Сатанинские стихи

(После того, как он рассчитался по последнему счету и в пустом бумажнике однажды обнаружился хвостик его радуги, отец сказал ему: «Глянь-ка. Ты оплатил свою дорогу. Я сделал из тебя человека». Но какого человека? Этого отцы не знают никогда. Не заранее; лишь тогда, когда уже слишком поздно.)

Как-то раз после начала школьных занятий он спустился к завтраку, чтобы обнаружить копченого лосося{279} в своей тарелке. Он уселся, уставившись на него и не зная, с чего начать. Он взялся за нож и извлек полную горсть тонких костей. А после извлечения их всех — еще горсть костей покрупнее. Одноклассники молча следили за его страданиями; ни один из них не сказал: так, позволь показать, это надо делать вот так. Ему потребовалось девяносто минут, чтобы съесть рыбу, и ему не разрешили встать из-за стола, пока он не закончит. Его уже трясло от этого, и, если бы он мог, он бы заплакал. И тогда его осенила мысль, что ему преподали важный урок. Англия была копченой рыбой с особым вкусом, полной шипами и костями, и никто никогда не скажет ему, как ее есть. Он обнаружил в себе кровожадность. «Я покажу им всем, — поклялся он. — Вы увидите, будь я не я!» Съеденный лосось был его первой победой, первым шагом в завоевании Англии{280} .

Вильгельм-Завоеватель{281} , говорят, начинал с полного рта английского песка{282} .

Пять лет спустя он вернулся из школы домой, ожидая начала семестра в английском университете, и его трансмутация в вилайетца значительно продвинулось.

— Смотри-ка, как здорово он жалуется, — дразнила его Насрин перед отцом. — На все-то он такую большую-большую{283} критику наводит: и вентиляторы на потолке ему слишком свободно установлены и упадут, чтобы отрезать нам во сне наши головы, говорит он; и пища так уж нас полнит, что он хочет знать, почему мы не готовим некоторые блюда без жарки; и верхние балконы опасны, и краска облупилась, и гордимся мы в нашем обществе не тем, и сад зарос; мы — люди джунглей, думает он; и, посмотри-ка, ему больше не нравится наше — такое грубое — кино, и болезней так много, что прямо не пей с водоотвода; боже мой, он действительно получил образование, муж мой, наш маленький Саллу, вернувшийся из Англии, и рассказывает теперь, сколь прекрасно там все!

Они гуляли по вечерним лужайкам, наблюдая, как солнце ныряют в море, и блуждая в тени всех этих огромных, раскидистых деревьев — то змеевидных, то вислобородых, — которые Салахаддин (называвший себя теперь Саладином по моде английской школы, но оставшийся пока Чамчавалой — до тех пор, пока театральный агент не сократит его имя по коммерческим причинам) называл теперь джекфрутом, баньяном{284} , джакарандой{285} , лесным пламенем{286} , платаном{287} . Небольшие побеги недотроги чуи-муи{288} росли в подножье его персонального древа жизни — грецкого ореха, которое Чангиз собственноручно посадил в день появления сына на свет. Отец и сын, сидящие у древа рождения, чувствовали себя неловко, не в состоянии достойно ответить на нежную шутку Насрин. Саладин был охвачен меланхоличными осознанием, что прежде, когда он не знал имена растений, сад был лучше, чем теперь, что кое-что ныне утрачено — то, чего ему никогда не удастся вернуть. А Чангиз Чамчавала обнаружил, что больше не может смотреть сыну в глаза, потому что горечь, которую он видел, проникала в его холодное сердце. Когда он говорил, небрежно отвернувшись от восемнадцатилетнего грецкого ореха (в котором — иногда казалось ему — долгие годы их разлуки жила душа его единственного сына), слова выходили неискренне и звучали как застывший, холодный лед, — чего — он надеялся — никогда не случится с ним, но чего — он боялся — ему ни за что не избегнуть.

— Скажи своему сыну, — гремел Чангиз, обращаясь к Насрин, — что, если он ездил за границу учиться презрению к собственному роду, тогда его собственный род не может чувствовать к нему ничего, кроме презрения. Кто он такой? Фаунтлерой{289} , великий панджандрам{290} ? Неужто такова моя судьба — потерять сына и найти урода?

— Чем бы я ни стал, дорогой отец, — сказал Саладин старику, — всем этим я обязан тебе.

Это была их последняя семейная беседа. Все это лето чувства продолжали ускользать вверх от всех посреднических попыток Насрин, ты должен извиниться перед своим отцом, дорогой, бедняга страдает как черт, но гордость не позволит ему обнять тебя . Даже айя Кастурба и старый дворецкий Валлабх, ее муж, пытались выступить посредниками, но и отец, и сын оставались непреклонны.

— Одного поля ягоды — вот в чем проблема, — сказала Кастурба Насрин. — Папаша и сынуля, плоть от плоти, яблочко от яблоньки.

