Валленштейн

— Стоять! — рявкнул он, заметив, что офицеры фельдмаршала Тилли зашевелились и начали хвататься за шпаги, и тут же поднял тяжёлый дубовый стол и, как пёрышко, швырнул в них, сразу повалив с полдюжины человек. Рейнкрафт сгрёб барона д’Арони в охапку, который в точности повторил полёт графа Пикколомини, и затем, ухватив длинную дубовую скамью, бросился на вконец растерявшихся офицеров и солдат фельдмаршала Тилли.

Его примеру немедленно последовали внезапно очнувшиеся товарищи — барон фон Илов и граф Трчка.

Цезарио Планта успел выскочить через высаженное окно наружу и уже на улице, посмеиваясь, с наслаждением прислушивался к звериному реву Рейнкрафта.

С удовольствием любовался чудным зрелищем: сквозь окна и дверь, описывая в воздухе немыслимые кульбиты, вылетали доблестные солдаты армии фельдмаршала. Не на шутку разбушевавшийся барон к огромному удовольствию жителей ближайших домов, наблюдавших за этой великолепной картиной, очередной раз оправдал своё славное прозвище — Рыцарь Рупрехт.

Спустя четверть часа из бройкеллера, слегка пошатываясь от неимоверного количества выпитого, вышел сам виновник вакханалии и дебоша, за ним следом выползли вдребезги пьяные барон Илов и граф Трчка с вместительными кружками в руках. К троице подбежал трактирщик с огромной, оплетённой ивовыми прутьями бутылью самого лучшего пива в руках и услужливо наполнил их кружки густым хмельным напитком, так почитаемым в Германии и Чехии.

Фон Илов и граф Трчка отсалютовали полными кружками барону Рейнкрафту и рявкнули во всю глотку:

— Нашему славному рыцарю Рудольфу Бальдуру Рупрехту фон Рейнкрафту! Виват! Виват! Виват!

Громкое эхо, пугая жителей, полетело безлюдной улицей и скрылось где-то далеко за поворотом, на площади, откуда ещё доносился гомон продолжающегося карнавала.

Бравый оберст кивком поблагодарил товарищей и, в свою очередь, отсалютовав им пивной кружкой, одним духом осушил её до дна.

Глава XIII

ПЕРВЫЙ ПРОБЛЕСК

Спустя полторы недели после памятного рыцарского турнира, когда герцог Валленштейн, получив сведения о готовящемся вторжении шведов, с ротой гвардейцев графа Трчка отбыл инспектировать морские гавани в Передней Померании, трибунал святой инквизиции продолжил свою важную работу и вызвал Ханну Штернберг на очередной допрос. Всё это время бедняжка провела в одиночной камере — подземном сыром каменном мешке, кишащем крысами и заваленном нечистотами, оставшимися от прежних обитателей, которые наверняка закончили свой земной путь на костре. Из этой подземной норы, скудно освещённой еле горящим от нехватки свежего воздуха масляным светильником, её каждый день выводили наверх в уютную сухую келью с небольшим зарешеченным окошком. В келье она видела стол с блюдами, издающими приятный, дразнящий аппетит аромат, который не мог оставить равнодушным даже обожравшегося до тошноты прелата. Члены трибунала в этой келье с истинно отеческой заботой регулярно увещевали свою подопечную покориться судьбе и смиренно принять свою участь, чтобы облегчить предстоящие страдания в чистилище.

Аббат Бузенбаум, полный искреннего сочувствия к несчастной, для усмирения её грешной плоти и возвышения духа собственноручно надел на неё железную маску, которую инквизиторы называли маской милосердия. Длинный, похожий на птичий клюв на месте рта и узкие прорези для глаз позволяли жертве ощущать аппетитный запах блюд и сколько угодно разглядывать роскошный стол.

Инквизиторы часто и подолгу беседовали с девушкой, сидя за этим столом. У бедняжки кружилась голова от одуряющего вкусного аромата специй и приправ, исходящего от изысканных блюд, со смачным чавканьем поглощаемых святыми отцами. В такие минуты Ханна невольно вспоминала прожорливого постояльца своего отца, и в её душе просыпалась невыносимая тоска по тем счастливым, кажущимся далёкими временам.

