Карты и лезвия

— Будет мне подарком на день рождения, — прокомментировал пустоту ведьмак.

— У тебя день рождения?

— Ага.

— Здорово! А какая сегодня дата?

— Не знаю.

— Не страшно. Сегодня отличный день для дня рождения, — Лайка подвинулась ещё немного. Заторможено, с усилием. Наклонилась, чтобы чмокнуть снова, в живую щёку. — Вот тебе подарок за все прошлые дни рождения, когда я не могла поздравить. А вот за будущие.

Лайка поцеловала Марека в лоб.

— Продолжай догадки, именинник ведьмин.

— Ты прилипла ко мне, когда я сломал меч. Но ты не привязана к нему, иначе осталась бы в Банульфрике. Но ты плохеешь, потому что мертво твоё тело, разбит Зунг.

Марек замолк, но Лайка не подогнала его. Смотрела пустыми глазами, как при первой встрече.

— Думаю, ты что-то вроде духа предмета. Как домовой, только… Вещевой.

Она улыбнулась.

— Неплохо, ведьмин. Близко, наверное. Тело моё и правда мертво. Только сгнило давно. Хотя, зная ведьминов, наверное, меня сожгли.

— Ты всё-таки была человеком? В смысле, эльфом.

— Конечно. Ты же видел моё имя в документах на Йеммельзунг Эльста. Слышал.

— Я решил, что ты врёшь. Что ты украла имя у прошлой хозяйки.

— Я старалась тебе не врать, ведьмин. Лайкафильнир моё имя. Я умерла двести шесть лет назад под Шаэрраведдом. Под флагами с угольным кругом. За Аэлирэнн.

…Эльфийка пропускает удар. Талию разрывает вязкая боль, впивается в бок, сводит тело до хруста в мышцах. Она успевает заслонить мечом шею. Волны Зунг хватают железо врага — изгибы не дают острию съехать вниз. Эльфийка теряет силы. Валится, ударяясь спиной о труп. Вся земля в трупах. Перекат от нового удара, стон боли. Эльфийка лягает врага, попадает по пальцам. Грязь забивается в горящую рану. Больно. Но нельзя проиграть, иначе проиграют Аен Сейдхе. Человек должен умереть. Холодные карие глаза наливаются злобой, застилаются чернотой. Это капиляры полопались, это со лба льётся кровь своя и чужая. Эльфийка ставит в грязь руки, готовится оттолкнуться. Латный сапог ломает пальцы. Стон. Человек поднимает Зунг, заносит над эльфом…

Кап. Кровь упала на снег. Кап-кап-кап. Полилась бордовым ручейком. Снегу бы плавиться и шипеть, но он кровь не чувствует. Этой крови давно не существует. Голова ведьмака тяжелеет — его сносит запахом, которого давно не существует. Запахом поля боя. Легкий ветерок уносит его прочь из головы, из Махакама, в прошлое.

Лайка сидит в крови. На руках, на одежде. Её бок чёрный, черно лицо. Чернеет пламенеющий меч под бледной рукой, что не проваливается в нежный снег. Этот меч привиделся ведьмаку в блеске снега и крови, которую не впитывал плащ.

— Такой я умерла, — шепчет Лайка, и лицо её рассекает гладкая трещина, кровоточит. — Умерла бы.

…Витиеватое лезвие вспарывает человека. Новая волна крови накрывает эльфийку.

— Лайка! Вставай, где твой меч?

Ведьмак приседает, почти падает. Кто-то заносит над ним топор — получает в пах сталью, ровно в артерию.

— Лайка!

Эльфийка — тряпичная кукла. Ведьмак зажимает рану на талии. Кладёт знак. Оглядывается. В суматохе, в пыли и дыму, где-то там, он не видит, но чувствует магию. Туда дрожит медальон. Новый дхойне получает по ногам.

— Терпи, Лайка. Не засыпай.

Эльфийка тонет в стонах. Они говорят ведьмаку, что она жива. Но они слабеют. Очередной дхойне замахивается мечом. Стрела вырастает из его глазницы.

— Лекарь!

Лекарь занят. Он держит руки, держит свет над порезанной шеей. Ведьмак пинает его в спину. Свет гаснет, эльф захлёбывается в крови, лекарь в отчаянии.

Он не в силах сопротивляться. Он готов к смерти, но смерти не до него. Над лекарем нависает ведьмак. Их ведьмак.

— Ва… Варьян…

— Срочно, держи её жизнь.

— Варьян, ты только что…

— Не до этого, — ведьмак кладёт знак. — Аэлирэнн не должна умереть. Держи её жизнь. Быстро.

— Лайка? Тебе не больно?

Лайка истекает кровью.

— Нет, милый ведьмин. Моя боль осталась там.

