Страница 169 из 181
Она не чувствует себя куклой. Она не ощущает себя разбитой.
Просто она знает, что перестала быть собой.
Кусок магии Тома полностью захватил и поглотил её, окрасив всё в беспросветную мглу, выдавив любое сострадание, жалость и колебания. Тень сомнения, преследовавшая ранее на всём пути до этого дня, до этого момента, наконец исчезла и оставила лишь уверенность в том, что она обязательно доведёт начатое до конца. Она всего лишь тупо ждёт время, ждёт прихода Тома, меланхолично покачиваясь, обнимая Лаванду, трогая её пушистые локоны и прикрывая веки. Её подбородок касается макушки, грудь на секунду вздымается в глубоком вздохе, а ладони чувствуют, как под ними дрожит от слёз гриффиндорка, которая чудом осталась жива.
Это должно было казаться странным, но Гермионе даже не хотелось её утешать. Она не говорит ей ни о какой надежде, не вверяет, что скоро всё закончится и они победят. Вместо этого с её уст слетают другие слова:
— Вчера был последний рассвет.
Лаванда затихает и поднимает голову, чтобы заглянуть в пустые глаза и увидеть хоть какой-то намёк на надежду, но в них так черно, что лучше отвернуться. Она ослабляет захват рук и с неверием склоняет голову, как вдруг Гермиона добавляет:
— Если мы не уничтожим Волан-де-Морта.
Гермиона направляет взгляд на Лаванду и вздрагивает уголком губ, пытаясь улыбнуться, но улыбка не выходит, а Браун роняет голову и шепчет:
— Я хочу домой.
— И я, — коротко отзывается Гермиона и снова болтает ногами по воздуху.
Она не думает о доме, не вспоминает родные стены, лица родителей и беззаботные времена — ей всего лишь нужен Том, чувства которого бьются об неё в нервозности и волнении.
Снова подставил себя под удар.
Но Гермиона не переживает: она точно знает, что он выберется из любой передряги живым и невредимым, к тому же магия не шепчет ей скрепить их силы, чтобы наделить его волшебством, а значит он прекрасно со всем справляется сам.
Гермиона прекрасно понимает, что он находится там, где сидит Волан-де-Морт.
И сейчас её почему-то не волнует, где находится Гарри — она уверена, что друг пошёл в лес, потому что таковы были условия Тёмного лорда, и, зная Гарри, Гермиона больше чем уверена, что он отправился туда.
Она не боится наступления часа, когда в замок снова ворвутся Пожиратели смерти и другие союзники Тёмного лорда, чтобы решить их судьбы. И даже тогда она не почувствует себя проигравшей, ведь смерть — это не конец. Весь смысл её жизни заключается в другом, и теперь она точно знает, в чём.
В лёгком нетерпении ждёт возвращения Тома, ощущая его где-то рядом. Он уже в безопасности — шёпот сердца стихает, нервы успокаиваются, дыхание становится ровнее.
И пока Лаванда садится на стол рядом, понурив голову, Гермиона принимается отсчитывать секунды, не найдя другое занятие.
Раз. Два. Три…
Лаванда подхватывает её умиротворённость, слабо начинает болтать ногами по воздуху и с облегчением понимает, что это очень помогает — поэтому Гермиона так спокойна?
Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять…
Лаванда подстраивается под её ритм, и вдвоём нога в ногу рассекают безмятежно воздух.
Обе больше не оборачиваются внутрь зала, не обращают внимания на голоса, всхлипы, на раскинувшиеся тела, на оплакивающих знакомых и друзей. Казалось, весь мир разделился на части: там, где плохо, и там, где плавают в замысловатом танце кругляшки, устремляясь выше ресниц.
Семьдесят три. Семьдесят четыре…
Гермионе очень хорошо с Лавандой — она прекрасно поддерживает атмосферу умиротворения и тишины, как какой-то страж, отделяющий границу миров.
Восемьдесят. Восемьдесят один…
Гермиона пробуждается словно ото сна, заметив, как Лаванда резко вдёргивает голову и внимательно всматривается на вход в зал. Она перестаёт болтать ногами и сама выпрямляется, ощущая, как наконец-то к ней приходят хоть какие-то эмоции.
