Дорогой сновидений

"Все судьбы мира не стоят одной детской слезы".

"Возможно, ты и прав, — голос стал задумчив, — а, может быть, ошибаешься… Иди, странник. Надеюсь, ты достигнешь своей цели, придя в мир, где не бывал даже я… Или где я бродил так давно, что уж позабыл об этом… Ищи. Даже если ты не найдешь того, что ищешь, будешь вознагражден знанием. Пусть познания — дорога, не терпящая остановок. Не сделаешь следующий шаг — и окажешься отброшенным далеко назад… Но кто знает, что произойдет, если этот шаг будет совершен… В любом случае, ты примешь ту судьбу, ради которой пришел в этот мир. Сейчас или потом, по доброй воле или вынужденно. Это случится. Потому что иначе быть не может…Что же до ответа на твой вопрос…"

"Я не задавал его!»

"Но он был задан… Так или иначе… Даже если ты не в силах его понять, он будет дан тебе, хотя бы для того, чтобы ты смог вернуться в мир снежной пустыни, который, с момента твоего прихода в него и навеки — твой мир, — и голос замолк, затерявшись среди края, не знавшего границ, за исключением одной, той, что отделяло мироздание от окружавшей его пустоты. А затем, вдруг, неожиданно, словно ударом ножа, рассекавшего плоть, он зазвучал вновь, с такой силой и властностью, что были готовы подчинить себе даже самого свободолюбивого и строптивого духа: — Обернись!"

Колдун подчинился. И увидел грань, которая, остававшаяся до сего мгновения невидимой, теперь казалась четкой, как кровавая рана на теле. Она отталкивала от себя, пугая, вызывая омерзение, и, в то же время, манила, не позволяла отвести взгляда, заставляя заворожено смотреть на себя, гадая, что там, за краем всего сущего, или, может быть, чего там нет?

И Шамаш переступил черту мироздания, ожидая увидеть за ней пустоту — немую, слепую, безликую, подобную бездне Потерянных душ. Но то, что пред ним предстало, было не завершением, а началом, бесконечным источником, излучающим великие силы и возможности, землей, которая ждала, когда ее возьмут, поместят в глиняный горшок и бросят семя, из которого родится новая жизнь.

Эта стихия, окружившая его своими прозрачными крыльями — тенями грядущего, которым она живет, манила к себе, обещая все, что только может пожелать забредший в ее пределы гость. Она просила, умоляла, убеждала…

Шамаш уже готов был сделать следующий шаг ей навстречу… Но в последний миг остановился… Он стал понимать…

Начало прекрасно. Оно велико и светло. Но, в то же самое мгновение, оно — конец. И наоборот. Потерянные души хотели создать новое и потому разрушали прежнее, становясь пустотой и мечтая обратить все в пустоту. Но даже этот конец был только началом, испытанием, за которым два пути: для оступившегося — обращение в Ничто и вечное ожидание нового рождения, для прошедшего — прикосновение к Нечто, приобщение к силе творения. И то, и другое предполагает отречение и готовность отдать свою жизнь. Грань между ними не в мыслях, не в устремлениях, не в целях, даже не в силах. Это казалось несправедливым, но все дело было лишь в маленькой крошечной искре, которая на яростном ветру или гасла, или разгоралась с новой силой, подчиняясь при этом ведомой лишь ей одной причине.

Ему многое стало ясно. И тут до него донеслись голоса.

"Помоги! — неслось к нему из пустоты. — Дай нам новый лик!"

"Нет! — откуда-то из глубин памяти шел полный боли и страха перед столь близкой потерей и вечным расставанием вскрик. — Не уходи! Не покидай! Ты нужен нам! Ты нужен мне!"

Ему показалось, что с ним одновременно заговорили множество близких, дорогих существ, сливаясь в единый столикий образ, в котором были и драконьи черты, и волчьи, и людские, и чьи-то еще, незнакомые, неразличимые за мутной дымкой.

Шамаш качнул головой. Он не мог уйти сейчас. Он был не готов к этому шагу, понимая, что пока лишь младенец, которому предстояло пройти долгую дорогу, прежде чем вернется сюда, чтобы остаться навсегда…

"Нельзя с подножья горы вспрыгнуть на ее вершину. Нельзя сотворить мироздание, не научившись создавать песчинку… Этот путь действительно бесконечен, ведь его конец — это только начало…"

Он вздохнул. Пришла пора возвращаться.