После доверительных бесед одуревшую от спазмов в желудке Ханну оставляли наедине с роскошным столом, и святые отцы-инквизиторы покатывались со смеху, наблюдая в специальное окошко, как их жертва бесцельно и беспомощно тыкается в какое-либо блюдо железным клювом или пытается запихнуть кусочки пищи в его слишком узкие прорези или в прорези для глаз. Вдоволь натешившись этим остроумным развлечением, они решили, что их подопечная уже достаточно подготовлена, созрев для аутодафе. Они убрали роскошный стол, сняли маску милосердия и обезумевшей от голода Ханне дали её обычную порцию воды и кусок чёрствого хлеба, после чего доставили девушку в страшный застенок при дворе епископа, где ей пришлось столько претерпеть. Только от вида этого жуткого склепа Ханна задрожала от ужаса и едва не лишилась чувств. Однако палач отсутствовал, горн погашен, а орудия пыток закрыты специальными чехлами, только за столом, на котором стояло Распятие и неизменные два подсвечника, сидело трое отцов-инквизиторов.

Когда отец детарий грузно зачитал вердикт, со своего места нехотя поднялся епископ Мегус и торжественно сказал, обращаясь к Ханне:

— Мы пригласили тебя, дочь моя, чтобы сообщить, что завтра передадим тебя в руки светской власти, которая приведёт в исполнение приговор трибунала святой инквизиции. Согласно приговору, ты будешь подвержена торжественному сожжению на медленном огне, что, безусловно, очистит твою душу и спасёт её. Надеюсь, дочь моя, ты достойно и с полным смирением примешь участь и выполнишь свой последний долг во время проведения аутодафе. Да простит Господь все твои грехи! Умри с миром! Amen!

Ханна тупо выслушала приговор, но когда до её слабеющего сознания дошёл смысл сказанного епископом, всё поплыло перед её глазами, и она зашаталась и чуть не упала навзничь. К счастью, её вовремя поддержали сильные руки Хуго Хемница. «Запомни, фрейлейн, зло и ненависть правят этим диким и жестоким миром. Поэтому берегись людской подлости, коварства и гнусных пороков. Поверь старому солдату — они ждут своего часа!» — внезапно всплыли в её памяти вещие слова сурового кондотьера. Ханна, закрыв глаза, внимательно прислушивалась к звучащему будто из потустороннего мира до боли знакомому голосу простодушного солдата, Рейнкрафта, и вдруг со всей очевидностью поняла, что уже перешагнула порог вечности, и предостережение барона звучит ей вдогонку из мира сего.

— Рыцарь Рупрехт! — беззвучно пошевелила губами она. — Наверное бедняга голодает без меня, — подумала Ханна и неожиданно улыбнулась.

— Силы небесные! Она ещё смеётся! — в испуге воскликнул аббат Кардиа.

— Ничего, — успокоил его Иозеф Бузенбаум. — Завтра на костре ей будет не до смеха!

По знаку епископа Ханну увели, и, когда дверь застенка с лязгом захлопнулась за послушниками, сопровождающими узницу, епископ Мегус спросил:

— Да, кстати, почему сегодня отсутствует граф Пикколомини?

Хуго Хемниц помрачнел и нехотя промолвил глухим голосом:

— Бедному графу опять не повезло. Он серьёзно заболел. С тех пор, как на него напустила порчу эта подлая колдунья, несчастья так и преследуют его. Вот и вчера граф пострадал во время стычки с пьяными ландскнехтами.

— Дуэль? — полюбопытствовал епископ.

— Обыкновенная драка с солдатами герцога.

— Этого нельзя так оставлять!

— Разумеется, ваше преосвященство, но боюсь, герцог вряд ли станет лично вникать в каждый подобный конфликт. Потасовки между пьяными ландскнехтами — обычное дело в армии герцога. Кстати, в этой драке пострадали многие достойные люди, в том числе и барон д’Арони — адъютант фельдмаршала Тилли. Барон Рейнкрафт со своими пьяными дружками вышвырнул беднягу в окно бройкеллера, то же самое он перед этим, проделал с графом Пикколомини.

— Подумать только! Какой мерзавец! — сокрушённо покачал головой епископ. — Неужели нет никакой управы на этого негодяя?

— Не могу знать, ваше преосвященство, но чувствую — хлопот с ним у нас будет ещё много. Ведь по странному совпадению барон проживает как раз в доме шверинского лекаря Отто Штернберга — отца этой проклятой колдуньи.