Страница 18 из 20
– Слухай анекдот сюда, бродяги, – старался всех перекричать Белаз. – В одном военном городке, где гражданских, считай, совсем нету, одному солдату неслыханно попёрло по жизни и снял он себе такую деваху, слюнками изойдёшься. Приходят к ней, она ему стол накрывает, угощает, водочки подливает, а он жрёт, не останавливаясь. Тут она к нему раз такая прильнула и говорит, может, чем интересным займёмся, а он подумал и говорит, ну, да, давай пожрём ещё. Короче, так несколько раз, она уже и повздыхала томно, и полуголой походила перед ним туда – сюда, и на коленках у него потёрлась, в оконцовке стриптиз ему станцевала, и все прелести показала, а он ни в какую, жрёт да жрёт, и на все её предложения, чем интересным заняться, отвечает, давай пожрём. Короче, она перед ним и так и эдак, а результат тот же, давай пожрём, вот и весь интерес. Отчаялась бабёнка, выходит на балкон и страдальческим голосом кричит: «Господи, да есть ли среди военных мужики»?! А под балконом группа солдат офигивает с такого концерта, и один из них насмелился и кричит в ответ девке: «Есть! А пожрать будет?!»
Проститутки засмеялись громче всех, и это были самые красивые женщины, самые стройные, самые благоухающие, каких я когда-либо видел. Пили, ели, разговаривали, опять пили, ели, снова танцевали, и под «Гибралтар» от Бутусова, я отважно пригласил на медляк одну из путан, чему та было удивилась, но тут же смекнув, к чему я обнял её пониже талии, покорилась воле, купившего её.
Она назвалась Милой, но, догадываясь, что соврала, я плевать хотел на её имя, да и парни смущали своим ржанием над тем, как сильно я к ней прижимаюсь, ежесекундно признаваясь в любви. Первой в своей жизни. Такой ещё короткой и уже столь длинной. И в эти минуты, кроме меня и неё никого больше не существовало в целом свете. Я так давно не обнимал женское тело, я слишком долго не вдыхал запах девичьей кожи и волос. В голове всё плыло и качалось и, не в силах больше сдерживаться, я осмелился да, продолжая нелепый танец как бы невзначай завёл девушку в соседнюю комнату, прогнав оттуда Серого с его пассией. Сослуживец уже насладился объятиями шлюхи, и его глаза блестели от счастья. Я ему завидовал и, желая также, восторженно задерживал дыхание от предчувствия сладкого.
Сам не знаю, почему, но свет погасил, словно чего-то стеснялся, хотя это было не так, и мне очень хотелось рассмотреть временную подругу голой. Я так давно не видел красивого тела, тонких, почти воздушных очертаний шеи, груди, бёдер, что опасался, мои представления о женщине там, в палатке неподалёку от чеченского аула, окажутся ошибочными, и эта девушка, что теперь была покорна мне, окажется вовсе не такой, как я мечтал.
Легко обняв за талию, я осторожно, будто боясь повредить дорогую вещь, втянул её запах, провёл ребром ладони по волнистым длинным волосам, и принялся неспешно расстёгивать блузку. Пальцы не слушались, словно я раздевал женщину впервые в жизни. Но и это было неправдой, я прекрасно знал, что нужно делать, однако за время ратной службы отвык и в плотских утехах ощущал себя новичком.
– Волнуешься? Первый раз или давно не было? – тихо и заботливо спросила она, помогая стянуть с себя джинсы.
И это был самый ласковый, певучий девичий голос, какой я когда-либо слышал за свои девятнадцать лет.
В ту невыносимо долгую минуту я влюбился, как ещё никогда, а отвечать любимой женщине, что ты не можешь, нельзя. Это низко для мужчины. Ведя женщину в постель, ты должен быть сильным, уверенным, смелым. Может, даже несколько грубым и жёстким. Совсем чуть – чуть. Ты же крепость берёшь, а нежные хлюпики на подобное не способны.
Но я был мужчиной, и я справился. Мелко дрожащие пальцы мои скользнули по обнажённой мягкой коже, осторожно коснулись груди. Не прошло и нескольких секунд, как я уплыл.
Помню только, что больше всего на свете хотел поцеловать проститутку в губы, а она умело уворачивалась, и делала то, для чего была рождена.
