Каменное перо

– Пока нет, – сказал Принц, всей душой желая отчего-то, чтобы изъян непременно был, и чтобы нашел его именно он.

Король мягко дотронулся до его руки, кивнул и вернулся к юристам. Так начинался этот день. А вечером предстоял бал.

Но еще до вечера Принц успел испортить все.

В старомодном замке, даже в наше просвещенное время, непременно должен быть шут. Никто (и уж тем более не Принц) не помнил, откуда Батафи появился при дворе. Он как будто бы был здесь всегда; его всегда одинаково не любили, его продолжали терпеть, его избегали – одним словом, Батафи был вечен. Вспоминая о нем, Принц неизменно корил себя за то, что не распознал его раньше. Напрасно – не зная всего, что открылось ему потом, Принц ни за что не разглядел бы в неприглядном, неказистом шуте неудачную сказку.

Шут всегда был нигде и неподалеку – он видел, как баронесса передавала записку своему любовнику, слышал, как зарождались ссоры, наблюдал за тем, как расцветала клевета и как множились сплетни. Он был по-собачьи предан королю Рихарду и всегда первым делом спешил к нему со своими чудесными открытиями. Король привык полагаться на него больше, чем на всю тайную канцелярию – удачливость и достоверность Батафи не вызывали сомнений, и неудивительно, что его серый в черно-белую шашечку костюм, его помятый колпак с давно отрезанными бубенчиками и его абсурдный багровый, почти что черный плащ прослыли в глазах многих предвестником неприятностей.

Поэтому никто не удивился, когда Батафи стал единственным свидетелем одного любопытного происшествия.

После обеда Принц, скитаясь по замку, забрел в Галерею. День выдался пасмурным, и свет, едва пробиваясь сквозь тучи, лениво просачивался сквозь круглое окно в куполе. Четыре коридора под прямыми углами разбегались в стороны из центрального зала; сквозь сумрак на Принца со стен зала смотрели портреты великих королевских предков. Коридоры предназначались для менее значимых особ и пейзажей, но именно эти картины Принц любил больше всего. Он с трудом запоминал деяния великих королей прошлого, но дремучие, полумифические образы давно забытых людей влекли его куда больше. Он прошел вглубь одно из коридоров и в который уже раз неожиданно для себя засмотрелся на один такой портрет. Выступая из мрака едва освещенной стены, картина завораживала. Тени зловеще оседали на и без того устрашающий лик давно усопшего князя, придавая его воинственным чертам потусторонний, загробный вид. Его крупные бледные пальцы сжимали рукоять двуручного меча, неожиданно мелкие очи взирали из-под густых бровей, лоб испещряли морщины.

Из центрального зала донеслись приглушенные голоса. Двигаясь, как во сне, Принц заставил себя оторвать взор от страшного полотна и направился обратно ко входу в коридор. Ему почудилось, что голоса могли принадлежать людям из другой эпохи – обитателям фамильных портретов. А может быть, то были их призраки – беспокойные души, критикующие работу безымянных художников. А может быть… Но нет. Это была Изабелла. Изабелла и бесконечно талантливый, не по годам одаренный Доменико. Принц застыл у входа в зал.

Они стояли чуть поодаль, между двумя постаментами с вазами работы древних китайских мастеров, и не замечали его. Изабелла что-то объясняла ему, и он кивал – сначала серьезно, а потом все более воодушевленно, пока наконец на его бледном лице не расцвела теплая, сдержанная улыбка. И она улыбалась ему в ответ. Улыбалась так, как еще никогда не улыбалась Принцу – улыбалась всем сердцем.

Земля чуть не ушла у него из-под ног, и Принц вынужден был облокотиться о стену. Доменико взял ее руки, нежно прижал их к своей груди, встал к ней еще ближе. Их шепот становился невыносимым.

Принц пробудился от оцепенения. Черная злоба толкнула его из укрытия, и он предстал перед ними во всей гордости своего гнева.

Изабелла посмотрела на него непонимающе, с вызовом, и ничего не сказала, как будто ей нечего было стыдиться. Доменико от неожиданности резко вдохнул и отпустил ее руки, немного отступая от девушки.

