Валленштейн

— Я же говорил, что ты суёшь свой длинный нос не в свои дела.

— Жаль, что я не продырявил шпагой брюхо твоему братцу, — произнёс с искренним сожалением Валленштейн, — но тебе я, пожалуй, если уж не оторву сегодня голову, то переломаю все кости, они у тебя, как я убедился, недостаточно крепкие. Боюсь, тогда ты никогда не сможешь вернуться к своему ремеслу. Представляю, как огорчатся братья-доминиканцы.

— Сейчас ты за всё заплатишь, в том числе и за его искалеченную руку, — вскричала в гневе Луиза.

— Скорее вы сполна заплатите за торговлю христианскими душами, — усмехнулся Валленштейн, пытаясь угадать миг, когда палач бросится на него. — Кстати, сколько вы надеялись выручить за меня? Впрочем, как видите, такой товар не всем по карману!

Козимо Верди, скрипя зубами от бешенства, нанёс удар шпагой, пытаясь проткнуть насмешника, но тот ловко увернулся, перескочил к колонне у бассейна и спрятался за ней. Клинок скользнул по мрамору. В следующий момент Валленштейну пришлось уворачиваться от кинжала, нацеленного как раз в правое предреберье. Он сумел лягнуть куртизанку в округлый мягкий живот, но, падая в бассейн с голубовато-прозрачной остывшей водой, она успела полоснуть острым клинком по его ноге. Тотчас по ней заструилась красная полоса. Рыцарь, уклонившись от укола шпагой в горло, отскочил к краю бассейна, поскользнулся на отполированном мраморе и упал на спину у ступенек, ведущих в воду. Козимо Верди с ликующим криком бросился к нему, замахнулся шпагой, но вдруг раздался пистолетный выстрел, и между удивлёнными васильковыми глазами палача появилась аккуратная круглая дыра. Он дёрнулся всем телом, всё ещё судорожно сжимая в правой руке шпагу, но в следующее мгновенье рухнул в бассейн и исчез под водой. Красная полоса, напоминающая клубы бордового дыма, потянулась от простреленной головы.

В нескольких шагах от лежащего на спине Валленштейна стояли барон Хильденбрандт с двумя пистолетами в руках и Муцио Вителески. Последний задумчиво глядел на жуткую картину и сухими длинными пальцами перебирал чёрные чётки.

— Вставай. Думаю, ты уже успел порезвиться в обществе этих милых людей, — сказал, усмехнувшись, Хильденбрандт. Похоже, прекрасная синьора собиралась тебя подлечить, сделав небольшое кровопускание, а в качестве лекаря вызвала падуанского палача. Ха! Ха! Ха!

— Как ты догадался? — только и смог выдавить из себя Валленштейн.

— По увиденному, — усмехнулся барон.

Валленштейн, вполне удовлетворённый таким объяснением, с некоторым усилием поднялся на ноги и невольно бросил взгляд на купальню.

— Похоже, вам пора вылезать из этой кровавой лужи, синьора. Впрочем, судя по вашим наклонностям, вкус свежей крови вам нравится. Не так ли, синьора Верди? — обратился иезуит к куртизанке. — Кстати, по вкусу ли вам кровь родного брата?

— Что вы сделали с Козимо? — закричала в ответ она, — что, подлые негодяи?

— Я помог ему обрести третий глаз, — спокойно пояснил барон, с нескрываемым любопытством наблюдая за куртизанкой.

— Итак, синьора, мы ждём. Я очень желаю воочию убедиться, нет ли на вашем прекрасном теле меток дьявола, — потребовал иезуит и добавил ласковым голосом: — Впрочем, инквизиция вами займётся более основательно. Насколько мне известно, вы, синьора Верди, с ранней юности впали в свальный кровосмесительный грех со своими милыми братцами — Джакомо и Козимо, с которыми у вас разные отцы, но одна мать. Отец разбойника Джакомо Негро — сам архиепископ Мараффи, генерал ордена Святого Доминика, а отцом почтенного мессира Козимо Верди, утверждают, был никто иной, как кардинал Пикколомини из знатного патрицианского рода Энеев Сильвиев, откуда вёл своё происхождение и небезызвестный гуманист из Тосканы, Римский Папа Пий II[24]. Не так ли, синьора? Однако, возникает вопрос: чья же вы дочь, и кто ваш достойный отец? Говорят, вы по примеру благочестивых дочерей Лота[25] имели и с отцом кровосмесительную связь. Так кто же он?

— Ты многое пронюхал, вонючий иезуит, но этого никогда не узнаешь. Клянусь прекрасным Люцифером! — оскалила красивый рот куртизанка, выставив над грязной водой только голову со слипшимися чёрными волосами. Она громко захохотала, извергла грязные ругательства и богохульства вперемешку со страшными проклятиями.

