Страница 11 из 29
Дэниэл сжимает плечи, касается щеки – и рационализм, сворачивая стяг, делает ручкой.
Хорошо. Это только сегодня, только сейчас. Дальше - нет. Оставить это здесь, твои руки, твои губы, твои прикосновения — здесь, нигде больше. Не привыкать, хотя к этому теплу разве возможно не привыкать? Разве возможно не сжиться с этим, как со второй кожей, как с тем, что уходит в самую глубь, остается там, на веки вечные?
Усаживаешься рядом, и весь окружающий мир вдруг сжимается до размера наших сцепленных рук, потом еще уже — до пространства между наших губ, потом еще — до поцелуя. Все, что вне этого магического круга просто перестает существовать, перестает иметь хоть какой-то смысл. Есть только мы, только кольцо твоих рук, мой волшебный, мягкость твоих губ, твердость твоего тела… И я уже не в состоянии нарушить свершающуюся между нами магию, нет сил и желания нет.
- Дэниэл, - я растворяю твое имя в поцелуе, оно так правильно вкладывается в него, на выдохе, ведь я уже дышу одним тобой. Что там рушится? Я уже не помню - вся в твоей магической власти.
Ты отстраняешься, смотришь так, что дух прочь. Что ты там сейчас говоришь? О чем меня, дуру счастливую, спрашиваешь? Вокруг только глухие удары сердца, больше ничего. Прижимаюсь к тебе, но ты снова выпрямляешь меня, держишь на расстоянии вытянутой руки. И это как нырнуть в холодную воду, честное слово.
- Ты действительно хочешь этого? – и глазами так зырк.
- Да.
- Чем бы все это не закончилось?
- Да.
Сколько раз я должна еще согласиться? Да и вообще: я что тут, обнимая и дыша через раз, делаю что-то, что можно расценить как сомнения?
- Ты же понимаешь… - начинает Дэниэл, но я останавливаю его, просто впечатавшись в губы. Куда уже менее двусмысленно?
- Пойдем, - ничего такого в этих словах, но почему-то сердце у меня ухает, будто я только что сиганула с тарзанки в ледяную воду.
***
Укладываешь меня бережно. Так же бережно выуживаешь из одежды. Движения, медленные, дразнящие, оставляют столько пространства для воображения, что выдержка где-то внутри черепной коробки начинает звенеть стальной струной. Так разве бывает?
В твоих движениях, навстречу мне, в твоем взгляде, что неотступно, не сбиваясь ни на секунду, преследует меня в тесном пространстве палатки — и отчаяние, и нерв, и надрыв. И столько, что просто словами, неважно на каком языке, и не сказать, не сорвавшись на болезненный хрип. Все это невероятно, ты невероятен, в этих, дико идущих тебе одному, декорациях тайги, тьмы и света белой-белой ночи, что сворачивается в прозрачное, какое-то наверное звенящее утро, где-то там над нами.
Я хочу этого, так сильно, что только плакать и падать, падать в твои руки, гнуться в твоих руках, терять себя и реветь белугой. Ты — сильный, мощный, нежный, невыносимо медлительный, хотя в глазах и горят костры. Тянусь, бездумно, забываясь под темным твоим взглядом. Возьми, исцели, уведи — умоляю. Дай надышаться тобой, дыши мной, забирай. Я вся — твоя. Разве не видишь?
Ладони очерчивают мягко. С тягучей нежностью, ловят изгибы — ломают остатки сопротивления, подстегивают желание. Выдыхаю твое имя, горячо — так, как сама от себя не ожидала. Владей мною в просыпающейся тайге. Под ее тайги, среди мхов и белых туманов этой магической земли. И будет новый день — ведь мы совершаем таинство его зарождения, встречая рассвет, сплетенные в единое целое с тобой. Питаемся соками древней земли, деревьев, пронизывающих миры… Дэниэл.
Ты берешь меня, аккуратно проскальзывая в мое тело, покачиваешь в сильных руках, уносишь за собой. Растворяешь в медитативных, неторопливых движениях, разжигаешь костры.
— Смотри на меня, девочка… смотри, — уже сбивающимся, рухнувшим на тон голосом, прижимая сильнее, уводя от всех размышлений, выключаешь из реальности.
Растворяются матерчатые стены, пропадают и падают куда-то первые звуки раннего утра. Весь мир сужается до почти пропавшего пространства между наших тел, до твоих черных глаз в которых сплошная расфокусировка, до дыхания, которое теперь одно на двоих. Сплетаются руки. Движения сбиваются, теряется где-то в небытии ритм, превращаясь в исступленный полет среди темной вселенной наших глаз и влажной, горячей тьмы, что легла меж нас.
Толчок, еще толчок, еще… и взрывная волна, что зрела где-то внутри, вырывается наружу, сносит все на своем разрушительном пути. Выламываюсь, выгибаюсь в отчаянной попытке быть, в этот самый момент, бесконечно близко, чтобы поглотить тебя без остатка и отдать всю себя — тебе. В этот ослепительный, вышибающий дух, момент. Разлетаюсь на тысячи светящихся частиц — падаю, изломанная, почти что бездыханная, чтобы собрать себя в твоих объятиях.
— Люблю… — все, что могу выдохнуть, почти провалившись в реку сновидений.
Мне кажется, что я на дне золотистой реки, над которой ты сидел давеча. Я лежу под толщей черно-золотых волн — так умиротворенно мне сейчас. Даже во сне ты все еще прижимаешь меня к себе и, по невидимым для тебя нитям, от тебя ко мне плывет тепло и покой. Это еще одна твоя магия, твое большое колдунство. Цветные блики сливаются в одно, я устраиваюсь поудобнее, разворачиваясь к тебе лицом. Уже засыпая (впервые за последнее время с удовольствием) делаю дурацкую пометку, что одеяло рядом с тобой не очень то и нужно…
***
Возвращение домой будет мучительным. Оно еще кажется далеким, но уже сбивает столку, отдаваясь какой-то тупой болью очень подозрительно влево. Потому что летний день короток, потому что он даже короче белой, наполненной шелестом трав и жемчугом неба, ночи.
Мы держимся за руки, как подростки. Улыбаемся тайными улыбками, как подростки. Не отпускаем друг друга. Нам по пятнадцать сейчас, и глупо хихикать не запрещается, хотя бы сегодня, сейчас.
Нет, вру — день долог, так, как ни разу еще не был. Ну, для начала, мы выбираемся из палатки, растрепанные и светящиеся. Особенно ты — огромный, слегка помятый, но от этого не менее светлый, солнечный заяц. И я — судя по отражению в твоих глазах — такой же солнечный заяц… и весь этот день умыт бесконечными солнечными лучами. Я ловлю его из твоего взгляда, твой взгляд на мир отчего-то, очень гармонично, будто так и было задумано с самого начала, становится моим. Без лишних условностей. Забываю все, что было. Было ли? До вчера? Конечно. Никуда оно не делось. Но теперь есть еще кое-что, в моих тайниках. Что-то, можно и нужно принимать по мысленной чайной ложке в самую лютую стужу. Что-то, что согреет в ночи, когда градусник показывает на жуткую отметку минус пятьдесят три, когда кажется, что и внутри у тебя все покрыто инеем. И, я знаю точно — смогу снова вернуть такое вот безбрежное счастье, лишь бы ты был… где-то, совсем неважно где.