Принц рассмеялся ей в лицо. Рассмеялся так, как могут смеяться только безумцы, рассмеялся с одержимостью осужденного, узнающего свой приговор. Доменико вздрогнул, а потом сделал шаг вперед и встал перед Принцем. Их взгляды встретились. Принц возненавидел его всей душой —человека, который за два дня украл у него все.

Недавние унижения вспыхнули одним багровым пятном, мир перевернулся, и неистовая черная муза с упоением толкнула Принца навстречу судьбе. Он сам не заметил, как выхватил свой декоративный кинжал, и холодная сталь слабо замерцала в тусклом свете Галереи. Доменико отпрянул в неверии, отчаянно укрывая Изабеллу своим телом. Его глаза расширились от ужаса. Принц, осознав, что натворил, и скорее почувствовав, чем поняв, что соперник видит в нем настоящую угрозу для своей возлюбленной, издал сдавленный клич отчаяния. Его рука сжала рукоять с демонической силой, колени задрожали. Доменико тоже потянулся к поясу. Изабелла, увидев это движение, вскрикнула и попыталась остановить его, но тот ловко извернулся и, продолжая одной рукой увлекать ее за собой, принял оборонительную стойку с рапирой наготове. По щекам Принца текли слезы. Пути назад уже не было. Он сделал один неловкий шаг вперед, не представляя, что будет делать дальше. Доменико среагировал, резко ушел вправо, задел китайскую вазу, та накренилась… и с какой-то невероятной неповоротливостью начала заваливаться вбок…

Время замерло.

Принц видел вазу, что словно заледенела посередине падения. Он видел Доменико, застывшего с изумленным взором глубоких немигающих глаз. Он видел Изабеллу, которая скорчилась на полу, обхватив руками голову. Сдавленные рыдания сотрясали ее тело. Он видел все, но не мог пошевелиться.

Понемногу Изабелла успокоилась. Ее руки скользнули вниз, она неуверенно поднялась и, удивленно посмотрев на вазу, словно невидимые слуги только что принесли ее в зал и оставили в таком неестественном положении, аккуратно поправила ее. Не обращая внимания на мужчин, она плавным движением расправила полы своего платья и села между ними. И Принц, и Доменико по-прежнему не могли пошелохнуться. Изабелла подняла голову и закрыла глаза, что-то прошептала, взмахнула рукой, и оцепенение отпустило. Оба обессиленно повалились на пол. Два клинка зазвенели о мрамор и застыли в стороне.

Принц не мог поднять головы. Он даже не попытался встать, он просто сидел и ждал.

– Вставай, – шепнула герцогиня, и Принц знал, что она шепчет не ему.

– Вставай, прошу тебя, – повторила она, и Принц вторил про себя ее просьбе, моля бога лишь об одном – остаться одному на холодном мраморном полу сумеречной галереи.

Прошла вечность, прежде чем их неуверенные шаги стихли в тишине коридора. Неуверенно, боясь звона собственных мыслей, он посмотрел перед собой, а потом еще выше. Достаточно высоко, чтобы увидеть, как за углом мелькнул и скрылся багровый плащ.

Принц не мог, не имел права опоздать на бал, и потому он пришел вовремя. Его взгляд блуждал сквозь толпу, страшась и одновременно желая увидеть Изабеллу, а затем и его, своего вновь обретенного врага. Оба были здесь, и Принц невольно выдохнул с облегчением. На одно нелепое мгновение ему даже подумалось, что все еще можно исправить, стереть, позабыть. Это было особенно легко, потому что ничего больше ему не оставалось.

После нескольких танцев Принц, двигаясь механически и неуклюже, предпочел слиться с толпой и наблюдал за Изабеллой. Она была учтива и естественна, и лишь только едва заметная задумчивость выдавала в ней следы недавнего потрясения. Она была так прекрасна. Час назад казалось, что жизнь закончена, а сейчас он готов был уверовать в то, что мир можно было снова наполнить смыслом. Одна улыбка… нет, пусть даже одно слово, пустое, незначительное, банальное и простое – и он исцелится, он поверит в прощение, и в небо, и в жизнь. Двигаясь, как во сне, он стал протискиваться в ее направлении. Доменико не сводил с него глаз, но Принц притворился, что не замечает – он шел за своим спасением. Он дошел до нее и замер, безуспешно попробовал улыбнуться, посмотрел перед собой в пол, поднял на нее глаза и почувствовал, как по щеке растекается жар. По левой щеке.