— Об этом могла бы поведать Луиза ди Каприо, ваша сводная сестра, которую ты зарезала из-за наследства, а также твоя мать Элиза Верди. Насколько мне известно, она была дочерью захудалого флорентийского нобиля[26] Джеронимо ди Каприо и поспешила выйти замуж за богатого венецианского негоцианта Джованни Верди, и сразу же снюхалась с епископом Барберци. Мессира Джованни Верди очень скоро по надуманному предлогу отправили на костёр, а большая часть конфискованного имущества досталась епископу Барберци, но кое-что перепало и Элизе Верди за своевременный донос. Теперь епископу представится возможность провести допрос собственной дочери в застенках инквизиции в присутствии самого кардинала Людовици. Однако трибуналу святой инквизиции на этот раз не поможет мастерство мессира Верди, — при этих словах иезуит улыбнулся, — жаль, он был искусным палачом.

Лицо куртизанки заметно побледнело. Она резко повернулась к стоящим на краю купальни мужчинам и крикнула: — Будьте вы все прокляты, пусть кровь Козимо падёт на вас и на всё ваше проклятое потомство! Запомни, злодей, — обратилась она к барону, — ты сгниёшь в рабстве на галерах, а ты, — впилась она взглядом в Валленштейна, — ты не уйдёшь от кровавого возмездия, рано или поздно тебя настигнет смертельный удар клинка. Тебя убьют, как бешеную собаку в собственном доме, когда меньше всего ты будешь ожидать этого! — Помедлив, она перевела полные ненависти глаза на иезуита: — Надеюсь, тебя, подлый святоша, отравят или удавят свои же сообщники. Ради такого случая я не пожалею своей крови, чтобы принести её в жертву прекрасному Люциферу! — После этих слов она обернулась и, глядя на застывшее в странном оскале лицо брата, прошептала: — Я иду, милый Козимо, я навсегда остаюсь с тобой. Надеюсь, властелин преисподней примет наши души. — С этими словами куртизанка с какой-то сладострастной улыбкой одним движением кинжала перерезала себе глотку.

— Благодарю вас, — обращаясь к сопернику, пробормотал Валленштейн посеревшими губами. Из раны на его ноге сочилась кровь, и он, взглянув на неё, недовольно поморщился.

Барон швырнул ему свой роскошный носовой платок, чтобы тот перевязал рану.

— Рана пустяковая, но кровь следует остановить, — заметил со знанием дела Хильденбрандт, уже несколько месяцев изучавший медицину в падуанском университете. — И вообще пора уходить, здесь нам уже нечего делать.

— Пожалуй, ты прав, сын мой, — проговорил задумчиво Муцио Вителески. — Действительно, пора уходить из этого сатанинского вертепа, но прежде рыцарю необходимо одеться, — добавил он, окидывая критическим взглядом обнажённую фигуру Валленштейна.

Они втроём прошли в роскошную спальню, где по всему полу была разбросана одежда рыцаря. Он перевязал платком рану и быстро оделся. Однако, без привычной шпаги на левом боку он чувствовал себя нагим и каким-то беспомощным.

Барон, понимающе улыбнувшись, протянул ему заряженный пистолет и один из своих кинжалов.

— Твоя шпага осталась на дне сточной канавы, в которую превратилась купальня. Я лично туда бы ни за что не полез.

— Это под силу только какому-нибудь каннибалу или вампиру, — подтвердил Валленштейн и, не удержавшись, спросил: — Как вы здесь очутились и, главное, — так вовремя? Я уже потерял надежду выбраться живым из этого дьявольского места.

Барон ухмыльнулся и, взглянув на хранящего ледяное спокойствие патера Вителески, поколебавшись, сказал:

— Помнишь отпущенного мною под честное слово разбойника? Разумеется, я не поверил ни единому его слову и послал своих самых надёжных людей проследить за ним. Он и привёл меня к падуанскому палачу, а тот, в свою очередь, — сюда. Однако из-за благочестивых отцов-иезуитов я прибыл сюда с опозданием. Впрочем, тебе всё гораздо лучше объяснит патер Вителески.

24

Римский Папа Пий II — в миру Энеа Сильвио Пикколомини (1405-1464), избран главой католической церкви в 1458 г. Отстаивал главенство собора над Папой, пытался организовать крестовый поход против турок. Автор любовной повести «Эвриал и Лукреций», «Истории Базельского собора» и «Записок о памятных делах».

25

«...Лот и его благочестивые дочери» — после того, как при бегстве из Содома была превращена в соляной столб жена Лота, несмотря на запрет Бога, оглянувшаяся на город, дочери Лота, напоив его вином, вступили с отцом в кровосмесительную связь, чтобы продолжить род человеческий.

26

Нобиль — от лат. nobilitas — знать — в Древнем Риме представитель замкнутого круга патрицианских и знатных плебейских семейств, имевших доступ к высшим государственным должностям.