Том явно уже наплевал на всех присутствующих здесь — на нём нет дезиллюминационных, он держит в пальцах сигарету и часто втягивает дым, сверкая красным угольком в полумраке высокого свода зала, на котором больше не было отражения неба. Его взгляд лишь на несколько секунд обводит зал, ясно замечая всех волшебников, делая какие-то пометки в голове, а затем прямо смотрит на неё. Блестящие глаза настолько живые, словно в них скопилась вся жизнь присутствующих — он зашёл в зал как луч света, который каждый ожидает здесь, чтобы понять, что наступил рассвет.
Гермиона слабо улыбается своим мыслям и спрыгивает со стола, оживляясь, словно в неё наконец вселили энергию.
От Тома как всегда разит величественностью и уверенностью, он держит спину прямо и пронзает темнотой антрацитового взора, вызывая впечатление, что ты под прицелом и ничего не сможешь от него скрыть. Его движения кратки, стремительны и решительны. Тонкие губы плотно сжаты, выражая тем самым, что он снова и снова о чём-то думает — в его голове тысячи мыслей, которые, уверена Гермиона, в большей степени ни разу ещё не озвучены, да и не хватит времени их озвучить. Она не имеет представления, как он может столько и постоянно думать — ей кажется, что любая секунда его жизни проведена в размышлениях и, может быть, во снах они не оставляют его в покое, преображаясь в разные образы и силуэты, наводя на мысль подумать о чём-то после сна.
Он одержим думами — наверное, это единственная его клетка, в которую он оказался заключён на всю жизнь. И, конечно же, это его и делает таким успешным.
Гермиона знает, что он никогда ещё не ошибался.
И зная, что требуется от неё, она точно уверена, что Том всё подготовил к тому, чтобы у Гермионы всё получилось. Просто она сама пока этого не знает и лишь в нужный момент явно ощутит на себе, что сможет.
Наверное, она одна, кто за всю жизнь Тома прожил бок о бок с ним так долго, чтобы стать ему единственным собеседником на протяжении долгого времени, а это прекрасный повод изучить его и различить то, что для всех людей скрыто тонкой вуалью или паутинкой обмана. Она дальше всех проникла в дебри сотен оттенков цветов его качеств, даже тех, что находятся в самых скрытых и дальних чуланах, и ей кажется, что она знает его хорошо. Даже слишком хорошо.
Просто всё, что было в этих чуланах, невольно перепало ей, и засело чувство, что все его оттенки вломились к ней, перемешались, создавая определённую гармонию цветов, и теперь они безвозвратно завладели ею, составили какой-то баланс её личным качествам, преобразуя в идеальный композит.
Преобразуя Гермиону в идеал, который нужен Риддлу.
И она чувствует тонкий намёк на радость, видя, как он идёт к ней. Его черты навсегда отпечатались в памяти — их словно вырезали в сердце, выжгли острой спицей насквозь, чтобы не оставить ни единой возможности стереть, вырезать и изничтожить.
Том преодолевает последние несколько шагов, останавливается, и его пальцы машинально прикасаются к её шее, вонзаются в волосы, и оба чувствуют, как магия тут же слабо проникает внутрь, балансируя посреди двух личностей, между которыми не осталось даже невидимой границы. Однако его взгляд направлен на Лаванду, поэтому Гермиона немного поворачивается вбок.
— Ты должна передать каждому: любой должен попытаться убить Волан-де-Морта. Он уязвим — кто-то из вас должен убить его. Что бы ни случилось.
Гермиона снова поворачивается к Тому и между прозвучавших слов слышит истину, которую… готова ли она принять?
У Волан-де-Морта не осталось больше крестражей?
Она ждёт, когда мысль о Гарри поглотит её разум, но почему-то она плавает где-то за границей сознания и особо не торопится войти в неё. Эта мысль как назойливая мушка, которая пытается найти брешь в голове, но не может, потому что она оказалась хорошо защищена — словно кто-то выставил высокие стены без окон и дверей, не давая даже единственного шанса пропустить в себя и поддаться мятежу.
Лаванда слышит это как надежду, спрыгивает со стола, словно зарядившись энергией от Тома, резко кивает и удаляется вглубь зала.