Валленштейн

С этими словами Рейнкрафт отпустил, наконец, воротник Курта и посоветовал:

— Беги к трактирщику, а то верно твой господин очень проголодался, судя по всему, его и жажда мучает!

Курт рванулся вперёд, но граф Трчка успел ему подставить ногу, и не в меру прыткий слуга растянулся во весь рост на заплёванном полу.

Увидев это, Пикколомини пришёл в бешенство. Он гордо выпрямился и, быстрым шагом подойдя к пошатывающемуся от смеха Рейнкрафту, не помня себя от ярости, заорал, путая немецкие и итальянские слова:

— Синьор шутник! Я очень надеюсь, вы сейчас не на службе у его высочества герцога и по этой причине не станете, как обычно, увиливать от поединка! А может быть, ваша храбрость годна лишь для всяких таких сомнительных забав, как рыцарские турниры, или для избиения беззащитных и ни в чём не повинных чужих слуг?

Эмоциональная речь графа была маловразумительной, но все присутствующие её прекрасно поняли. Смех и хохот разом стихли.

Рейнкрафт холодно взглянул на бледного от злобы и ненависти Пикколомини и процедил сквозь зубы:

— Шпагу в ножны! Здесь тебе не фехтовальный зал!

— Я вызываю вас на поединок! — взвизгнул Пикколомини, пытаясь полностью обнажить шпагу.

Однако, железная рука перехватила его кисть и сжала, словно тисками.

— Я повторяю, — тихо произнёс Рейнкрафт, — никто не смеет обнажать шпагу в этом заведении! Жди меня на улице!

После этих слов граф к своему ужасу почувствовал, что его ноги оторвались от пола и он, словно ангел, куда-то летит. Раздался громкий треск дерева, звон разбитого стекла, и Пикколомини, больно ударившись левым боком, приземлился на мощёную булыжником мостовую, внезапно поняв, что его, графа Октавио Рафаэля Пикколомини, как паршивого щенка, вышвырнули в окно. Глаза представителя древнего патрицианского рода наполнились слезами обиды.

Хлопнула входная дверь, и из неё пулей вылетел Курт, получивший мощный пинок под зад тяжёлым ботфортом Рейнкрафта. Учитывая, что слугу выбросили на улицу через дверь, его, очевидно, посчитали более порядочным человеком, чем граф. Впрочем, насколько это было верно, мог судить только сам Рейнкрафт.

— Как видишь, я принял твой вызов и полностью к твоим услугам! У тебя ещё не пропало желание меня убить? — насмешливо спросил Рейнкрафт, выходя на улицу.

Пикколомини, молча встав на четвереньки и неловко поднявшись на дрожащие ноги, сбросил с себя плащ и камзол, выхватил шпагу из ножен и, несколько прихрамывая, бросился на обидчика. У барона в правой руке тотчас молнией сверкнула сталь толедского клинка, отражая свет горящих у вывески фонарей.

— Я обещал, что ты скоро отведаешь весьма острой пищи! — делая стремительный выпад, нацеленный прямо в брюхо Рейнкрафту, воскликнул разъярённый граф. Однако его мастерский удар был легко парирован кончиком толедской шпаги.

— Пожалуй, графу несдобровать, — задумчиво произнёс Цезарио Планта, случайно оказавшийся в эту праздничную ночь в тёплой компании офицеров герцога, которым попойка на пиру у Валленштейна не пошла впрок. Проводив герцога, еле державшегося на ногах от выпитого, во дворец, они решили продолжить своё весёлое занятие в излюбленном пивном заведении «У Красного Петуха».

— Почему ты так решил? — с раздражением спросил барон д’Арони, жадным взором наблюдая за поединком.

— Граф — мой ученик и отличный фехтовальщик, но он слишком взволнован и поэтому плохо владеет собой. Кроме того, он сильно ушибся при падении и хромает.

Действительно, Пикколомини, не помня себя от гнева, бешено атаковал противника, но всякий раз его удары легко, почти играючи, парировались. Массивная фигура Рейнкрафта двигалась удивительно легко и свободно. Не успел граф сделать четвёртый по счёту колющий удар, на этот раз нацеленный в широкую грудь врага, как неожиданно мощным ударом его клинок был выбит из рук. Пикколомини бросился за шпагой, но барон успел полоснуть его сзади по поясному шнурку модных штанов, и они немедленно слетели вниз, оголив довольно округлый, как у женщины, зад. Граф, упав на четвереньки, упрямо пополз к спасительному оружию. Барон же мимоходом плашмя довольно сильно хлопнул клинком по графской заднице, так что на ней выступила кровавая полоса, и, одним прыжком очутившись возле шпаги Пикколомини, наступил на неё ногой и направил остриё своего клинка между глаз противника.