Какая мерзость. Как несправедливо. Ради чего, мы – мужики, готовы идти на смерть, если женщины – они вот такие вот? Неужели все они только для этого? Нет, так быть не должно и так не будет. Но в те минуты невероятного блаженства, я хотел, чтобы было только так и не иначе. Один всего лишь разочек. Мне было очень хорошо и, стряхнув все гадкие мысли, я окончательно растворился в любимой, ничего уже больше не соображая. Меня будто бы никогда и не существовало.
Свет мы так и не включили, и возлюбленную я не видел, но она определённо была такой, какую я и хотел всё, то долгое время, что был солдатом. Её стон сводил с ума. И это всё, что я о ней помню.
В себя пришёл, как и прошлым утром. Оттого, что меня кто-то сильно тряс за плечо.
– Подъём.
Не в силах раскрыть глаза, я отмахнулся, перевернувшись на другой бок.
– Татарин, иди к чёрту.
В следующую секунду неведомая мне сила бесцеремонно сбросила меня с кровати, и я больно ударился об пол.
– Вставай, урод!
Дивный, сказочный сон, который я не помню, враз покинул меня. Свет в комнате горел настолько ярко, что я не сразу сумел разглядеть, кто это такой наглый стоит передо мной.
А это были менты. Конечно, кто же ещё, как не они, могут вести себя так бесстрашно, нисколечко не опасаясь наказания за грубое поведение?
Их было двое. В форме. Оба высокие, довольно-таки крепкие. Один рыжий, другой чернявый. Сержант и старший прапорщик.
– Встал, говорю! – рыжий не больно пнул меня по ноге.
Так, для острастки.
Стыдливо прикрывая пах, да судорожно оглядываясь в поисках формы, я поднялся на ноги и поначалу не обратил внимания на то, что проститутки в комнате нет. Возможно, и она мне просто приснилась.
– А чего? – невнятно пробормотал я, натягивая кальсоны со штанами.
– Узнаешь. Быстрее собирайся, некогда тут с вами, – ответил страж порядка.
Тот, что чернявый, и я усмехнулся. Опять добрый и злой. Так уже было.
– Чё ты скалишься? – рыжий, не дожидаясь, пока я застегну китель, толкнул меня в спину и дал пинка под зад. – Бегом, говорю, пошёл.
Оказавшись в зале, я увидел остатки дембельского пира и осколки разбитой посуды на полу. Порванная скатерть безвольно свисала со стола, как раненый всадник еле держится на верном коне, через силу мчащем его к своим. Край её был испачкан, и похоже, кровью. В комнате больше никого не было, а в окне, ошалевшем от увиденного в этой квартире, испуганно застыла ночь.
– Да, что случилось? – повторил я вопрос.
Мне не ответили. Бушлат я напялил быстро, а шапку на голову, да ещё задом наперёд мне водрузил чернявый мент.
– Вещи мои где? – завертел я головой в поисках своего вещмешка. – Дайте, шмотки заберу, товарищи милиционеры…
– Какое имущество может быть у солдата? – усмехнулся сержант. – Трусы, ремень да сапоги.
– И вши, – поддержал старший прапорщик шутку, которая мне совсем не понравилась.
– Портупею, кстати, дай сюда, а то удавишься ещё, – чернявый мент бесцеремонно забрал у меня покупку и сразу надел её поверх своего бушлата, но меня беспокоил лишь вещмешок.
– Да, подождите вы, там подарки родным…
– Думал бы о родных, не оказался бы здесь, – кто из ментов толкнул меня в спину, я не заметил и очутился на ярко освещённой лестничной площадке, под осуждающими взглядами пожилой пары да не выспавшегося мужика.
– Нормальные солдаты в Чечне воюют, а эти…
– Тьфу, бесстыдники…
Слова о том, что я, вообще-то, тоже буквально вчера с войны, приготовились сорваться с губ, но в туже невозможно долгую секунду мне вдруг стало невообразимо стыдно, что я промолчал и потупил взор. Я солдат, Родину защищал, живым с войны вернулся. Герой, одним словом. И нате вам, менты меня ведут. А за что? Неужели за то, что проститутку трахал. Бред. И где она, подруга моя? А её спутницы? Где все?
С четвёртого этажа спустились быстро, и я оказался на холодной улице, где у подъезда насторожились два милицейских автомобиля. Нет, ну точно, так уже было. Давно и вроде как совсем ещё недавно.