Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 14



– А как же ты? Как я без тебя? Кто будет любить и согревать моих детей? – перед неизбежностью расставания всё это снова приобрело особые смысл и ценность…

– Я не могу уехать с тобой. Я буду ждать тебя… дома. Через пару недель увидимся, – успокаивал Дом.

Мне очень хотелось верить. Но оглядевшись вокруг, «обласкав» взглядом каждый уголок, каким-то седьмым чувством поняла – увидимся не скоро… Всё ещё не доверяя себе, своей интуиции, я собрала лишь небольшую сумку вещей и позвонила по первому попавшемуся объявлению, где с фотографии на меня смотрел респектабельный красавец…

Растерянная, оглушенная расставанием, я отправилась к чужому незнакомому провинциалу. Он был гораздо моложе, на два этажа выше и на порядок комфортней моего. Словно явился из мечты – высокий, удачно спланированный, с двумя санузлами и балконом. Жил у реки, возле леса. Но когда я вошла в свежеубранный чужой комфорт, у меня защемило сердце… «Выстоишь? Дождешься?» – все мысли были об оставленном Доме. На кухне (светлой и просторной, с вожделенной раковиной под окном) сердце ухнуло и забилось – столешница и плитка, как у моего…

С новым знакомым я провела часть лета. Каждый день звонила своему: «Как ты?» – спрашивала, замирая от тревоги. «Всё нормально. Жив. Черешни поспели, жаль, не попробуете в этом году» – он был немногословным.

Тот, другой, курортный красавец, привыкший к легким летним романам и скоротечным отношениям, был озадачен. Он рассчитывал на «пару-недельный» роман, но вскоре перестал заводить случайные знакомства. Стал серьезным. Как мог, утешал – свежей клубникой с грядки, радугой, перекинутой прямо через двор, удобным шезлонгом в саду… Он помог мне пережить известие о том, что мой Дом больше не ждет меня. И что ребенка я не смогу принести ему, родному и надежному. Не решившись на предложение легкомысленного красавчика первое время пожить с малышом у него, я отправилась рожать в другой город. Имея в активе два чемодана, «беременный» живот, дочку, сына и деморализованного мужа, я пошла жить с «первым встречным», которого не смутил наш «набор». Простой деревенский работяга, он дал мне самое важное – покой и заботу. И маленькую детскую кроватку… В него я принесла новорожденную дочку и сама «родилась» в новую жизнь… Жизнь с ним была простая, доведенная до абсолюта. Минимум вещей. Минимум мебели. Минимум денег. Минимум людей. Всё – по минимуму. И всё – по максимуму. Высшая точка боли. Переживаний. Высшая точка несогласия. Не смирения. Не понимания. Не принятия. Говорят, к середине жизни время ускоряется. Моя жизнь раскололась на до и после в районе сорока. Две жизни – в одной. Вторая – мелькала быстро, неразборчиво, словно из окна летящего поезда. В каждом дне – несколько лет.

У моего «селянина» было всё, что нужно для счастья. И счастье у него было простое и незамысловатое – красивый рассвет, тишина, урожай картошки на огороде. Душа, измученная и истосковавшаяся по родным стенам, «отдыхала» в стенах этого дома. Всё в нем было несуразно, странно, неправильно. И впервые в жизни я чувствовала себя спокойно и хорошо в доме, который плевать хотел на моду и комфорт и жил абсолютно другими стандартами… Я была так благодарна дому за его ко мне отношение, что спокойно приняла все «углы», «трещины» и тотальное несовершенство. Этот дом в небольшом селе навсегда стал домом моего «нового детства». В нем я делала «первые» неуверенные шаги в новую жизнь, училась радоваться простым вещам – солнцу, снегу… Потом «подросла» – рассеялось детское очарование простотой и неказистостью моего временного пристанища. Бытовая неустроенность, недосыпание и безденежье сплотились в серьезный «нервный» срыв, отменив сельскую нирвану. Мне и подумать было страшно, что с этим простофилей, безропотно терпящим перебои света, тепла и воды, мне придется провести всю зиму…

Расставались мы трудно. У меня уже был другой дом, а я всё ещё по вечерам возвращалась в деревню. Как хорошо было сидеть ночью в не-дизайнерской кухне, пить чай из щербленной кружки и молчать. Я вдруг поняла, что мне обязательно надо сюда возвращаться – набираться сил и тишины. Наверное, я поспешила с возвращением в «джунгли» многоэтажек. Решение покинуть «небеса обетованные» было на скорую руку. «Прощай – мне стали слишком малы твои старые стены…», – «развенчала» я ценность простого уюта. Впереди ждали неизвестность и «взрослая» новая жизнь.

