Карты и лезвия

— Думаю, ты уже догадался о ней.

— Скорее всего.

— У меня были конкретные планы на тебя и твои таланты, Йольт, но, — Уго кинул взгляд на руку Яра, — ты их подкорректировал.

— Кажется, мой выходной затягивается.

— По крайней мере с нашей стороны.

— Допустим, я залижу раны. Что должен буду сделать?

— Это продиктуют обстоятельства. У нас не так много активных Глаз, логично было бы определить тебя к их числу.

— Буду влезать в башни замков и подглядывать за королевками?

— За королевками лучше подглядывать из свиты, а к этому ты не предрасположен. Другое дело мир пониже, попроще. В конце концов, Гвинт ждёт колод Зеррикании, Хакланда, Зангвебара.

— Далеко. Может, лучше Офира?

— К Офиру ты опоздал. Мы давно работаем над ним.

— Вы серьёзно можете отправить меня в какие-то ебеня, прочь из Северных?

— Не знаю, а мы можем?

Марек запнулся.

— У меня нет повода говорить «нет». Я не знаю, куда иду. Почему бы не свернуть в какой-нибудь Хакланд, если он вообще существует.

— Бесцельное существование, а?

— Праведное безделье.

— Хорошо, что ты так это видишь.

— А вы что же, доверяете мне?

— Нет, Йольт, мы доверяем фактам. Согласно им, ты справляешься со своей работой. По крайней мере со своими идеями справляешься.

— Ну спасибо.

— Не корчи рожицы…

— Какие рожицы, это моё лицо.

— …Это многого стоит. Брось, Йольт. Ты полез на Махакам ради какой-то, выражаясь твоим языком, «картинки». А ведь ты даже в Гвинт не играешь. Нашёл союзников, дошёл до Галереи. Почти целым. Сдал оружие, позволил себе крепко спать ночами и медитировать в чужих холодильниках. Что это всё, снова твоё безделье?

— Вероятно.

— А может, огонёк в глазах? Извиняюсь, глазу. Огонь исследователя?

— Староват я для такого.

— Знаешь, Йольт, у нас в гвинте четырнадцать ведьмаков, в архивах ждут своего часа ещё трое, но что для вас значит старость, я так и не узнал.

— Нельзя узнать, чего нет.

— Значит, сам понимаешь пустоту своих отговорок.

Марек фыркнул.

— Вот пошпионю я на вас. Вы гарантируете, что карта исчезнет из игры?

— Да. Если письменное обещание можно назвать гарантией.

— Подписывать я ничего не буду.

— Это ещё почему?

— Профессиональные заморочки.

— Чтоб ты знал, в Махакаме подпись ставится под каждым чихом.

— Чихать я буду не в Махакаме.

— И то верно. Значит всё, что у нас есть — это доверие. Меня устраивает, — Уго подождал, пока ведьмак сделает кислую мину и покрутит лампой в ответ. — Учти только, что карты не исчезают в момент. Уйдёт несколько лет, прежде чем мы соберём все копии, включая подделки. А забудутся они ещё позже. Очень уж ты хорош в колодах на уничтожение.

— Да я и в целом неплох. А с этим что?

Марек указал на повёрнутую к ним задником картину — Уго приставил её к стене под «дверью» в отдел Легенд.

— Пойдёт в архив. Если никто в Галерее не захочет её в своей комнате.

— Ну, тут я спокоен.

— Ты недооцениваешь вкусы и раскрепощённость художников.

— Сжечь точно нельзя?

— Ни за что. Как и легенду, как и точку в истории. Как и выбор, который привёл тебя сюда спустя столько лет.

— Ладно, плевать. Хватит того, что морда моя перестанет встречать ваших гостей и светиться во всех корчмах Северных.

Яр протянул Уго ладонь, но тот покачал головой.

— Ты не ставишь подписи, я не жму руки.

— Лучший договор в моей жизни. Крепчайший.

— Договор неба с облаками, — краснолюд улыбнулся куда-то в пустоту, — как сказал бы Гоза. Идём, брат. Тебя ждёт последний в Махакаме ужин.

***

В скромную трапезную не влезало даже треть Галереи, поэтому всех желающих отужинать с сейдхе и ведьмаком удовлетворить не получилось. Все, кто уже успел покушать, понуро в этом признались и перестали претендовать на застолье — разошлись кто по своим делам, кто сторожить любое движение гостей из соседних комнат.

