет в перевёртыши наш выдуманный мир. Обещал он! Клятвой кровавой клялся. А потом обманул! Но обманул ли? Обещал ли? Клялся ли?
Незрел наш мир! Дитячий в сути своей! Крутится-переворачивается в нём все! Играет в кувыряшки! Но каков же он, мир не мальчика, но мужа, взрослый мир?
Точный мир это! Мир, в котором всё течёт, всё изменяется!
Вот тут люди-то и пугаются-огрызаются. Как же это так: точный и текучий в одном лице? Точный – это когда от и до! Когда строго всё! Когда тютелька в тютельку! Когда сделал так и получил то. Не получится в нём из розы мимоза! И вдруг зыбь какая-то. Течёт и изменяется. В таком мире всё нарушается! А раз так, то и мира этакого быть не может!
Только вот написали на бумаге, да наткнулись на овраги! На то наткнулись, что люди случайностью прозывают. Незнамым! Можно ли случайность исключить из жизни человеческой? Она – неведомое нам, Незнамое же, а значит, то, что не в силах наших, не в нашей воле. Случайность поперёк точности идёт, напрочь её перечёркивает. Той точности, к которой мы все привыкли. Из-за неё, из-за случайности, мир наш нелеп. Не лепится он, рассыпается. Так с нами, суровыми, играется, забавляется!
И когда она, в какой миг, случайность непредсказуемая, выскочит как чёртик из табакерки? Один Бог знает! Но не то точность, что за точность мы почитаем. Та точность, к которой мы все привыкли, родная для нас точность, где от и до, мере подчинена. Но там, где мера, где всё считается-подсчитывается, всегда случайностью грозит нам. В этом случае, сколько бы мы ни строили свою жизнь по правилам незыблемым, грозит ей, жизни нашей, угроза неведомая, случай, воле нашей неподвластный. И пока висит он над нами мечом дамокловым, неточна наша жизнь! Не просчитать её никогда, жизнь! Она всегда больше любых расчётов наших будет.
Как образы устроены, которые кирпичиками мира нашего являются? Вот есть тель образа, его пределы, оболочка. Есть его содержание. Что оно из себя представляет, не о том разговор сейчас. Позже и о нём слово будет! Нас тель сейчас волнует. Неоднородна она. На боку у неё есть зыбель некая. Всматриваешься в неё – и себя теряешь. Ибо плывёт тут. Вроде дыра, а вроде и нет. Смотришь-смотришь – и сам поплыл. Именно этим местом образы друг с другом соотносятся – соображаются. Без зыбели не соображалось бы нам. Ведь образы наши – это кубики живые. Будь они законченные, в чёрном теле, их бы нельзя было складывать. Из простых сложные образы действия создавать. В общем, думы бы не думались наши. Но оттуда, где зыбель, и входит в образ Незнамое! Тогда-то и случается случайность! И не предсказать её, хотя немало тех, кто Боженьку за бороду схватить хочет! Просчитать мир да самому им править.
Есть зыбель во всём! И в скамейке этой, и в столе, и в кровати. Есть она и в мире нашем. Он-то ворочается, как всё живое. Разными боками к нам поворачивается. Вот когда у тебя из рук всё сыпаться начнёт, задумайся! То мир к тебе зыбелью повернулся. Незнамое с тобой рядышком. Тут ты и можешь Збожье услышать воочию! Или то, что люди волей Божьей называют – роком.
Вот тебе ещё одна загадка без отгадки к разговору нашему. Лишь то, что в самом себе замкнуто, полнотой обладает, и нет в нём места для случайности. Случайность – она со стороны лишь приходит. Но оно, что в себе замкнуто, самим же собой и ограничено. А то, что не замкнуто, вроде как бы со всем остальным сообщается, безгранично оно через сообщение своё, но полноты в нём нет. И случайность тут неизбежна. Только вот при этом лишь Вечность с Бесконечностью безграничны, нет в них случайности. Наши же сообщающиеся миры, мириады образов, хоть и переливаются друг в друга бесконечно, ограниченны и конечны. И не вечны. Есть в них начало и конец. Их переливание друг в друга – маета от неполноты и поиск выхода из безысходности! А загадка так звучит: то, что замкнуто, то бесконечно, хоть и ограниченно. А что конечно, то не замкнуто! Безгранично, но конечно! Ну-ка, разреши её!.. Как это так быть может? Безгранично, но не бесконечность. Ограниченно, но Вечность с Бесконечностью! И как они друг к другу повёрнуты? Чепуха – алала? Или стег Божий, шутка Его?
