Карты и лезвия

Марек отпустил руку с краснолюдской бороды, когда перестал слышать шаги.

— От эт хват, я чуть не обдел-л-сь. Профссоинально.

— Рефлекторно.

— Эт ты нас спас, котолак. От бы нам п-зды прил-тело. Хотя я не знаю, отк-да ты знаешь, о летащуей по Г-лерее п-зде.

— Пзду знать не обязательно. Её нужно чувствовать.

— От это мысль!

Оказалось, что лампу-бутылку без спичек не зажечь, но ни у Марека, ни у Борты их не нашлось, и они продолжили путь в темноте. Краснолюдка иногда спрашивала у кое-как видящего котолака, какие картины висят на поворотах — ориентировалась, видно, по ним.

***

— Борхта, курхваматьтвою!

— Откуд не жд-ли.

— Даже одежду не сменила, засрханка! А ну мыться, я тебя дальше не пущу такую!

Борта засигнализировала заторможенно понимание, смирение и согласие. Хлопнула ведьмака, вручая ему свой ценный недопитый груз, и заковыляла через костяное царство к одной из дверей.

— Вот же архсе млядская. Даже фархтук не сняла. Прхивет, талант.

— Давно не виделись.

— Как рхука?

— Болит. Не так, как обычно.

— Ещё бы — не волчок цапнул. Пошли, чё врхучу.

В кабинете с тигролаком, так и стоящем с иглами в ногах, Кукуй протянула ведьмаку горчичный свёрток. Марек развернул: это был его плащ. Всё ещё грязный и в крови он заметно удлинился: рваный подол заменили несколько разноцветных полос.

— Чё было, то налепили.

— Ого. Не ожидал.

— А вон ещё.

Боболака указала на край стола. На нём лежали пирамидкой куртка с рубахой, но ведьмак не обратил на них внимания. Он тянулся к медальону с разными глазами. Вместо цепочки кошачья морда теперь висела на бечёвке.

— Откуда?

— Борхта нашла, когда катала за дирхусом. Она хоть и пьянчуга, а глаз у неё алмаз, рхуки золото.

— Ух, я скучал.

— Давай, ведьмак.

— Что?

Кукуй поманила ладошкой, как дети выпрашивают монету. Марек положил ей в руку бутылку, предварительно отхлебнув.

— Да мля! Спасибо давай!

— А. Спасибо.

Кукуй глотнула, и хоть мордочка её нисколько не сжалась, шерсть тут же стала дыбом. Не такой уж и облезлой она вдруг оказалась. Кукуй выдохнула и вернула Мареку бутылку.

— Ты всё зашила…

— Не я, Борхта.

— А, вижу.

Швы на одежде и правда сильно отличались от швов на руке ведьмака. По ним даже можно было отследить, что зашивалось в первую очередь, а что под повышением градуса. Но швы это были крепкие, все на своих местах.

— Чёрт. Махакам…

— Чего ты там борхмочешь?

— Махакам слишком добр ко мне.

— Пф-ф! Махакам тебе что ли трхяпки шил и спать укладывал? Ну-ну, ватф. Пошли тогда, Махакам тебе ещё добрха отвалит.

Пока они шли в трупошную, Марек наслаждался тяжестью на шее. Теперь он чувствовал себя правильно. Слегка пьяненький, слегка побитый, с железкой на груди.

Посреди комнаты в плитке, на железном столе лежало тело. Ошкуренная туша ярчука без головы. Голова же, уже почти череп, зияла пустыми глазницами на другом столе. Нижняя челюсть и все зубы разложены были в своём порядке неподалёку.

Кукуй взяла клык и положила Мареку на гипс. Лёг идеально — длиной зуб был с ведьмачье предплечье, а толщиной примерно с его лучевую кость, которую оба нелюдя ещё вчера имели честь лицезреть.

— Это мне?

— Тебе.

— Спасибо.

— Глянь-ка, сам спрхавился курхвёнок.

— Я подпивший легко обучаемый. Тебе он точно не нужен? Будет у тебя ярчук без клыка.

— Буду всем говорхить, что клык остался в ведьмаке. Рхомантично — пиздец.

Ведьмак осмотрел тело зверя. Оно лежало выпотрошенное: мышцы да кости, никаких органов. Как-то удар по боку его совсем не задел — даже не царапнул рёбер. Ощущалось иначе.

Марек пытался вспомнить хоть что-то, что читал в юности о ярчуках. Было ли в одной из тех полузабытых книг, что хранились в чародейской библиотеке, написано про саблезубость? Про какое-то неприличное количество пальцев? Марек не помнил, зато всё это видел.

Ведьмак осмотрел зубы: здоровые, но волчьи как волчьи.

