Тюрьма ребёнка

– Что на тебя нашло? – спросил Рекин. – Я смотрел, как ты бросился на врага, но не стал вонзать в него копьё, и я не мог поверить собственным глазам. Я сам столкнулся сразу с двумя и не смог тебе помочь.

– Богам было угодно, чтобы я не смог нанести тот удар, – ответил Мензун. – Меня сковала судорога, и я не мог пошевелиться.

Слыша это, жрец подошёл и велел ему лечь лицом вниз. Он встал на колени рядом с Мензуном и медленно провёл руками вдоль его позвоночника, от самого затылка и до крестца, медленно ощупывая каждый позвонок указательным и средним пальцами.

– Твой спинной хребет здоров, – сказал он. – Случившееся с тобой можно объяснить только так, как уже сделал ты: так было угодно богам.

– Какой бог главный в этом городе? – спросил Мензун.

– Здесь повелевает бог Семуш. Он покровитель путешественников, торговцев и воинов – всех, кто покидает дом и подвергает себя опасности.

– Значит, я посвящу жизнь Семушу, – сказал Мензун.

Простившись с друзьями, которые пошли догонять наёмников, Мензун остался служить в храме Семуша и постепенно преуспел в пении и сочинении гимнов и молитв. Так он прожил пять лет, по истечении которых ему было видение наяву. Жрец выслушал Мензуна и сказал, что это означает, что тот должен отправиться в город, где люди живут под землёй, и взять с собой слово Семуша. Так Мензун оказался в гостях у семей гончаров и торговцев.

***

Когда все насытились, и дочери Зернага принесли бубен и флейту из кости журавля, все принялись просить Мензуна спеть его гимны. Он послал одну из них принести его ларец и вынул из него свёрнутые шкуры. Выбрав одну, он развернул её и напел им мелодию. Когда они разучили её, он запел.

В небесных чертогах, могучий и властный,

На троне своём восседает Семуш.

Однажды с вопросом взгляд нежный и страстный

К прекрасной Ерай обратил её муж.

«Скажи мне, богиня всего, что под небом,

Что в жертву сегодня приносят богам?

Почтут ли нас мёдом и мясом, и хлебом?

Когда же взовьются дымы к облакам?»

По правую руку от трона Семуша

На троне своём восседает Ерай.

Внимает она речи бога и мужа,

Что просит её: «Поскорей отвечай!»

«Супруг мой великий, стихий повелитель,

На тверди небесной чертоги твои,

И первый луч солнца на нашу обитель

Упал, но пока не коснулся земли.

Внизу, на земле ещё ночь распростёрла

Покров свой везде, кроме горных вершин.

Лишь утро придёт, и из каждого горла

Хвала прозвучит тебе, мой властелин.

Как только проснутся все смертные души,

И в храмы придут и дары принесут,

И время молитвы никто не нарушит,

Священный огонь в алтарях разожгут».

Вот взгляд благосклонный Семуш обращает

К земле, где лишь только заря занялась.

Следит, как их свет ото сна пробуждает

И слышит, как песнь из их уст полилась:

«Мы славим Семуша, над миром владыку!

Возносим хвалу мы прекрасной Ерай!

С надеждой мы взгляд обращаем к их лику.

Скорее огонь в алтаре разжигай!»

Допев, Мензун взял обеими руками кувшин с пивом, отхлебнул из него несколько больших глотков и поднял глаза. Все были в восторге, а помимо хозяина, во дворике находились и несколько незнакомцев. Тот представил их как своих соседей. Они услышали музыку и пение и пришли послушать. Так слух о странствующем жреце начал распространяться по кварталу, а затем и по городу.

Ночью, когда все легли спать, Мензун услышал тихие шаги по дворику, и чья-то тень заслонила тусклый свет луны за циновкой на двери. Через неё проскользнул чей-то силуэт, и шаги остановились у ложа Мензуна.

– Я пришла, мой господин, – тихо сказала Нишад, сбрасывая с себя одеяло, в которое была завёрнута с головы до ног.