Единственным неинтересовавшимся прощальным ужином был Чезаре — он с подносом укатил есть куда-то в одиночестве.

За целый день Лайка не успела надоесть хозяевам, и за места рядом с ней сражались особенно рьяно. Конфликты быстро разрешились, когда её посадили между Уго и Ладай, напротив ведьмака.

Марек оказался в окружении скульпторов — те охраняли «должок» от посягательств, а Коген расположился среди новых друзей из отдела Механик.

Болтали и смеялись больше, чем ели. Ведьмака с эльфийкой заваливали вопросами, а ответы слушали из набитых ртов, по крайней мере одного. Короткостриженная Лайка сидела в привычном своём сарафане, махала кусочком мяса на вилке и строила глазки всем желающим, кроме Марека.

После ужина Яр взял у местных поваров, по совместительству историков, счетоводов и резчиков, разрешение намудрить себе подобие эликсира — обезболивающее на базе Ласточки. Как только варево было поставлено остывать, сторожащие процесс скульпторы кухаря утащили.

Следующие полчаса ведьмак честно держал оборону перед навязчивыми предложениями обнажиться ради искусства, и эльфийка, которая скинула с себя платье, только войдя в мастерскую, не помогала. Марек всё-таки сдался — остался в одном исподнем, протезах и медальоне, тут же об этом пожалев.

— Так, это что?

— Где пресс? Где упругие формы?

— Чота я думал, ведьмаки потвёрже будут.

Особо смелый низушек ткнул живот Яра стеком. И без этого скованный под пристальным вниманием, Марек окончательно одеревенел, а цвета сделался чрезмерно для себя живого. Низушка треснуть по рукам не успел.

— Я сейчас обратно оденусь, мать вашу…

Скульпторы с художниками загалдели извинения. Кто-то поспешил на всякий случай утащить одежду гостей в соседнюю комнату.

— Посмотрю я на вашу твёрдость после двух лет в Туссенте, — заворчал ведьмак любимую с недавних пор отмазку на любой случай.

— Да ты и до Туссента был мягонький… Ай! Хи-хи! — Лайка получила в попу щипок.

— Ты не обижайся, Марёк, ты нам и таким нравишься.

— Мне даже очень. Есть, за что хватать.

— Да, горькая ведьмачья булочка.

— Где мой меч, блять, когда он так нужен.

— Точно не в штанах.

— ТУТ ХОЛОДНО.

Скульпторы, по мнению Марека в край оборзевшие, засмеялись. На самом деле, ведьмак им и правда нравился, и все это понимали. С большой любовью в глазах творцов лепились и вырезались на ведьмачьих миниатюрах шрамы. Кто-то даже перешёл с лепки героев на серию барельефов, перенося в малейших деталях объём рубцов и ожогов на глину.

Каждый нелюдь при этом по очереди интересовался, откуда у Яра тот или иной. А Марек оказался вдруг прирождённым драконо-и вампиро-борцем.

В обмен на эпические баллады, которые до Галереи почему-то дошли только сейчас, ведьмак слушал всё, что нелюди знают о ярчуках. Были это исключительно сказки с ярчуками-мудрецами и помощниками. Их персонажи то мелькали где-то фоном, успевая сообщить главному действующему лицу что-то бессмысленное, становящееся мудростью в будущем, то отвечали на просьбы о помощи тем, кто заслужил этого прошлыми или будущими делами, то сами бродили от героя к героя, подсобляя в любом деле, да как-то по-своему, с подвывертом. И ничего в этих сказках не было хотя бы отдалённо похожего на правду.

Наконец и Лайка удостоила Яра вниманием. Сложно было не удостоить, когда позировали они вместе. Позе ко второй ведьмака заболтали, он привык к температуре и раскрепостился, даже начал придумывать новые положения. Сломанная рука не сильно портила процесс, хоть художники на неё и ворчали. Марек даже смог подержать на живой руке эльфийку — она оказалась раза в три легче, чем на вид. А ещё раза в три холоднее, чем на память.

Нет, даже холод ушёл — тело её теперь вовсе температуры не имело. Медальон слабо дрогнул от эльфских касаний лишь раз, в позе номер четыре, оказавшись плотно сжатым в ладонях Лайки, которые держал Марек. Жизнь в её теле ведьмак не услышал даже на пятой позиции, когда лёг щекой на грудь.