…Они продираются через битву. Через убой. Лекарь снимает ведьмачий знак, кладёт магию. Её не хватает — раны слишком глубокие, Аэлирэнн потеряла слишком много крови. Не важно. Она не должна умереть. За её жизнь борется чародей, за её жизнь борется ведьмак. Два эльфа находятся в конвой. Знак. Они тоже знают: Аэлирэнн не должна умереть, они тоже борются за её жизнь. Один из них умирает за Аэлирэнн. Чародей падает, но его поднимают за шкирку. Он должен лечить ценой своей жизни. Он лечит, он умирает за Аэлирэнн.

— Куда мы, Варьян? — кричит эльф, что готов умереть за Аэлирэнн. — Поддержка не в той стороне! Её нужно…

Варьян контужен собственными знаками. Он не слышит, но читает по губам, по бровям, по развороту плеч тень сомнения. Эльф получает кинжалом по горлу. Он умирает ни за что.

Лайка больше не стонет, но Варьян слышит её сердце. Медленный тихий бой…

Марек его не слышит.

— Я не знаю, что было дальше, ведьмин. Не знаю, как он нашёл того эльфа, как не дал умереть мне, пока искал. Но Варьян много рассказывал мне потом.

— …Помнишь нашего друга, Лайка? Магика с Синих Гор? У него получилось.

Ведьмак протирает пламенеющую Джеммельзунг Люхса, стирает кровь. Руны вдоль изгибов гаснут.

— Теперь мы всегда будем вместе, Лайка, как и мечтали.

Ведьмак трёт клинок маслом. Письмена вспыхивают вновь. Тут же затихают.

— Теперь ты убъёшь столько дхойне, сколько на небе звёзд. Сколько ты не успела, весь твой народ не успел. Их кровь будет вечно лечить тебя, Лайка. Пей её, не бойся смерти, наслаждайся вечной жизнью со мной, Лайка…

— Двести лет — вот сколько длилась вечная жизнь. А совместная… лет семьдесят?

— Много для ведьмака.

— Немного для ведьмака, который охотился только на людей.

— Нет, я конечно слышал, что Рысь был с приветом… Но чтобы души и в меч…

Лайка тихонечко засмеялась.

— Не знаю, души ли. Не чувствую себя душой. Скорее… Размытым воспоминанием. И даже не своим. В конце концов, я не помню ничего плохого о себе. Думаю, я воспоминание о той, настоящей мне, которая умерла. С щепоткой магии и украденных у тела жизненных сил. Не знаю.

— Кажется, нужно присмотреться ко всему хламу, что Варьян растащил по тайникам.

— Точно. Прислушайся, не бьется ли у хлама сердце.

— Серьёзно?

— Нет, ведьмин. Он говорил, что мы были единственным успехом того чародея. Возможно потому, что в спину ему тогда смотрел меч. Надеюсь, не ударил.

— «Мы».

Лайка опустила голову.

— Когда-то Варьян любил меня как друга, может, как женщину. Потом как вещь. Мы и вправду всегда были вместе. Даже когда один из нас умер.

— Каково это, быть вещью?

— Наверное, неплохо, когда вещь не меч. Хотя на что мне жаловаться. Знаешь, я почти не помню, какого это — быть эльфом. В смысле… Я так и не вспомнила, какой была. Кажется, я и правда ненавидела людей, но не знаю. Так говорил Варьян. Было здорово пить их кровь. Я чувствовала себя правильно, как будто делаю своё дело. И Варьян так любил меня. Кажется, только сильнее после смерти. Он рассказывал мне столько всего… Но он умер однажды. Не сдержал обещания быть со мной вечно. Долго я тогда не касалась крови, ничего не касалась. Хотя, может и не долго. Это было похоже на сон. Мгновение небытия. А потом снова пальцы на рукояти, снова я убиваю людей. Здорово. Это Ыйангыр взял в руки меч. Он не говорил со мной, не знал, что я, что Зунг живая.

— Что ты Зунглайка.

— Красиво… Да, вот, кто я. Зунглайка. Думаю, никто этого не знал, кроме Варьяна, того чародея и меня. Хотя… я тоже не знала, пока не разбилась. В любом случае, истории не закончились. Новый ведьмак чаще использовал Зунг. Уже не только на людях. Жаль, говорил мало. Знаешь, кажется, я помню тебя. Вот таким, — Лайка вытянула ладонь, — маленьким и с лицом.

— Ты слышала и видела всё это время?

— Нет. Скорее чувствовала? Колебания воздуха в пустоте. Одни были похожи на слова, другие на лица, но всё это были вибрации. Только смерть я видела ярко. Упивалась ей. А потом всё стало мутно, невнятно. Как через барьер. Стало сложно пить и ощущать. Лечить раны.