Воин Девы

– Хорош благородный наставник! – прорычал Свавильд. – Сначала держат на цепи, как бешеную собаку, а потом предлагают ещё и учить их за это.

Сероглазая понимающе кивнула, признавая правоту собеседника.

– Я понимаю возмущение достойного служителя Одина. Однако, если ты принесёшь «клятву меча», пообещав не причинять вреда моим соплеменницам, тебя немедленно освободят.

– Какую клятву?! – в первое мгновение Свавильду показалось, что он ослышался. Откуда желторотой чужеземной пигалице знать о высшем законе норвеев? Но потом призадумался. Несмотря на богатырскую силу, Свавильд отнюдь не был тупоумным громилой, как считали многие. Подвижный разум морехода и воина быстро просчитал, каким образом запретная информация могла оказаться у боевитой девчонки. Ой, не зря они Тангла с того света вытащили. Как ни крути, а бабья хитрость, похоже, в который раз оказалась проворнее мужского ума. Не упоминая больше о своей несвободе, Свавильд перевёл разговор на предложение царицы амазонок, беззлобно ухмыльнувшись в светлую бородку. Тоже мне, воительницы нашлись, мышам на потеху! Срамота, да и только! Мало им в мужскую одежду вырядиться, да оружие нацепить, им еще воинскую науку постигать понадобилось.

– И во сколько же воины Матери оценивают мои боевые познания?

– Воины Девы, – мягко поправила его амазонка. – Великая Мать не нуждается в воинах. Однако, для тебя различия не важны. Илгмар предлагает тебе за уроки цену трёх рабов золотом, или боевого коня. А, может быть, северного воина больше заинтересует ратный доспех? Или вот это… – Амазонка протянула вперед золотистую загорелую руку. – У меня есть кое-что для тебя, малыш Одина.

Свавильд посмотрел на то, что протягивала ему собеседница, и почувствовал, как в груди трепыхнулась отчаянная ребячья радость. На узкой ладони, покрытой мозолями от рукояти меча, покоился позеленевший от морской воды амулет в форме кошачьей головки. Височная подвеска его матери. Крошечная вещица, оставшаяся на память о той, что привела его в этот мир. Никто из норвеев не знал, что стало с родителями Свавильда, отправившимися однажды на вечерний лов. Свавильд сам видел, как оттолкнул от берега верткую долбленку отец, и мать махнула на прощание рукой семилетнему отпрыску, отправляясь в привычное короткое путешествие. Они с братом в тот вечер долго смотрели на узенькую полоску северного заката, в которой растворились родители. Растаяли, чтобы никогда больше не ступить на камни родного фьорда. Быть может, их забрал в свое царство ненасытный морской бог. А быть может, кто-то из проплывающих мимо драккаров приобрел в ту ночь пару новых рабов для продажи на рынках Гардарики. Только с того дня больше никто и никогда не встречал Орланда Рыжего и его беловолосую Гретхель. А двум маленьким сыновьям, осиротевшим в мирное время, остались на память лишь отцовские ножи, да парадные украшения матери. Отправляя брата на обучение в Гардарику, Свавильд разделил незамысловатые серебряные подвески. Одна осталась у него, а другую он подвесил на крепком кожаном шнуре на шею младшего братца, Свана. Серебристые полукружья в форме кошачьей мордочки, стали для них чем-то вроде семейного талисмана.

На следующий день после столкновения с амазонками на морском берегу, Свавильд обнаружил, что его оберег исчез, несмотря на то, что массивная серебряная цепь, на которой он был подвешен, осталась неповрежденной. Погоревав несколько дней, богатырь смирился с невозвратимой потерей. Хотя некоторое время чувствовал себя так, словно лишился чего-то жизненно необходимого, вроде глаза или руки.

И вот теперь сероглазая чужеземка вернула ему уже оплаканное сокровище. Свавильд присмотрелся к витому плетению, и перед ним на миг воскресло лицо матери. Смеющиеся бирюзовые глаза, колечки белокурых волос на висках. Великан сжал зубы, унимая взбесившееся сердце, Пытливо вгляделся в настороженное нежное лицо девушки. И неожиданно для самого себя выдохнул:

– Я буду учить.

Отвернулся, устыдившись навернувшихся на глаза соленых капель. И махнул рукой себе за спину.