Пришлось пуститься «во все тяжкие». 40-летняя беженка с тремя детьми – особо выбирать не приходилось. Кто брал – к тем и шла. Сколько их было? Три? Четыре? Мы встречались, сходились, расставались. За несколько месяцев я привыкала к новому дому – прощала «слабые места», наслаждалась «сильными». В каждом, вспыхнув радостью, вдруг обнаруживала незамеченную вначале схожесть со своим – плиткой, обоями, цветами на окне… Каждый уговаривал забыть мой Дом навсегда, соблазняя то необычным дизайном, то потрясающим видом из окна, то уютным двориком со старой липой.

А я – не могу забыть… И не могу вернуться. Вот так, ни с тобой, ни без тебя. Дома, с которыми у меня «получалось», обладали всем для отношений. Теплые, уютные, комфортные. Но чужие. Не было в них вложенных лично мною – любви, души, нервов, лет жизни… Нам было хорошо вместе, но и они и я знали – это не навсегда. Мы вместе – на строго определенное количество времени. И когда я уйду, оставленный дом скоро утешится новыми жильцами. И снова будет любить – верно, преданно. И согревать. До окончания срока аренды…



Сейчас я с обычной «двушкой» – так проще. Стоило идти так долго и ступенчато, чтобы снова жить в маленькой двухкомнатной квартире… Странный феномен жизни по кругу. Всё вернулось на круги своя – теснота и тоскливая неизвестность. Только эту квартиру – не продать. Наоборот, надо искать средства, чтобы быть с ней – красивой, но чужой и доступной… Хотя нет, в этот раз всё по-другому. И она, и я – свободны. Мы ничего не должны друг другу. Нас ничего не связывает. Мы не строим планов и знаем, что рано или поздно – расстанемся…

«Привет!», – радостно киваю ей утром. Она подмигивает мне испорченной проводкой. Заботливо включает плиту, в воздухе разносится запах кофе. Как хорошо, когда ничего не ждешь… Можно просто радоваться тому, что есть сегодня, в эту самую минуту. Дом… Его больше нет в моей жизни. Наши пути разошлись. Он не простит мне долгое отсутствие и желание быть счастливой без него… Но, Господи, как же хочется снова… полюбить! Когда устал и больше ни на что не надеешься, встретить Его… Повесить на стены фотографии детей, завести котенка и большую «бесполезную» собаку во дворе… И каждый день снова возвращаться ДОМОЙ.

И пусть мой новый дом, Господи, тоже любит лес…

День шахтера

В детстве я любила два праздника. Новый год и… День Шахтера. Про Новый год понятно. А почему день шахтера? Не рождения? В день рождения было скучно. Никто не вызывал пони и пиратов. Родители вызывали своих друзей и громко смеялись за столом. Если те были с детьми – повезло.

День шахтера – равно День Семьи. Утром мы, вооружившись букетом и подарком, всем составом шли поздравлять дедушку – маминого папу. Дедушка, имевший за плечами солидный, в пол жизни, подземный стаж на Засядько, в тайне млел от сувениров и ярких переводных картинок.

Мы с сестрой хором поздравляли его, целовали в колючие щеки, азартно показывали новые переводки. Дедушка спохватывался, наливал в мисочку теплую воду, опускал туда новую красную розу, умывающуюся кошечку или морского конька и, затаив дыхание, ждал момента… Потом протирал «Тройным одеколоном» запримеченную для почетной миссии плитку желтого кафеля, которым лично отделал стены на кухне, и совершал таинство – приставлял к поверхности квадратик мокрой бумаги, осторожно смещал его в сторону, придерживая рисунок…

Мы с сестрой смотрели во все глаза и ждали. Когда вся картинка соскальзывала с бумаги на плиточный квадрат, мы весело кричали: «Ура!». По дедушкиным глазам было понятно, что он тоже кричит «ура», но только про себя. «Ох и козы малИ», – говорил он вслух. На «коз» мы не обижались, потому что точно знали – дедуля во внучках души не чаял. В начале лета садился в самолет и отправлялся за младшей – Олянкой, на Западную Украину. Забирал ее у сына на все лето, делая меня счастливейшей из смертных.