Страница 16 из 18
Кускикичах заулыбалась, подошла вплотную. Начала просовывать емкости сквозь прутья. Рыжий сидел неподвижно – только желудок радостно заурчал в предвкушении сытости.
Девушка, услыхав сей звук, заливисто рассмеялась. Расставив, вернулась на прежнее место, настороженно следя за наемником. Тот, нарочито медленно встал на четвереньки, добрался до рыбы с корнями. Начал жевать, стараясь не сорваться в жадное запихивание еды в рот. Мелкие косточки так и хрустели на зубах! Хребты и плавники Рыжий складывал в угол корытца – можно было плеваться и швыряться ими наружу, но любое долгое сидение, при таком образе жизни, грозило появлением свалки. А где свалка, там крысы, чайки, шум и крики. Пока что хватало и детей!
Что же до того, что сидеть ему тут долго, арбалетчик не сомневался. Правда, зачем он унакам, понимания не было ни малейшего…
В первый день, когда пленник немного пришел в себя, уже ближе к вечеру, пришел десяток заплаканных женщин. Постояли примерно там, где сейчас Кускикичах. Покачали головами, будто болванчики и ушли, обплевав землю перед собой. Наверное, жены или сестры с матерями тех, кому не повезло напороться на их воинскую компанию. И все!
Никакого пыточного столба, который являлся в страшных выдумках! Столбы тут были – торчала парочка у самой тропы, но к ним явно никого и никогда не привязывали! Да и грех поганить кровью и смертью столько тонкую работу! Не один день у мастера отнявшую.
– Улудал! – произнесла Кускикичах, ткнула тонким пальчиком на пожухлый осенний листок, отдающий багрянцем, затем указала Рыжему на волосы.
Наемник оторвался от рыбы, прищурил один глаз. Чем лучше понимаешь язык, тем лучше понимаешь человека! А лишнего же понимания, в его положении, просто быть не могло!
– Каклахс! – сказала юная уначка, показав Рыжему серебряную монетку из богатого ожерелья на груди, и указав куда-то мимо наемника. Тот прикинул направление – девчонка тыкала в кольчугу, уложенную в самое сухое место. Унаки, ее то ли снять не смогли с бесчувственного тела, то ли просто побрезговали рухлядью. В клетке же она Рыжему ни на кой не была нужна, вот и снял, чтобы драный поддоспешник не пачкала ржавчиной.
– Каклахс, – согласился он.
Затем Кускикичах очень похоже изобразила, как наемник пугал детвору: – Гррр! – и добавила: – тангах!
– Тангах, хули мне… – Рыжий пожал плечами. Тангах так тангах! – Зови как хочешь, только корми вовремя!
Куська вдруг захлопала в ладоши и громко сказала:
– Улудал каклахс тангах!*
Догадка пришла мгновенно. Рыжий встал, поклонился, прижав руку к сердцу. Что ж, Красный железный медведь, не самое плохое имя в здешних краях!
* На самом деле, красный ТВЕРДЫЙ медведь. Но простим Рыжему его ошибку! Могли ведь и кенгурой обозвать. Куську же, в переводе, зовут Кошкой. Но в этом мире такие звери не водятся (ну кроме мяуров с тигурами)
Про унаков и дырку в небе
Унаки раньше на небе жили. По облакам ходили, через тучи плавали. Птиц из луков били, тем и жили. Птицы маленькие, быстрые. А рыбы нет, сивуча нет, не живут в облаках и тучах, табака не покурить. Ненастоящих и тех нет, никто сухари не менает. Плохо унаки жили!
Был один охотник, Атвук звали. Пошел на охоту утром. Шел по облакам, долго шел. Видит, птицы сидят. Целая стая! Выстрелил. Стрела в птицу летела, а потом упала. И не видно ее. Жалко стрелу, искать надо! Подошел Атвук, смотрит – дыра в облаке. И внизу видно что-то. Лег на край, голову вниз опустил. Присмотрелся. Ох, что и увидел-то!
А там оленей стада! Кабаны дубы подрывают, лани бегают! Деревья везде! В реке горбуша плывет, под кустами гуси сидят, на Атвука смотрят. В океана сивучи плавают, ластами шлепают.
