Страница 19 из 20
В декабре на Юге, конечно, не такие минусовые температуры, как на моей малой Родине, но даже при одном – единственном градусе ниже Цельсия, пробирает до костей. Остатки похмелья выветрились махом, и я вспомнил, как в первую зиму на Ставрополье, смеялся над тем, что на зарядку при минус пяти нужно выходить в бушлате и шапке. Арутюнян тогда разрешил мне идти в майке и трусах. Ну, раз я весь такой из себя сибиряк. Доказывая, что не пустобрех, я вышел, и уже через пять минут стоял в строю по полной зимней форме одежды, и никогда больше не шутил с южной зимой – обманщицей. Совсем без снега, со смешными температурами воздуха, но такими ветрами, что не всякий житель тундры выживет здесь, в предгорьях Северного Кавказа. И простывали у нас солдатики не меньше, чем где-нибудь в Якутии.
– Залезай, – услышал я абсолютно безразличную команду и оказался в тёмном салоне одной из патрульных машин.
Рядом со мной сидел Татарин.
– Кот, шайтан, платить за шлюх не захотел сутенёрам ихним, ну и понеслась, – не дожидаясь моего вопроса, сердито объяснил Гафур и успокоил. – Всё твоё у меня, под столиком, рядом с моим мешком стоит вон, не боись.
– Мы же сразу заплатили, – нисколько не удивившись словам друга, напомнил я.
– Так продлить захотели, нам и сказали, платите ещё, а у Кота раз и шерсть на загривке дыбом. Бухой же…
– Могли бы и сами скинуться да заплатить, – хмыкнул я, поёживаясь от холода.
– Предлагали, да у придурка этого принцип оказался. Он с войны и ему за так должны давать. Один сутенёр ему обидное что-то ответил, Кот в драку на него, ну и получил по рылу махом…
– А мы же не могли просто так смотреть, как нашего бьют, – словно оправдываясь, прошептал кто-то из угла, от окна, и в сумраке я с трудом узнал Белоглазова.
– И?
– Отоварили их, – буднично, как ни в чём не бывало, ответил Гафур. – Они мусоров и вызвали.
– Крыша их видать, быстро примчались, – поддакнул Белаз.
– Ну-ка, замолчали там, а то будет вам ща крыша. Соседи вызвали, – послышалось из кабины, где сидели менты и старший экипажа приказал. – Поехали что ли. Кажись, всех забрали.
Милицейский райотдел вольготно расположился поблизости от места нашего долгожданного праздника. Ехали всего минут пять, и я только успел спросить.
– Кровь на скатерти откуда? Кого так сильно?
– Да, это сутенёр Коту нос расплющил, – ответил Татарин. – И правильно, не будет следующий раз пьяным против трезвого переть. Сутенёры эти так-то нехилые ребята оказались, пободаться пришлось…
– Я кому сказал, молчать?! – вновь послышался из кабины грозный ментовской окрик и следом команда. – Выходим по одному.
Дверь открылась ровно в тот момент, когда Белоглазов злобно прошептал в адрес того, кто кричал на нас из кабины.
– Мусор, блядь. Крыса тыловая.
Из припаркованной рядом патрульной машины вывели Серого, Кота и остальных дембелей.
– А где проститутки с этими чмырями? – спросил я, изнывая от желания, ещё хоть раз увидеть ту, с которой мне было до безумия хорошо всего несколько часов назад.
– Сразу свинтили, – ответил Белаз. – Ещё ментов не было, а они уже тю – тю.
Когда нас заводили в райотдел, Татарин незаметно и легонько толкнул плечом Котова, но тот, сильно пьяный, едва не упал.
– Урод, – зло прошипел Гафур.
– Да, иди ты, – жалобно пропищал виновник торжества, хватаясь за дверной косяк, и я засмеялся.
– Че ржёшь? – выдал вдруг один из дембелей. – Дрых, пока твои пацаны с чертями бились.
– Ага, или делал вид, что спит, – поддержал товарища ещё один, и стерпеть такое обвинение было невозможным.
Я рванул к обидчику, схватил его за ворот бушлата, но резкая боль в пояснице вмиг остудила мой пыл.
– Вы вконец оборзели, дембеля! – и бездушная резиновая палка второй раз за короткое время прогулялась по моей спине.
Мент, тот, что чернявый больно, едва не хруста в кости, заломил мне руку за спину и потащил в клетку.
