Карты и лезвия

Кто-то из низушков мечтательно вздохнул.

— А давайте я вам попозирую на месте Марька?

— Сначала пройди со мной огонь и воду, потеряй пару раз и найди, — промурчала Лайка, почёсывая ведьмака за отсутствующим ухом.

Так начались расспросы о совместной жизни ведьмака и эльфийки, но даже Лайка больше отшучивалась, чем врала. Под конец призналась, что очень устала. Усталости там ведьмак не слышал, но Лайка говорила и двигалась медленней, будто замедлялись процессы в организме, будто она затухала.

Только когда Марек начал клевать носом, а руки творцов «отваливаться», компания переместилась в «Бездельную»: широкую комнату в коврах, подушках и с печкой-камином (первым и последним, что увидел ведьмак в Галерее) прямо в центре. Бездельная вместила всех желающих, и кто-то ещё умудрялся шуршать по пергаменту перьями в полумраке, поглядывая на гостей. Под шуршания эти было приятно провалиться в сон. Кружка с анальгетиком выскользнула из ослабевших пальцев, но её вовремя подхватил кто-то и отставил.

Не успел ведьмак заснуть, его затормошили.

— …извини, Марек, прости, извини… — слышалось сквозь пелену. — Ну давай, вставай, Лайка хочет попрощаться.

— Фто…

— Она уже со всеми попрощалась, ты остался. Извини!

— Да щё ты изфиняешься…

— Так бужу! Нехорошо. Давай, подъём, она спешит и на улице ждёт. Позвали, говорит, её птички. Эльфо-чародейские дела какие-то. Ты знаешь, сказала.

— Знаю, — зевнул Марек.

Гоза проводил его до двери. Казалось, впервые они шли по этому коридору вечность назад, а было это всего лишь вчера. Вчера ли? Низушек протянул Мареку плащ.

— Ты это. Передай ей гладкого полёта и попутного ветра.

— Угу.

Затрещали механизмы. Дверь закрылась за ведьмаком, оставив наедине со свежестью ночного Махакама.

========== Глава 15 - Гладкого полёта ==========

Марек вдохнул свежего воздуха. Слишком резко — закашлялся, глотнув мороза. В Галерее всё-таки было куда теплее. На вспоротую щёку легла снежинка. Мягкая и маленькая — летняя.

Ведьмак осмотрелся: ни одного свежего следа, только тяжёлые краснолюдские давностью в несколько часов. Ведьмак прислушался: шелест деревьев. Птица потопталась по ветке, ветер подтолкнул с горы свежий снег. Ведьмак принюхался: холод, хвоя, свежая травка. Ничего не говорило о том, что здесь есть кто-то, кроме ведьмака и Махакама.

Впереди обнимал территорию Галереи сосновый лес, справа темнели ворота в гору, а слева светилась шапка Сада. Яр направился к ней.

От купола веяло теплом. Снег не подбирался к нему ближе, чем на три шага, зато не стеснялась жаться молодая трава. Марек сделал пол круга, посмотрел, не присела ли эльфка на тёплую зелень в окружении света и снега. Не присела.

Больше на территории Галереи не было ничего.

— Гафка? — оставил Махакаму ведьмак и затих.

Только спустя пару секунд, после скрипа сосенки и хруста снега под лапками зайца, он услышал тихое копошение с гор. Повернулся к скалам и…

Получил в морду снежком.

— Ах ты жопа, — отплёвываясь от снега, вытряхивая его из глазницы, выругался подбитый.

Всмотрелся в глыбы: тёмный ушастый силуэт махал ему сверху ручкой. Указал вниз, на щель между крупных камней. Марек направился к ней, увернувшись от нового снаряда. Загрёб голыми пальцами снега, как только вышел из зоны видимости стрелка, да побольше, лепя себе снежище бронебойный.

Еле заметная, накрытая оледенелым снежком, но ни единым следом, тропинка петляла между камней. Уводила вверх крошечным серпантином. Марек вышел по ней на каменную поляну, будто ладошку, подставленную скалами над Махакамом, чтобы жители его могли приходить сюда отдохнуть, посидеть в тишине, поглядеть на родные края под ногами и небо над головой.

А вот и беззащитная цель. Сидит спиной, любуется видами. Конечно, она ожидает атаки, но когда… Ведьмак замахивается и… Ещё секунда… Вторая… И снежище отправляется в полёт.

Жертву спасла только косость врага. Снежный ком пролетел мимо, в дюйме от острого ушка.

