Валленштейн

Хильденбрандт задумчиво посмотрел на ползающего у его ног горбоносого верзилу, дергающегося в конвульсиях дикого смеха, и пробормотал:

— Всё это слишком чудовищно, чтобы было похоже на правду, но правда иногда бывает ужасней самой чудовищной лжи. Кто эта куртизанка и где она сейчас находится?

— Клянусь, не знаю, уважаемый синьор рыцарь. Но такая есть, это так же верно, как меня зовут Рафаэлло Торти, — заверил разбойник вагантов. — Я её в прошлом году в начале лета видел в Падуе, когда меня с Марчелло послали на встречу с палачом. Тогда, как вы, уважаемые синьоры, помните, было похищено шесть вагантов прямо из дома встреч для богатых клиентов. Я случайно увидел эту красотку, которую сопровождал её милый братец-палач, переодетый францисканцем[23], и чуть не наложил в штаны от страха. Однако я не уверен, что эта ведьма сейчас в Падуе.

— А с кем-либо из вагантов ты встречался в Падуе? — внезапно задал странный вопрос Валленштейн.

Члены Совета десяти с удивлением уставились на него, некоторые с осуждением покачали головами.

— Таких не припомню, — усмехнулся Рафаэлло. — Неужели среди таких молодцов завелась крыса?

Бесполезно искать незнакомую куртизанку в Падуе, которая кишела шлюхами, значит, оставалось только добраться до самого Козимо Верди. На том и порешили. Барон взял честное слово с Рафаэлло Торти, что тот навсегда откажется от своего гнусного ремесла и, к большому неудовольствию Валленштейна и членов Совета десяти, отпустил его восвояси.

Валленштейн, с сомнением глядя вслед поспешно удаляющемуся Торти, лишь скептически усмехнулся, но ничего не сказал, хотя его сильно удивила непонятная мягкость соперника, которая рано или поздно могла привести к большим неприятностям.

Луиза ди Каприо встретила Валленштейна с таким видом, словно внезапно увидела перед собой привидение.

— Я тебя испугал, ангел мой?

— Да, немного. Я очень удивилась, когда ты внезапно исчез. Ты ведь ездил на поединок, не правда ли? Я так боялась за тебя, и, когда прошло целых два дня, я уж было решила, что ты так тяжело ранен или убит на поединке, — оправдывалась Луиза. — Неужели нельзя обойтись без этой кровавой резни?

— Увы, мой ангел, нельзя.

— Я так боюсь за тебя! — воскликнула Луиза и бросилась на грудь к возлюбленному. — Поклянись, что отныне будешь более осторожным!

— Чтоб у меня лопнули побрякушки между ногами и я сдох от воздержания после того, как стану Римским Папой, — торжественно подняв руку, произнёс Валленштейн.

Луиза, вздохнув с облегчением и схватив его за руку, повела в свои покои и вскоре уже нежилась с рыцарем в жарко натопленном терме. Он с наслаждением растянулся во весь свой огромный рост в роскошной мраморной ванне с горячей водой, в которой были разбавлены благовония, чувствуя, как приятное живительное тепло растекается по его утомлённому и израненному телу, восстанавливая кровообращение и расслабляя мышцы. В последнее время ему пришлось изрядно потрудиться и даже рисковать собственной шкурой, и теперь он хотел спокойно отдохнуть, отгородившись надёжными мраморными стенами терма от всего жестокого мира.

— Сейчас придёт лекарь, сменит повязку на твоей непутёвой голове, осмотрит всё твоё прекрасное тело, обработает раны и займётся массажем. Это очень искусный лекарь и удивительно опытный массажист. После того как он тебя обработает, ты вообще не будешь чувствовать своего тела, словно заново родишься. Если бы ты только знал, какого замечательного лекаря я вызвала ради тебя, — ворковала Луиза, подливая благовония в купальню и с многозначительным видом осторожно опустилась на его мускулистые бёдра, ловко оседлала влюблённого, успев опытной рукой нашарить нечто под водой. Рыцарь тотчас очнулся, словно не было усталости.

— Расслабься, мой милый, я всё сделаю сама, — задыхаясь, проговорила Луиза. — Всё хорошо, просто замечательно, и главное — скоро придёт лекарь.

Валленштейн лишь слабо кивнул перевязанной головой, блаженно улыбаясь. На него надвинулась неодолимая дремота.