— Шамаш! — донесся до него казавшийся таким испуганным и беззащитным голос караванщика. — Господин, Они дали ответ!

Произнесенные вслух Слова разорвали сотканное силами мысли полотно, разорвали на части, которые лохмотьями тумана развивались на ветру, пока новый, более сильный порыв не подхватил их и не унес прочь, в черный сумрак бездны.

Исчезло все. Ничто явилось в своем истинном облике лишенной создания пустоты, которая в руках творца могла бы стать всем, чем угодно, и потому так тянулась к силе созидания, но, отвергнутая им, приходила в ярость, желая отомстить обидчику, причинив столько боли, сколько было в ее силах, заставляя его понять, прочувствовать всю ее обиду, но не убивая, надеясь, что, придет время и странник вернется к ней за ее частью, чтобы из нее сотворить себе новый дом и путь к нему.

Возвращение было исполнено не усталости, но страдания, которое заполнило собой все тело. Вспышка сверхновой пронзила разум, ослепляя, в голове зарокотал гром, разрывая разум на части.

— Господин Шамаш! — испуганно вскрикнул Евсей, заметив гримасу боли, исказившую лицо бога солнца. Караванщик бросился к своему повелителю, спеша помочь, поддержать, но резкий взмах руки заставил его замереть.

— Оставайся на месте! — хрипло проговорил колдун, опустив голову на грудь, так, чтобы растрепавшиеся волосы закрыли от взгляда спутника лицо, по которому уже чертили неровные алые линии хлынувшие из глаз кровавые слезы. Ему было нужно время, чтобы прийти в себя, справиться с болью, вызванной слишком быстрым возвращением.

— Они дали ответ! — между тем взволнованно кричал караванщик. — Они сказали: "Пусть нет будущего в настоящем, но есть настоящее в прошлом!" — он старательно повторял услышанное, не понимая ровным счетом ничего, когда каждое слово, рожденное в его разуме вспышкой яркого света, хранило в себе множество значений.

Евсей взглянул на бога солнца. Он ждал, что повелитель небес объяснит ему смысл услышанного. Нет, конечно же, он не ждал рассказа обо всем на свете, тайнах бытия и путях мироздания. Но хотя бы нескольких слов, которые просто подарили бы слепому луч света.

Рядом с Шамашем он чувствовал себя кем-то большим, чем простой караванщик, обреченный всю жизнь скитаться по снегам пустыни, надеясь после смерти обрести покой сна и тепло сада благих душ. Бывали даже мгновения, когда, замечтавшись, он представлял себя летописцем, чьим словам уготована жизнь в будущих веках, а духу — святое служение госпоже Гештинанне… Конечно, ему следовало быть скромнее, не приписывать себе чужих достоинств, целиком и полностью завися от воли бога, его решения и желаний. Но Евсей ничего не мог с собой поделать. Реальный мир стал так похож на самые смелые фантазии, что слился с ними. Грань стерлась и теперь человек и сам не мог понять, где он: наяву, во сне или в придуманных им легендах. Летописец, он не мог остановить полет воображения. Это было выше него.

И оттого ему было невыносимо больно всякий раз, когда, отрешившись от грез, он начинал сознавать, что, хотя он и спутник повелителя небес, но, при этом — всего лишь человек, который только на мгновение забыл, что есть предел доступного смертному…

Вздохнув, Шамаш провел ладонью по лбу.

— Сколько прошло времени? — его голос был хриплым, сипящим, как при простуде.

— Несколько мгновений… — растерянно проговорил караванщик, в глазах которого было удивление, когда ему казалось странным, что бога интересует течение времени, ведь небожитель выше этого потока.

Но Шамаш не просто ждал ответа. Услышав его, он вздохнул с явным облегчением:

— Хорошо, — это означало, что он мог позволить себе немного переждать, прежде чем бросаться в бой. Так или иначе, сперва нужно было все хорошенько обдумать.

— Странный ответ, — прошептал, качнув головой, Эрра. Он был не в силах скрыть своего удивления, когда ожидал совсем другого. — Но, все же, он дан. И это — не краткое "нет"!