— Эй, Кукуй? Ярчуки же не ядовитые? — зачем спрашивал — сам не знал. Видел же, что ядопроводящих каналов нет.

— Нет, окс, конечно.

— Странно. Боль странная.

— По телу?

— Нет, по телу обычная. Только в руке и немного в затылке.

Кукуй пожала плечами.

— Херх знает. Может, ведьмачья крховь с ихней слюной рхеагирхует?

— Я бы чувствовал это венами.

— О как.

Марек приложил медальон к костям, зубам, туше, к гипсу — ничего.

— Ярчуки, они же не любят чары, да?

— А то! Они Махты обходят за милю.

— Махты?

— Ты чего, ватф, рходнички магии не знаешь? Только не говорхи, что в Северхных…

— Есть. Места Силы называются.

— Ну слава меди.

— Магия им не нравятся, значит. Этот ярчук напал на затухающий источник магии. А меня ударил не в шею, а по руке. Даже не так. По Знаку.

— Чё ты там мутишь?

— Анализирую.

— Хуилизирхуешь. Тут тебе в вопрхосе магии помощников нет. Ни в этой комнате, ни в Галерхее. В Махакаме — не ебу, врходе перхдел где-то десяток магикнутых…

— Ну да. Зубы как зубы. Псина как псина.

— Э, ты тут псина. Дирхусы пёсики.

Ведьмак хмыкнул. И чем ярчуки заслужили столько симпатии на Горе? Может именно тем, что погнали с неё чародеев?

— Интересно. А они съедобные?

— Чего, млять?

— Того. Есть ярчуков можно? Вроде волчара, а мяса больше, чем в корове.

— Не знаю, ведьм… Но теперхь мне, мляха, интерхесно. Отрхезать тебе на ужин?

— А отрежь. Могу и сейчас попробовать, не вижу болезни.

— Ну дикий!

— Я исследователь, Кукуй. Показал бы тебе научные труды, да они под горой остались.

— Чего ты там, окс, исследуешь?

— Съедобность. Всех подряд.

— Не, ну точно дикий.

Кукуй срезала тонкий слой мяса с рёбер. Такими прозрачными ломтиками в богатых лавках Северных продавали дорогую говядину. Ведьмак понюхал (ничего особенного) и отправил в рот. Пожевал задумчиво под заинтригованным взглядом Кукуй.

— Ну чё, талант учёный, верхдикт?

— Мхм… Не понял. Давай ещё, — судя по лицу, на втором ломте, талант учёный всё-таки что-то понял. — Знаешь, съедобно. Интересно. Похоже на медвежатину. Только грубее и слаще. Советую.

— Не, спасибо.

— Отрежь ещё.

— Трхавануться рхешил, не иначе.

— Чем я только не травился, Кукуй — вкусноту от яда отличу.

— Херх с тобой, котярха.

— Я думал, боболаки едят сырое мясо, — протянул Марек, смакуя третий ломтик.

— Едят. Зубы, вон, видел? — Кукуй засветила ряд бритвенных треугольничков. — Только я совсем мясо не ем, даже вархёное.

— А чего так?

— Ничё интерхесного, зверхушек, млять, жалко.

— Забавно.

Четвёртый кусочек ведьмак не попросил. Было всё же в этом мясе что-то странное, отчего набивать им желудок не хотелось. Подозрительный привкус, но не болезни, не токсичности. А может, и не было его, а казался с непривычки. Такое бывало в его учёной карьере.

— И всё-таки чёрт.

— А?

— Что-то я боюсь, Кукуй, — Марек снова принял от боболаки бутылку и опустошил. — Что-то, чую, мне хана.

— Это ещё почему? Впитал дирхусную мудрхость?

— Не. Просто знаешь. Что-то всё идёт хорошо. Что-то больно мне везёт. Когда судьба по головке гладит — одно значит. Сейчас схватит за волосы и окунёт с головой.

— Так, этому таланту больше не наливать.

— …ааААА! — раздалось из-за железной двери и продолжилось невнятными криками.

— Чё за лабуда в моём отделе!

Только Кукуй открыла дверь, в неё влетел растрёпанный Гоза. Он врезался в боболаку, которая не упала только оттого, что сзади стоял ведьмак.

— Кукуй! — Гоза запыхался, но времени дышать у него явно не было. — О, он тут! — низушек бросил на Яра взбудораженный взгляд. — Кукуй, прячь его!

— Чего?

— Сюда, хах, идут Гооги! На дируса смотреть! Прячем, хах, ведьмака!

Только Кукуй сделала шаг, загрохотали ворота на другом конце комнаты. В тёмный зал ударил свет, обрамляя силуэты чучел.