Мисс Билли

– Вы же уже слышали…

– Я имею в виду настоящую музыку, – сказал он. – Билли, почему вы раньше мне не играли?

Билли вздернула подбородок.

– Вы меня об этом не просили.

– Потому что Колдервелл сказал, что вы первоклассно играете, а я не выношу первоклассных музыкантов.

– И почему вы решили, что я не такая? – спросила она.

– Потому что я вас слышал.

– Когда?

– Это не имеет значения.

Билли внимательно посмотрела на него, а потом спросила:

– Вы долго стояли на лестнице?

– Достаточно, чтобы оценить игру, – отозвался Сирил и слегка покраснел. – Я надеялся, что вы сыграете для всех то же самое, но вы этого не сделали. Поэтому я пришел послушать вас сегодня.

И снова сердце Билли прыгнуло.

– А я сегодня не в настроении, – сладко отомстила она, качнув головой.

Лицо Сирила осветила редкая улыбка.

– Я сражен, – сказал он, поднимаясь и проходя к пианино.

Он играл долго, переходя от одной чудесной вещи к другой, и закончил тем «ликованием и триумфом», которые Билли слушала когда-то давно, сидя на лестнице.

– Ну что, теперь сыграете для меня? – спросил он, вставая и вопросительно глядя на Билли.

Билли тоже встала, и глаза ее сияли. Как всегда, музыка Сирила глубоко ее тронула.

– Спасибо вам, – с чувством сказала она. – Вы не представляете, сколько это значит для меня!

– Значит теперь ваша очередь.

– Я не смогу сыграть то, что вы слышали позавчера, – призналась она. – Это была всего лишь импровизация.

– Билли, вы записываете свои импровизации?

– Не всегда.

– Пожалуйста, покажите мне свои записи.

Девушка смущенно двинулась к шкафчику красного дерева, вынула с полки несколько листов рукописных нот и подала их Сирилу, так застенчивый ребенок подает учителю свою тетрадь с первыми прописями.

Сирил поблагодарил, повернулся к инструменту и дважды медленно сыграл мелодию с листа.

– Пойте, – велел он.

Билли подчинилась и неуверенно, сбивчиво, тихо запела.

– В следующий раз не будем принуждать вас к пению, – сухо сказал Сирил, закончив играть.

Билли немедленно залилась краской. Сирил не обращал на нее внимания. Он повторял некоторые пассажи из лежавших перед ним нот.

– Судя по всему, вы изучали контрапункт, – снисходительно заметил он. – А где вы взяли слова?

Билли помедлила с ответом.

– Ну, я как маленький мальчик, который сам мастерит себе игрушки. Слова я взяла из головы. Там есть материал и для других песен.

– Интересно, – заметил Сирил. – И много вы уже «смастерили»?

– Одну или две.

– Позвольте взглянуть. Из них можно составить очень неплохой сборник.

– О чем вы говорите?

– Об издании, разумеется. А вы что, хотели оставить эти песни себе?

– Но разве они годятся для публики? Они не так уж хороши! – в голосе Билли слышалась недоверчивая радость.

– Пусть об этом судят другие люди, – пожал плечами Сирил. – Если у вас есть еще материал, советую немедленно взяться за его обработку.

– Но у меня есть уже готовые песни! – воскликнула девушка. – Много маленьких вещиц. Ну то есть… несколько, – торопливо поправилась она, посмотрев на Сирила.

– Ах вот как, – усмехнулся Сирил, – посмотрим…

Но он ничего не успел посмотреть и даже не закончил фразу. Энн, горничная Билли, появилась с визитной карточкой.

– Проводи мистера Колдервелла сюда, – велела Билли.

Сирил ничего не сказал, и это было очень мило с его стороны. Его мысли лучше было не озвучивать.

Глава XVII

«Я собираюсь победить»

Почти все друзья Билли знали, что Бертрам Хеншоу влюбился в Билли Нильсон задолго до того, как это поняла сама Билли. Не то чтобы окружающие считали его чувство серьезным – про него до сих пор говорили «это же Бертрам». Но для самого молодого человека все было более чем серьезно!

