Слышимость

Прошелся по столовой туда-сюда, повозил ногой по ковру – не залезть ли в подвал?

Сразу представился подвал – холодный, темный, пропахший картошкой. У левой стенки – ящики, а в них – пыльные, мерцающие едва заметно банки. За ними, в глубине, в широком зазоре между кирпичами – спрятана завернутая в платок монета-капля. Тоненькая, черная, древняя. Старик Семен на своем огороде отрыл дюжину таких – и одну дед выпросил для меня, а я ее зачем-то спрятал в подвал.

– Береги! – сказал дед, протягивая мне крошечную неровную железку с острыми краями. – Из глубины веков! Остальные у Семена музей купил!

Я представил себе глубину веков, и у меня дыхание перехватило.

Неделю я носился с этой монетой, все не знал, куда ее приткнуть – а потом завернул в платок и спрятал в подвал.

Скрипнула калитка, звякнули ключи, щелкнул, открываясь, замок. Зашуршали пакеты, а потом раздался мамин голос:

– Ау! Кто дома?

Дверь в столовую открылась.

– Ты тут? Разбери сумки, пожалуйста.

Я вытянулся в струну и отдал честь.

***

– Не знаю, зачем он вообще стал возиться с этим замком…

Мама поставила чайник, села за стол и повернулась к окну.

– У вас дождя не было?

– Нет.

– А у нас лил, как из ведра – по улицам не пройти. Ты что это делаешь?

Я достал батон из холодильника и вернул в хлебницу.

– Слышал, что они так дольше, – я смял пустые пакеты и сунул их в ящик, – мягкими остаются.

Мама рассмеялась.

Я сел напротив нее.

– Как работа?

Она улыбнулась.

– Нормально. Сегодня вот перебои с электричеством, – она зажмурилась, надавила пальцами на веки, принялась их тереть. – Из-за грозы. Раньше закончили.

Засопел тихонько чайник, мама встала, потянулась за кружкой.

– Ты будешь?

– Угу.

– Черный?

– Угу.

Она обернулась, посмотрела встревоженно.

– Что с тобой? Ты не заболел? Голова не болит?

– Нет, все хорошо.

Мне очень хотелось рассказать ей про сестру – но я не решался.

Я отвернулся к окну.

По бледнеющему небу были разбросаны тонкие лоскуты облаков – все, что осталось от серой пелены – а вдалеке, над крышами, парил огромный, с башнями и арками, облачный замок.

Я даже рот раскрыл от изумления.

Замок был величественный, стройный, высокий, многоярусный. На него мягко ложились золотые отсветы – солнце уже клонилось к закату – и я различал окошки, ворота и даже извивающиеся флаги на шпилях. И непонятно было, как он оказался вдруг здесь, среди вялых полупрозрачных лоскутов – и как вообще бывают такие чудеса.

– Мам, – позвал я. – Смотри.

Мама опустила кружки на стол, посмотрела на окно и ахнула:

– Настоящий замок!

– Замок! – воскликнул я.

Мама улыбнулась, протянула руку, взъерошила мне волосы.

– Пей чай, я разбавляла.

Я, не отрывая глаз от замка, подтянул к себе кружку, ткнулся губами в горячий край.

Замок казался неподвижным, и вправду каменным – и только медленно, очень медленно скользил в сторону, точно стоял на рельсах.

В небе носились птицы, свистели, пахло дымом.

– Где Таня? – спросила мама, подталкивая ко мне блюдце с печеньем.

Я замялся.

– Гуляет.

Если бы мама спросила, с кем или где – я бы тут же все выдал. Но она не спросила. Она спросила про злосчастные десять страниц.

– Дочитал, – соврал я.

– Интересно?

– Не очень.

Мама погрозила пальцем.

– Ты обещал.

Я кивнул.

Чай был вкусный – горький, даже терпкий, черный-черный.

Замок задвигался – словно башни в спешном порядке перестраивали – стал чуть ниже, но очертания сохранил прежними.

– Витька звонил, – сказал я.

– Ого. Что рассказал?

– Заболел он, в номере лежит.

Мама покачала головой.

– Англичане там у него, – продолжал я. – Белые. Море.

Мама мечтательно вздохнула.

– Мо-ре, – протянула она, глядя за окно.