Любой образ через зыбель в боку с миром связан. Текут образы из одного в другой, из второго в тысяча третий, словно река бесконечная, маются, полноту ищут. Потому как неточны!
Та же точность, о которой я говорю тебе: «Неточен мир твой», – иное! Безмерна она, с точкой сравнима! В точке же нет меры! Если же ты с перепугу, а такое часто бывает, найдёшь всё же меру в ней, то не точка это. Определение! От и до точка твоя. У той точки, которая ТОЧКА, нет определения! Нет и быть не может! И нет той меры, которой точку эту измерить можно. Точка есть мельчайшее и неделимое! Атом греческий, или наш Аз. И тем самым сродни она Вечности с Бесконечностью. Врата в Сущее!
А есть ли что-то общее в словах «точность» и «течь»? Есть! Точное течёт! Живое оно! Настоящее! Настоящее же не измеришь! А вот то, что течёт вроде, но меркой измерить его можно, ненастоящее оно. Отпавшее от настоящего. Мающееся! Брыд, как в народе говорили. Себя ищущее! То, что течёт при поверхностном взгляде на него, не течёт вовсе, не точно оно! А то, что точно́ – течёт, не течёт оно. В Вечной Бесконечности стоит. Самой Вечностью с Бесконечностью является! Вот такая загадка тебе без отгадки. Лепое не лепится, нелепое никогда и не распадалось, чтобы заново слепиться! Что стоит, то течёт! Вечно одно и то же оно, никогда не повторяется! А что течёт – не течёт, но мается, себя потерявши!
Что в словах этих? Безумие или намёк на Истину ускользающую? Большинство от речей таких отмахнутся, как от мухи назойливой. Кто-то скажет – игра слов всё это, за которой ничего нет. Мир – он другой! А слова эти – бред сумасшедшего. В общем, пройдут мимо них. И таких будет подавляющее большинство. Но найдётся безумец, отыщется Икар, бросающий вызов очевидности, которого выбрала Дорога без конца. Вот он и подхватит эти речи нелепые. И лишат они его покоя.
Так уж мир устроен, что то, с чем мы соглашаемся, не успокаивает нас, но лишает покоя напрочь. Всё то, что нас увлекает, встаёт перед нами вопросом, задачей некой становится. И решают люди задачу сию, пытаются вопрос тот урядить, чтобы покой обрести. Но вопросы разные бывают. По зрелости душевной. Кому кусок хлеба насущного вопросом встаёт, кому лишний кусок, кому замета – впечатление. Перед кем-то деньгами он возникает. А кого-то, кто «до глупости» дорос, Вечностью с Бесконечностью озадачивает. Но не решается он, не рядится, вопрос такой, о лепом – нелепом, о точном – неточном. Наоборот, того, кто его пытает, он растворяет! И теряется «я» того человека, рушатся границы его. Оттого и любовь его охватывает. Она ведь не там, где плоть горит и где её гасить срочно надо, но там, где не душит, не давит. Не давит же лишь в безграничье! А вот границы-то и душат нас. До поры до времени мы не замечаем её, ограниченность нашу. Но вдруг в какой-то миг как-то нам не по себе становится в том, в чём раньше уютно было и где мы бед не знали. Дошли мы до предела своего местечка, вот и стали границы его бременем для нас. Душат они. Задыхаемся мы от ограниченности своей. Тут и возникают иные вопросы, не те, которые нас раньше волновали. Они – что ключи для человека, другие миры ему открывающие, бо́льшие, в которых не был он никогда.