– Завтра приходи. Утром. Я сказал.

Легкий шорох полога известил его, что иноземка ушла. Свавильд присел на свое лежбище и долго баюкал на огромной ладони потемневшую от времени подвеску. Засевшая в голове мысль никак не хотела давать ему покоя: откуда чужеземка узнала, сколь важна для него эта вещь?

А ларчик, между тем, открывался довольно просто. Причиной всезнания амазонки был не кто иной, как его сухощавый приятель.

Тангл не мог точно сказать, сколько времени он провел в маленькой светлой комнатке прибрежного храма, восстанавливая свои силы. Каждое утро для него начиналась с того, что сероглазая целительница, присаживалась рядом. Ловкие пальцы разматывали полотно, прикрывавшее заживающую рану, натирали кожу густо-желтой мазью, аппетитно пахнувшей топленым салом, а мелодичный голос в это время повторял вслед за юношей незнакомые доселе слова. К удивлению Тангла, спустя несколько дней девушка достаточно свободно могла вести незатейливую беседу на языке норвеев. Старательно помогая себе жестами и мимикой, амазонка складывала слова в короткие предложения, осваивая северную речь. Сам северянин за все это время смог осилить лишь короткие фразы, вроде: «Я хочу пить» или «Кто ты?», да и то произносил их, судя по всему, с таким акцентом, что сероглазая учительница каждый раз прыскала в кулачок, услышав его приветствие. Иногда Элга рассказывала ему что-нибудь, но чаще расспрашивала молодого воителя об обычаях и преданиях его страны. О той земле, откуда они приплыли, о родных и близких мореплавателя. Тангл сам не знал, почему так охотно делится с ней всем, о чем имеет хоть малейшее представление. Каждый раз, когда девушка уходила, он клялся себе, что больше его уста не произнесут ни единого звука в ответ на ее расспросы. Ведь она – враг! А разве можно раскрывать врагу самое сокровенное? Но наступал новый день, Элга садилась напротив него, сильные пальчики пробегали по наложенной крепкой повязке… И, глядя в серые глаза девушки, Тангл вновь рассказывал обо всем, что ее интересовало.

В один из дней Элга показала ему витую подвеску, найденную ей у подножия жертвенника, с которого Свавильд пытался похитить серебряную чашу. Тогда-то норвей и поведал амазонке о талисмане синеглазого гиганта. Как рассказывал и о многом другом, казалось бы вовсе не предназначенном для чужих ушей.

Трудно сказать, что толкало норвея на подобную откровенность. Он и сам себе не желал признаться, что все дело тут в симпатии к чужеземке. Чувство, которое он испытывал в присутствии амазонки, до сих пор было неведомо молодому мореходу. При воспоминании о сероглазой воительнице в груди у норвея что-то сжималось, отчего хотелось смеяться и плакать одновременно. Поначалу Тангл списывал непривычные ощущения на проявление благодарности к человеку, спасшему его жизнь. Но чем дальше, тем более надуманными казались ему самому эти объяснения. Норвей несколько раз ловил себя на мысли, что впервые, волнуясь, ждет чьего-то взгляда, прикосновения, улыбки… Как и всякий мужчина, он любил красивых наложниц и с удовольствием общался с ними. Но чтобы скучать?! А теперь, как только Элга покидала маленькую комнатку, он с нетерпением ждал ее следующего прихода. И вместо того, чтобы считать минуты и дни, проведенные в вынужденном заточении, с тоской размышлял о том, что происходящее однажды кончится.

Новый наставник

На следующее утро Свавильд проснулся оттого, что за стенкой вблизи от шатра возникла приглушенная возня. Словно стайка беспокойных мышей потрошила короб с зерном. Ступив за порог и окунувшись в поток золотистого яркого света, Свавильд увидел двух девушек в коротких кожаных штанах по колено и куртках без рукавов, стянутых на груди. Запястья воительниц были перемотаны кожаными ремешками. Доведись норвею встречаться с эллинами, он без труда узнал бы в этой одежде наряд кулачных бойцов. Их сопровождала вчерашняя гостья в голубом хитониске. На ее правом плече красовался массивный браслет в виде серой змеи с изумрудными глазами. Сероглазая выглядела моложе своих спутниц, однако что-то в её манере держаться безошибочно указывало на то, что именно она здесь главная.