У подножия замка вырастала стена, главная башня потянулась вверх и немного вбок.

Мама положила подбородок на ладонь, задумалась о чем-то – с тихой улыбкой. Она выглядела не такой уставшей, как обычно – и даже казалась веселой, помолодевшей, хотя лицо и оставалось прежним: острым, с тяжелыми веками, с морщинками на лбу и между бровей, и у уголков губ.

– В детстве мечтала, что буду жить у моря, – проговорила она задумчиво, не сводя глаз с замка. – Все девчонки мечтали.

– Я не хочу жить у моря.

Она посмотрела удивленно.

– Мне и здесь хорошо.

Она усмехнулась, пригладила волосы, снова надавила на глаза.

Тут же лицо ее изменилось, потемнело, от него повеяло усталостью.

«С закрытыми глазами она совсем старая», – подумал я, холодея.

Но вот она убрала руку – и опять казалась молодой.

Я зачем-то рассказал про жука. Она сперва слушала внимательно, а потом лицо ее сделалось задумчивым, взгляд затуманился.

– Мам?

– Да?

– Ты слушаешь?

Она встряхнула головой.

– Извини. Да, конечно.

Но видно было, что она не слушала. Я вылез из-за стола, сунул кружку в раковину.

– Оставь, я помою, – сказала мама.

Замок за окном таял – теперь он казался вылепленным из снега. Башня покосилась, ворота сложились вдвое, стена провалилась. Его сносило в сторону.

По небу бежала бледная лиловая рябь – тянулась к замку, окутывала его.

Мама зевнула, закрыв рот ладонью, поежилась.

Я отдал честь и промаршировал в столовую, остановился перед окном. Солнце сползало по небу – огромное, уставшее, пылающее – и золотило все, до чего дотягивалось: редкие облачка, шифер на крышах, кроны деревьев, камни на дороге. Мальчик из дома напротив сидел на своем крыльце и читал книгу, болтая ногой.

Я задернул тюль, пошел к себе, повалился на кровать. Стянул со стола книгу и стал читать, держа ее над собой, в вытянутых руках. Руки быстро занемели, пальцы стало покалывать, я повернулся, потерся щекой о подушку и положил книгу перед самым лицом – набок.

Комната озарялась каким-то необыкновенным светом – это отражались от всего за окном золотые лучи, мешались с лиловой рябью, вливались через стекло.

Я ухватился за стол, подтянулся, изогнулся и выглянул – замок отнесло еще дальше, и теперь в нем едва ли угадывалось прежнее величие. Теперь он был похож на огромную золотую гору, изрытую ущельями.

Я сполз на кровать.

Читая, я услышал, как прошумела на кухне вода, застучала посуда. Потом захлопала дверца холодильника, щелкнула плита – и вскоре запахло ужином.

***

Я читал со всем усердием, на которое был способен, но взгляд то и дело запинался, останавливался, прыгал со строки на строку. Я начинал «плавать», думать про Витькиных англичан, вспоминать, как прошлым летом рыбачил с дедом, а по приходу домой обнаружил на ноге раздувшегося клеща, как его выковыривали пинцетом – тем самым! – как мама возила клеща в лабораторию, и там проверяли, не опасный ли он. Потом опять вспомнился Айвенго, рыцарские турниры, я стал представлять, как скачу на лошади, как бьется о седло меч в ножнах, как вырываются из-под копыт комья земли, а вдалеке встает горой замок с башнями и шпилями. Забрало мое опущено, и на замок я смотрю сквозь узкую щербатую щель.

И так мне понравилась представлять себя рыцарем, что я совсем позабыл про книгу – увлекся, даже прикрыл ее, зажав палец между страниц.

Грохочут копыта, скрежещут доспехи, свистит ветер – хлещет через щель по глазам.

«Но! – кричу я. – Вперед!»

Конь вскидывает гриву, хрипит, с его губ слетают на траву капли горячей слюны.

Так бы я и уснул, не слезая с коня, если бы не стукнула входная дверь.

Дед или сестра?

Дед.

Я перевернулся на другой бок, раскрыл книгу, прижал к ковру, нащупал выключатель – и на меня упало пятно ярко-оранжевого света. Я с трудом нашел нужную строку и продолжил чтение.