Мир предстал перед ним совсем другим, чем был прежде. Раньше мир казался ему игрушкой, чем-то вроде блестящего мячика, который жонглер перебрасывает с руки на руку. А теперь мир превратился в такое место, в котором обитала Билли. Этой девушке было вполне по силам сделать жизнь мрачным адом или благословенными небесами, в зависимости от того, ответит она «да» или «нет».

Бертрам понял, что любит ее, в День Благодарения. Он впервые узнал, что такое ревность. Колдервелла он страшно возненавидел и стыдился этого чувства. Он злился, корил себя в неблагоразумии и слабости, но никак не мог с собой справиться. Когда ему казалось, что он почти взял себя в руки, довольно было увидеть визитную карточку Колдервелла на серебряном подносе в маленькой гостиной Билли, и ревность набрасывалась на него с новой силой. Другие мужчины тоже тревожили Бертрама, и в первую очередь – его собственные братья. Но он уверял себя, что из-за Уильяма и Сирила не стоит беспокоиться. В конце концов старший брат – закоренелый холостяк, а средний – заядлый женоненавистник, ему интересна только музыка Билли. А вот Колдервелл был соперником серьезным.

Спустя несколько недель, проведенных в лихорадочной тревоге, Бертрам решил, что единственный способ успокоиться – это открыто признаться в своих чувствах Билли и предоставить решение ей. И тут остроумный Бертрам столкнулся с неожиданными трудностями. Он никак не мог подобрать подходящих слов. Он удивился и встревожился – никогда прежде такого с ним не было.

Он гулял с Билли, катался с ней в машине, разговаривал и никак не мог выбрать момента, чтобы заговорить. Как назло, девушка непринужденно щебетала, безмятежно шутила и улыбалась ему. Она вела себя безупречно – открыто, тепло и внимательно. Но через некоторое время Бертрам решил, что Билли чересчур дружелюбна. Он предпочел бы, чтобы она смущалась, робела и перестала относиться к нему по-братски.

Однажды январским днем, в ранних сумерках они расположились в гостиной вдвоем, и он решился объясниться.

– Билли, ради бога, не будьте такой дружелюбной! – воскликнул он почти резко.

Билли засмеялась, но через мгновение веселье на ее лице сменили стыд и тревога.

– Вы хотите сказать, что мы не друзья? – спросила она. – Вы боитесь, что я опять начну вас преследовать?

Она заговорила об этом впервые с того вечера, когда они вспоминали, как юная Билли спасала Бертрама от дурного влияния. Она подумала, что советы, которые она только что давала этому мужчине, действительно были «братскими», и щеки ее покраснели.

Бертрам немедленно поправился:

– Билли, в тот вечер единственный раз в моей жизни девушка сделала ради меня такую чудесную вещь. Я был тогда глупцом и не смог этого оценить.

– Тогда почему вы теперь возражаете против моего дружелюбия? – насмешливо спросила она, сразу успокоившись.

– Потому что я не хочу быть вам ни братом, ни другом, ни соседом! – твердо сказал Бертрам. – Я хочу, чтобы вы стали моей женой! Билли, вы выйдете за меня замуж?

Билли весело захохотала над хорошей шуткой, но заметила боль в серых глазах шутника, и смех ее прервался.

– Простите меня, Бертрам. Я думала, вы не всерьез.

– Более чем всерьез.

Билли покачала головой.

– Но вы меня не любите, Бертрам. Я для вас всего лишь очередной «девичий лик», – возразила она, неосознанно повторяя слова Колдервелла.

– Нет, Билли, вы мой единственный «девичий лик», – с нежностью ответил он.

– Бертрам, у вас просто разыгралось воображение. Этого не может быть!

– В тот самый вечер, когда я увидел ваше целеустремленное, решительное лицо посреди разгоряченной ресторанной толпы, я полюбил вас. Вы знаете, что с того дня я больше не встречался с Сивером, Билли?

– Нет, но я очень рада!

– Вот видите, я любил вас уже тогда, хоть и неосознанно. И люблю сейчас.

– Пожалуйста, не говорите так. Это неправда. И я не смогу полюбить вас, как вы того ждете, Бертрам.

Молодой человек побледнел.

– Билли, у вас есть кто-то другой? Колдервелл?

Билли порозовела и нервно усмехнулась.