Он очнулся от осторожных нежных прикосновений чьих-то рук к своему лицу. Рыцарь с трудом расклеил отяжелевшие веки и с удивлением заметил над собой точёное, словно вышедшее из-под резца самого великого Микеланджело лицо палача Козимо Верди. Дремоту как рукой сняло. Валленштейн попытался рывком вскочить на ноги, но сильные мускулистые, как у античного атлета, руки схватили его за шею и окунули с головой в воду. Чувствуя, что захлёбывается, он попытался двинуть палача ногой по рёбрам, но на его ноги вдруг навалилось что-то мягкое и нежное и довольно тяжёлое. Рыцарь ухватился за широкие запястья злоумышленника, пытаясь оторвать его громадные руки от своей шеи, но пальцы Козимо Верди продолжали сжимать её, как железным обручем. Валленштейн вдруг отчётливо понял: это конец. Однако даже и в эту роковую минуту его не покинуло присутствие духа: рыцарь сделал вид, что захлебнулся и прекратил всякое сопротивление. Мёртвая хватка на его горле ослабла, но противник продолжал удерживать его голову под водой. Чувствуя, как вода хлынула через оскаленный рот и горло, Валленштейн изловчился и крепкими зубами изо всех сил впился в мясистую ладонь палача. Козимо Верди взревел, словно раненый бык, отдёрнул прокушенную руку и, сжав её в огромный кулак, ударил рыцаря по голове. Вода ослабила удар, и в следующее мгновенье Валленштейн мощным рывком смог оторвать от шеи левую руку убийцы, схватил её за длинные крепкие пальцы и резко крутанул их, разводя в стороны. Раздался хруст костей, и палач, в отличие от своих несчастных жертв совершенно не переносивший боли, взревел не своим голосом. Он, как ошпаренный, отскочил от купальни, и Валленштейн к своему огромному изумлению увидел сидящую на его ногах... Луизу. Недолго думая, он двинул её кулаком между синих, изумительно красивых глаз и, вскочив, швырнул предательницу на мраморный пол. Спустя мгновенье она уже исчезла за дверями. Палач, бережно придерживая на весу искалеченную руку, тоже попытался удрать, но Валленштейн успел выбраться из воды и дать ему подножку. Козимо Верди всем телом шлёпнулся на пол и, взвыв диким голосом, нечаянно коснувшись сломанными пальцами скользкого мрамора, на четвереньках пополз прочь. С длинной обнажённой шпагой и острым, как бритва, кинжалом, явно из арсенала Валленштейна, неожиданно вернулась Луиза. Палач, успев подняться, осторожно пятясь и не говоря ни слова, протянул правую здоровую руку к куртизанке, требовательно сжимая и разжимая сильные пальцы. Луиза сунула эфес шпаги ему в ладонь. Кривясь от боли, Верди улыбнулся и процедил сквозь зубы:

— Это дорого тебе обойдётся, подлый негодяй!

— Придётся тебе сломать и правую руку, — ухмыльнулся Валленштейн. Однако вскоре ему было уже не до смеха.

Все участники разыгравшейся драмы были в костюмах Адама и Евы, но злоумышленники имели преимущество: они были вооружены оружием своего смертельного врага. Козимо Верди надвигался на него с левой стороны, сообщница подкрадывалась с правой. То, как она держала в изящной руке кинжал и ловко им играла, не оставляло сомнений, что Луиза прекрасно знает своё дело, не задумываясь пустит кинжал в ход и, судя по всему, Валленштейн далеко не первая её жертва, с которой она свела счёты при помощи падуанского палача. Они дружно набросились на безоружного рыцаря. Зал, в котором находилась термическая купальня, был хоть и просторен, но всё же не настолько велик, чтобы позволить спастись от оружия убийц, но даже в этой ситуации Валленштейн держался с достоинством.

— Что вам угодно от меня? — спросил он, остановившись на безопасном от противника расстоянии. — Чем я обязан подобному радушному приёму?

— Ты, рорсо maldetto, посмел сунуть нос не в своё дело, — заскрежетал зубами палач, — перед гибелью можешь узнать, что ты сорвал одну очень важную для меня сделку, подлый негодяй.

— Продажу вагантов в рабство ты называешь сделкой? Не думал, что ты подрабатываешь торговлей христианскими душами.

23

«... переодетый францисканцем» — францисканцы — католический нищенствующий монашеский орден, созданный Франциском Ассизским в Италии в 1207-1209 гг. как противовес официальной церкви. Уставное требование бедности относилось к членам ордена и к ордену в целом. Монахи жили не в монастырях, а в миру, странствуя и проповедуя бедность и аскетизм, занимались миссионерской деятельностью. В XVI-XVIII вв. изгнаны из некоторых стран.