– Вы думаете, чего вы творите, идиоты? Вы на дембель так не скоро уедете. Вы от жизни чего хотите?!
Да – да, чёрт побери, так уже было. Без малого два года назад.
***
«Призвали в мае.
Ну, как призвали? Сам напросился. После невыносимо длиннющей январской ночи в отделении милиции и задушевной беседы с двумя неизвестными в штатском, на ментов абсолютно не похожих. Однако чувствовалось, они самые и есть. И выглядели они посерьезнее, чем те, в форме, от коих отбивался вчера вечером, и за то с нескрываемым остервенением лупивших палками по моей спине да пару раз достали тяжёлыми ботинками аж под самые рёбра. Всерьёз полагал, не выживу. Однако.
Один в рубашечке, в выглаженных брючках да начищенных до блеска ботиночках, интеллигентного вида, участливо спросил, чего я от жизни хочу. Ответить не получилось, но голова, чугунная толи от дикого похмелья, толи от бессонной ночи в камере, толи от того, что накануне по ней прилетело чьим-то пудовым кулачищем, а толи от всего вместе, бешено пульсирующими висками твердила одно. «Отвалите от меня все и в первую очередь мусора. Спать хочу».
Вслух я эти слова, вроде, не произносил, а потому напугался, когда надо мной зависла огромная железная пепельница. Второй мент, внушительных размеров, в свитере крупной вязки, чёрных джинсах да с дымящейся папиросой во рту, грозно рычал, мол, нечего со мной базарить, и без того видно, гопник я оборзевший. По башке тупой надавать да в камеру обратно, и всего делов. Горилла, а не человек, и тем паче не страж порядка, но благодаря ему, я вполне определённо мог сказать, чего от жизни не хочу. В камеру и по башке.
Однако его коллега тихо и вежливо убедил, что дать они мне всегда успеют, а для начала разобраться надобно, кто перед ними. Этот мент, внушая доверие, как-то незаметно проскальзывая мне в душу, утверждал, что никакой я не гопник, а вполне себе нормальный парень. Просто запутался. И, не моргая, глядя в мои воспаленные глаза, спросил подтверждения, обращаясь при этом со всем уважением, как к человеку, по имени и отчеству: «Запутался ты, Кирилл Петрович, да»?
Я согласно кивнул, чем мент остался доволен, радушно улыбнулся, и краем глаза я увидел, как его злой напарник вернул пепельницу на широкий подоконник. Затем последовало предложение, распутать меня, в смысле, чтобы я им всё – всё рассказал. Я, в общем-то, не возражал, но кое – что в предложении оставалось для меня непонятным. А всё – это что?
Морщась от каждого слова, звучавшего в тесном прокуренном кабинете, я так и спросил, на что получил вполне понятный вопрос от злого милиционера, рассказать обо всём, что за район знаю, от начала и до конца, и, вообще, операм всё интересно.
Хороший, добрый мент вновь осадил товарища и, внимательно посмотрев на меня, по-дружески, сказал: «Ты давай так, Кирилл Петрович, с самого начала. Кто ты, что ты, откуда, чем занимаешься? Родители есть? Братья, сёстры, друзья»?
С вожделением глядя на графин с водой, я принялся обстоятельно рассказывать о себе, но оперативник, подмигнув мне, как своему, перебил и подал стакан воды, спросив, не хочу ли опохмелиться? У них, как раз, имеется. Водка мне, пожалуй, не помешала бы, однако, нутром чувствуя, что с мусорами ухо надо востро, я от таких щедрот отказался, и, опустошив стакан с водой в три жадных больших глотка, да обтерев ладонью губы, продолжил рассказ о нелёгкой своей жизни.
Родился и крестился там-то, родители те-то, занимаются тем-то, сёстры есть. С отличием окончив профучилище на механика дорожно-строительных машин, я поступил в красноярский политех, факультет автодорожного строительства. Однако учиться в институте мне не понравилось, а возвращаться в родной колхоз не хотелось, мне и там было не по душе. Вот тут, наверное, впервые в моей жизни, и родился ответ на вопрос, а чего я от неё хочу.
Не знал я, и получалось вполне паршиво. Я оказался в тупике, не ведая выхода. Как в том дворе в предыдущий тёплый зимний вечер. Куда бежать? А некуда. Что делать? Да, кто ж его знает? Сам себя в ловушку загнал.