— Если ты отсюда, наконец, не уберёшься, я тебя и в самом деле проткну насквозь. Благодари судьбу, что я слишком брезгливый, чтобы всерьёз возиться со всяким дерьмом! — произнёс фон Рейнкрафт и хладнокровно вложил свою шпагу в ножны. — А ты, ублюдок косоглазый! — обратился он к насмерть перепуганному Курту. — Убери эти жалкие останки, и чтобы я вас больше не видел в этом бройкеллере! Это место для настоящих солдат!

— Барону случайно повезло, — услышал лотарингский рыцарь вкрадчивый голос Цезарио Планта. — Хитрый Рупрехт умышленно искалечил своего противника, чтобы затем без усилий поиздеваться над беднягой. Ах, какое оскорбление он нанёс графу! Жаль, что так случилось, ведь он — один из лучших фехтовальщиков армии герцога, и сражайся он на равных с бароном, исход поединка наверняка мог бы быть иным.

— А ты откуда знаешь? — разозлился барон д’Арони.

— О, ваша милость. Я же говорил вам, что имею честь быть личным фехтовальщиком его высочества герцога Фридландского и Мекленбургского. Кроме того, я даю уроки фехтования многим желающим солдатам герцога и знаю, кто чего стоит. Поверьте мне, синьор рыцарь! Против чудовищной силы барона может устоять лишь настоящее, истинное мастерство и полное хладнокровие.

У собеседника невольно мелькнула шальная мысль: а не взять ли реванш за проигранный турнир и наказать зарвавшегося оберста? Один из лучших фехтовальщиков в армии фельдмаршала Тилли д’Арони мог рассчитывать на успех в поединке с Рейнкрафтом, но осторожный лотарингец пока не решался затевать ссору со свирепым великаном. «Подожду, пока этот негодяй выпьет побольше», — думал он.

— Ваше здоровье, синьор, — снова, услышал барон д’Арони вкрадчивый голос Цезарио Планта, поднявшего кружку с пивом, и, кивнув в ответ, поднял свой бокал, но лишь пригубил вино, внимательно наблюдая за Рейнкрафтом.

Немного не дотянув до рассвета, бравые офицеры, наконец, стали клевать носами и, в конце концов, уронив головы на стол, захрапели. Рейнкрафт, временами роняя отяжелевшую голову, потормошил их и произнёс с сожалением:

— Совершенно разучились пить, будто басурмане! А ещё лучшие офицеры герцога! — Затем, осмотревшись вокруг затуманенным взором, он встретился с испытывающим взглядом барона д’Арони. — Эй вы! — крикнул Рейнкрафт пьяным голосом, заметив, что за ним внимательно наблюдает лотарингец. — Давайте с вами выпьем за здоровье его высочества герцога!

— Сначала за Его Святейшество Римского Папу, потом за фельдмаршала Тилли и лишь затем за герцога! — дерзко ответил барон, насмешливо наблюдая за вдребезги пьяным оберстом.

— Я ничего не понял. Кажется, вы произнесли слишком длинный тост. Пейте за здоровье нашего герцога, иначе пожалеете, — пробулькал Рейнкрафт и поднялся из-за стола во весь свой гигантский рост.

— Не думаешь ли ты, глупый ландскнехт, что и меня сумеешь вышвырнуть в окно, как какого-нибудь бродягу? — воскликнул д’Арони и тут же обнажил свою шпагу.

— Можешь даже не сомневаться в этом, несчастный лягушатник. Только что вы нарушили неписаный закон солдатского братства армии герцога! В этом бройкеллере, который находится под моим личным покровительством, запрещено хвататься за оружие! — промычал Рейнкрафт, покачиваясь из стороны в сторону. — Впрочем, не желаете пить — и не надо, — добавил он и одним духом осушил громадную кружку пива, — но учтите, я очень не люблю, когда здесь обнажают шпагу, — с пьяной настойчивостью повторил гигант и с этими словами внезапно с силой метнул кружку прямо в голову лотарингцу.

Не ожидавший такого подвоха, д’Арони, обливаясь кровью, рухнул на пол к ногам Цезарио Планта. Все присутствующие словно оцепенели. Рейнкрафт же с проворностью, неожиданной для вдребезги пьяного, подскочил к телу лотарингца.