Лайка не вздрогнула, не обернулась, не рассмеялась — ничего не предприняла.

Потянувшийся за новой порцией снега, Марек выпрямился. Кажется, они больше не играют.

Захрустел снег в сторону эльфийки, громко хлопнул плащ — Яр постелил его на мёрзлый камень, прежде, чем присесть.

— Совсем плохо, а?

Лайка не ответила.

Она сидела в другой одежде: сарафан заменили брюки и стёганый кафтан под жилетом. Предплечья обняли наручи, пустые ножны свисали с пояса, в снегу не тонули.

Эльфийка повернула голову, встретилась взглядом с Мареком. Лицо её расчертили блёкло-зелёные полосы.

— В Белку играешь?

Лайка улыбнулась.

— Это Белки в меня играют.

Голос у неё не болезненный, не дрожит, только очень тихий. Будто не в паре локтей сидела эльфка, а в двадцати.

— Как твоя карточка, Марек ведьмин?

— Хорошо, наверное. Скоро её не будет.

— Здорово.

— Проще было бы пройтись по Галерее в тихий час, повырезать всех потихонечку, но-о…

— Но?

— Я так больше не делаю. И потом, я бы выхода не нашёл.

— Хи-хи, да уж, у них системы куда сложнее накерских и шарлейских.

— Ты позвала попрощаться?

Лайка отвела глаза.

— Да. Скоро меня тоже не будет.

— Боишься?

— Наверное, нет. Жалко только немного. Понравилось мне жить. А со смертью, думаю, мы уже подружки. Думаю, она готовит для меня чай. «Садись, садись, не стесняйся, твой любимый», скажет мне она. Смерть, должно быть, даже лучше меня знает, какой мой любимый.

Лайка подняла лицо к небу. Редкие облачка ползли по звёздам, лениво отправляли на Махакам снежинки.

— Мне хотелось умереть под открытым небом, поэтому мы тут.

— Одной умирать не хотелось?

— Пожалуй. Но скорее не хотелось оставлять тебя без ответов. Не хотелось быть очередным белым пятном в твоей памяти. Всё-таки, мы так давно вместе, — Лайка опустила тяжёлые ресницы. — Я так много о тебе знаю, а ты обо мне ничего. Нечестно.

— Согласен. Но ты можешь говорить о чём хочешь. Это твои последние минуты.

Эльфийка уставилась на ведьмака, едва приподняв брови.

— Это кто говорит?

— Не знаю. Наверное, герой какой-то песни.

— Требую возвращения моего прозаичного ведьмина.

— Иди ты.

— О, он на месте, спасибо. Но герой той песни прав. Это мои последние минуты. Хотя… Хотя у меня давно уже нет ничего моего. Знаешь, что было моим? Гусли. И то не эти. Не те, на которых я играла для тебя в корчме. Те я украла, как барды воруют друг у друга рифмы. А потом мне стало тяжело их держать. Думать?.. Делать?

От Лайки, ничем не пахнущей последние дни, повеяло металлом.

— Ты, наверное, уже понял, кто… как или что я?

— Есть пара догадок.

— Поделись, пожалуйста. Знаешь, мне нравится твой голос. Всегда нравился.

— О, э… ладно.

— Ну, с тех пор как я научилась понимать твою кашу, конечно.

Марек закряхтел. На самом деле заворчал, но очень неразборчиво. Лайка захихикала, и сам Яр, осознав произошедшее, улыбку не сдержал.

— Что ж, Лайка. Ты не спишь, не ешь, больше не оставляешь следов. Тебя не убивает впившийся в горло ярчук. Начнём с того, что ты не материальна. Ну, или частично, потому что потрогать тебя, — Марек протянул эльфийке руку, чтобы ткнуть в локоть, — можно.

Пальцы прошли сквозь Лайку.

— Кажется, больше не можно. Чёрт, а я рассчитывал на прощальный поцелуй.

Эльфийка засмеялась, будто бабочка забила крыльями.

— И с каких пор тебе нравятся поцелуи?

— Ни с каких. Но тот герой из песни нашёл бы их… под стать последнему куплету.

Лайка придвинулась к ведьмаку и протянула ладошку. Так дети предлагают сцепиться пальцами. Марек принял. Ничего не ощутил, даже призрачного касания, — он мог бы сжать кулак и ни на что не наткнуться. В руке его лежало что-то неизбежно уходящее или давно ушедшее.

Эльфка придвинулась к ведьмаку и чмокнула в шрам. Даже ветер целует телесней.