Атвук в селение побежал. Веревка нужна! Друзьям рассказал. Поверили друзья. Достали шнуры от гарпунов, в веревку связали. Длинная получилась! К дыре пришли, вниз опускают – не достает до земли. Казалась длинной, а оказалось короткой… Из облаков водорослей надергали, свили, привязали… Достает теперь! Как надо получилась!
Атвук вниз полез. Спускается, а там ветер сильный. Туда его кидает, сюда его кидает. Еще немного, и сорвется, вниз полетит, словно не унак, а птица. Страшно охотнику, а лезет. Храбрец!
Спустился. Руки дрожат, ноги дрожат – так устал. Тут на него лань бежит – чуть не затоптала. Атвук из лука выстрелил. Убил! Печенку сырую съел, сердце на костре зажарил. Вкусно! Ноги кусок в сумку положил, наверх полез. Еще страшнее, еще тяжелее! Но долез.
Друзья мясо попробовали. И говорят: “Хватит унакам на небе жить! Хватит за птичками бегать! Унаки большие, а птички маленькие! Скучно! Жрать хочется! Надо вниз спускаться! Там все большое! И вкусное!”
Пошли все к дыре, начали опускаться. Все спустились! Одна женщина, Лушкура, последняя спускалась. Толстая, как три старых сосны! И застряла. Мужа просит: “Помоги!”. А того ветер качает. Испугался, слез.
Женщины наверх смотрят, Лушкура ногами трясет, кричит. Говорят: “Мужчины, лезьте наверх, помогите! Раз муж не смог, пусть кто другой поможет! У того две жены будет!”
Посмотрели мужчины на толстую Лушкуру, как она кривыми ногами трясет, и говорят: “Залезем, выдернем, а она упадет, и нас собьет. Упадем! Высоко ведь!”. И не стали ее спасать.
А тут ветер еще сильнее подул, и лестницу оторвал. А потом и облака отогнал куда-то. С тех пор, унаки на земле живут. Хотел один охотник лестницу из пяти сосен построить, чтобы на небо снова попасть, посмотреть, где дед жил, так толстая Лушкура дырку заткнула, не найти хода на небо!
На основе сказки племени варрау (Венесуэла)
Глава 9. Есть город золотой…
К “Серебряному лосю”, медленно плывущему сквозь каменную кишку, щетинящуюся острыми скалами, украшенную словно отполированными “бараньими лбами”, камнями, обросшими разноцветным – все больше зеленым и серым – мхом, спешили лодки, вызывая нехорошие воспоминания. Окружали, точно гиены ослабевшую добычу, заходили с обоих бортов… Готовые при первом же признаке слабости кинуться, вцепиться клыками и когтями, и не отпускать, пока последняя монетка не покинет карманов экипажа!
Керф проверил, легко ли выходит меч из ножен. Так, на всякий случай! А то кинутся всей толпой! Сомнут! Стопчут! Придешь в себя, а в кошельке пусто, и в заднице нехорошее чувство…
Асада, впрочем, панике мнительного живого груза не поддался. Стоял себе на шканцах, пыхтел глиняной трубкой, показывал наглецам всякие хамские знаки пальцами. Некоторым намекал на противоестественные связи их бабушек, некоторым самим обещал поиметь их по-всякому. В общем, вел себя так, как и положено уважающему себя капитану, зашедшему в знакомый порт.
Команда тоже изо всех сил развлекалась, швыряя в лодочников дохлыми крысами, нарочно подготовленными для встречи – Керф только выругался от удивления, когда на палубу вытащили смердящий бочонок, да кусками свиного и конского дерьма – впрочем, зряшный расход удобрения быстро прекратили после грозного окрика рачительного боцмана.
Усыпаемые сомнительными дарами шли параллельными курсами, выкрикивая огромные цифры, судя по всему – стоимость лоцманских и буксирных работ.
– За такие деньги, я за борт с канатом в зубах прыгну, – задумчиво протянул Лукас. – И вплавь, вплавь!
С правой скулы, к хольку притерся, разогнав возможных конкурентов, восьмивесельный вельбот, с небольшой мачтой. На лодке, опасно балансируя на борту, начал размахивать руками и свистеть мужичок в старой епанче, покрытой разводами соли. Порывом ветра сорвало капюшон. Но мужичка это не оставило, он начал орать еще громче.
Как ни странно, крысы на лысую голову ему не досталось.
Асада вскоре соизволил крикуна заметить.
– Кхм, – почесал капитан затылок, – вельбот я узнаю, но вот этого вот…