Она присела на корточки, нащупала Мензуна в темноте и легла на него. Он обнял её и погладил её по спине, а она нашла в темноте его губы и припала к ним в поцелуе. Когда, полчаса спустя, они лежали рядом, обнявшись, Нишад прошептала ему на ухо: «Мне пора возвращаться, но я совершенно мокрая. Ты тоже».

Мензун молча погладил её по бедру, которое она положила поверх его бёдер.

– Если у нас будет ребёнок, я хочу, чтобы он был таким, как ты, – продолжила она. – Нечего ему или ей оставаться здесь. Нужно искать лучшей доли.

– Нельзя знать заранее, какая доля лучшая, – тихо ответил Мензун. – Как бы ни рассчитывали мы, боги всегда решают по-своему. Им с неба виднее, как мы должны поступать.

– Боги ли? – Мензун почувствовал, что Нишад улыбнулась. – Кто-то решает, но кто это? Ты же сам понимаешь, что заранее знать нельзя.

Мензун насторожился, но постарался не подать об этом вида. Такой разговор был не по плечу простой крестьянке. В его голову закрались сомнения, подтвердить или опровергнуть которые он пока не мог, да и не очень хотел. Полежав с ним ещё немного, Нишад приподнялась, заложила за ухо прядь волос и снова поцеловала его.

– Прощай, – сказала она. – Мне было хорошо с тобой, но об этом у меня останутся лишь воспоминания.

– Прощай, – ответил Мензун.

Завернувшись в одеяло, Нишад выскользнула за дверь, и чуткий слух Мензуна уловил удаляющиеся шаги её босых ног по земле двора и по глиняному полу дома. Он закрыл глаза, накрылся одеялом с головой и уснул. Поутру, сразу после завтрака, к Зернагу пришёл посыльный с двумя стражниками и передал приглашение для Мензуна посетить градоначальника. Мензун опоясался мечом, завернулся в своё одеяло и последовал за посыльным. Они поднялись в более богатый квартал, где напротив храма местному богу стоял дом градоначальника. Мензуна ввели во внутренний двор, и посыльный приблизился к своему господину, принимавшему просителей.

Услышав про приход Мензуна, градоначальник объявил, что приём закончен, и просители разошлись, уведя с собой коз и овец и унеся корзины с овощами. Там, где они ожидали, остались лишь несколько кучек навоза, которые служитель тут же смёл и унёс в сад позади дома. Мензун приблизился и поклонился. Градоначальник когда-то был воином. Его крепкое сложение и шрам от стрелы или камня, когда-то скользнувшего по его виску, говорили об участии в сражениях.

– И тебе почёт, жрец, – ответил он. – В городе ходит слух, что ты говоришь пророчества. Ты знал, что разбойники погибнут, и они погибли. Мне хотелось бы тоже получить от тебя совет.

– Если будет угодно богам, то мой язык скажет то, в чём ты нуждаешься, – сказал Мензун. – В чём состоит твоё пожелание?

Градоначальник встал со своего плетёного кресла и пригласил Мензуна следовать за собой. Они прошли во внутренний двор и сели в тени плодовых деревьев.

– Говорят, ты из Шумера, но имя у тебя совсем не шумерское, – сказал градоначальник, усмехаясь. – У них смешные имена: Шустараза, Расмашуза, и всё такое. Тебя же зовут Мензун. Это имя народа из холодных степей на севере. Так это правда, что ты пришёл из Шумера?

– Да, я родом из степи на север от двух морей, – подтвердил Мензун. – Наёмники, к которым я примкнул в юности, постепенно шли на юг и на восток, нанимаясь к тем, кто хорошо платили. Так мы все добрались до самого Шумера. А сейчас я готов выслушать тебя, достойнейший.

– И ты вовсе не шпион с юга, от моря, где живут злые и яростные племена?

– Во мне сейчас нет ни зла, ни ярости, – спокойно ответил Мензун. – Я посвятил жизнь служению богу Семушу и провёл последние пять лет за сочинением и исполнением гимнов, а также перенял у его жрецов искусство врачевания. Даже когда прежде я был воином, сражался я всегда, лишь чтобы защитить жителей городов и посёлков от нашествий врагов.

Казалось, это удовлетворило градоначальника и успокоило его подозрения.