Тот сентябрь, когда началась война с Пакистаном{291} , решительная Насрин восприняла как своего рода вызов и не захотела отменять свои пятничные вечеринки, «чтобы показать, что индийцы{292} -мусульмане{293} могут любить так же, как и ненавидеть», подчеркнула она. Чангиз видел блеск ее глаз и не пытался спорить, вместо этого велев слугам установить затемнение на окнах. Той ночью — в последний раз — Саладин Чамчавала играл свою старую роль швейцара одетым в английский смокинг, и когда прибыли гости (те же самые старые гости: покрытые серой пылью возраста, но те же самые во всем остальном), они дарили ему те же старые ласки и поцелуи — ностальгические благословения его юности. «Взгляните, как вырос, — говорили они. — Просто прелесть, что и говорить». Они все пытались скрыть свой страх перед войной, перед воздушной тревогой , как говорили по радио, и когда взъерошивали волосы Саладина, их руки немного дрожали или просто были несколько грубее обычного.

Поздно вечером взвыли сирены, и гости разбежались по укрытиям, попрятавшись под кроватями, в шкафах — кто куда. Насрин Чамчавала осталась одна у накрытого стола и попыталась подбодрив компанию, стоя там в своем газетном сари и как ни в чем не бывало жуя кусочек рыбы в одиночестве. Поэтому так случилось, что, когда она поперхнулась рыбьей косточкой и умирала, задыхаясь, рядом не оказалось ни единой души, чтобы помочь ей, все они засели по углам с закрытыми глазами; даже у Саладина — победителя копченых лососей, надувшего губы Саладина, Возвращенного Англией, — даже у него сердце ушло в пятки. Насрин Чамчавала упала, забилась в конвульсиях, задохнулась и умерла, и когда прозвучал отбой и гости робко высунулись из своих укрытий, они нашли мертвую хозяйку посреди гостиной, похищенную ангелом истребления, хали-пили халаас{294} (или, как говорят в Бомбее, ни за что — ни про что), отошедшую в лучший из миров.

279

Использованное в оригинале слово «kipper» может означать и лосося, и копченую сельдь, и копченую рыбу вообще. Обычная составляющая английского завтрака.

280

Этот и многие другие инциденты романа взяты Саламном Рушди из собственной биографии.

281

Вильгельм I (также, в т. ч. в оригинале, Уильям) Завоеватель (Вильгельм Нормандский или Вильгельм Незаконнорожденный) (1027/1028-1087) — герцог Нормандии (как Вильгельм II; с 1035 г.) и король Англии (с 1066 г.), организатор и руководитель нормандского завоевания Англии, один из крупнейших политических деятелей Европы XI века.

Многое из того, что сейчас воспринимается как чисто английское, на самом деле является последствием этого завоевания. Рушди вводит его образ, видимо, для того, чтобы подчеркнуть, что Англия, как и Индия, прежде была колонизирована

Любопытно, что отец Вильгельма (с которым сравнивается Саладин), Роберт, получил прозвище Роберт Дьявол, что можно связать и с характером Чамчавалы-старшего, и с дальнейшей судьбой Саладина.

282

Согласно легенде, высадившись на берег Англии, Вильгельм споткнулся и упал лицом в английский песок.

283

В индийском диалекте слова часто повторяются дважды.

284

Баньян — собирательное название двух древовидных растений рода фикус (Ficus bengalensis и Ficus religiosa, о котором шла речь раньше, см. Древо Бодхи), образующих обширные рощи за счет воздушных побегов, укореняющихся и образующих отдельный ствол. Под кроной старого дерева порой может разместиться целая деревня. Самым большим считается баньян на острове Шри-Ланка: у него 350 основных стволов (каждый, как большое дерево дуба) и свыше 3000 более мелких.

285

Джакаранда — дерево, произрастающее в Южной Америке (Бразилия, Парагвай, Аргентина). Науке известно около 50 видов джакаранды, но особенно популярный — Jacaranda mimosifolia, акклиматизированный во многих других регионах, в т. ч. в Индии.

286

Лесное пламя — Бутея густолиственная (Butea frondosa), растение семейства бобовых, родина — Камбоджа и Таиланд.

287

Платан — дерево с листьями, формой похожими на кленовые, и облезающей корой. Относят к роду деревьев семейства платановых (Platanaceae).

288

Чуи-муи — (хинди) мимоза, недотрога; в переносном значении — что-то нежное, хрупкое (как и аналогичные русские слова).

289

Фаунтлерой — персонаж книги английской писательницы Бернетт Фрэнсис Элизы Ходгстон «Маленький лорд Фаунтлерой». В переносном значении — «баловень».

290

Шуточный титул вымышленного персонажа в стихах С. Фута. В переносном значении — «большая шишка», «важная персона».

291

Пакистан — государство в Южной Азии. В XIX веке территория Пакистана была захвачена английскими войсками и включена в состав Британской Индии. В 1947 образовалось государство Пакистан, в которое вошли северо-восточные и северо-западные районы Индостана с преимущественно мусульманским населением. В 1965 и 1971 Пакистан находился в состоянии военного конфликта с Индией.

292

В английском языке слово «Hindu» может означать и «индиец», и «индус». Переводилось контекстуально (в данном случае, разумеется, речь идет об индийцах вообще, а не об индусах, поскольку «индус» — это индуист, а здесь говорится об индийцах-мусульманах).

293

Автор использует во всем романе форму «Muslim», а не более распространенную — «Moslem».

294

Хали-пили халаас — жаргонное бомбейское выражение, обозначающее «полное и беспричинное уничтожение».