Карты и лезвия

— Ну темень… Впрочем, мы и правда сделали всё, чтобы они не бросались в глаза. Помнишь третью редакцию? Ай, не помнишь же, ты и не родился тогда. Там они, в общем, и правда слишком выделялись в этих своих здоровенных квадратиках. Даже люды бы что-то заподозрили.

Нелюди засмеялись и продолжили болтать о картах. Разговор этот был уже далеко не об игре, а о какой-то внутренней кухне. Гоза и рад был разбалтывать байки заинтересованному, но куда менее осведомленному Когену.

Марек нашёл Лайку сидящей на корточках в уголке зала, под внушительной композицией с охотой лисиц. Эльфка изучала чучело крохотного кроленя: тот замер на краю обрыва, глядя на своих вот-вот убийц.

Когда к ведьмаку стояли спиной, он по привычке подкрадывался бесшумно.

— Зайчонки нравятся?

К досаде ведьмака, Лайка даже не дрогнула.

— Они милые, — тихо сказала она. — Но рогатых я не видела. Ведьминам дают на таких заказы?

— Ого, чего-то не знаешь? Ведьминам дают заказы только на то, что сами убить боятся. То, чего не существует — не боятся. Особенно когда оно такое. Милое.

— По-моему, то, чего не существует, боятся намного больше. То есть, рогатых зайцев не бывает?

— Нет.

— А что они тогда значат?

— В смысле?

— Всё, что люды и нелюды придумывают — всё что-то значит.

— По-моему, кролени ничего не значат.

— Прямо как настоящие кроли.

Марек в ответ не то шмыгнул, не то фыркнул. Лайка встала — за ней с пола потянулась гладь волос. Ей выдали отдельную свечу, на которую насажен был кусочек пергамента, чтобы воск не капал на пальцы.

— Как рука?

— Бывало и лучше. Как бок?

— Бывало и хуже.

Талия эльфийки хоть и была в засохшей крови, выглядела целой, даже ткань в полутьме казалась нетронутой.

Громко хлопнула, грохоча, железная дверь.

— Пошли, ведьмак.

— Мы с вами! — тут же влез Гоза.

— Нет. Хотя ладно, у меня теперхь хорхошее, — зевок, — настрхоение.

Кукуй провела публику вглубь выставки, юркнула между композицией с арахноморфом на скале и шкафом, заставленным куницами. Судя по тому, как легко отъехал с прохода паук — камень был репликой. Боболака поманила публику когтистой ладошкой и исчезла в чёрном проёме двери.

========== Глава 10.5 - Тигрхолак ==========

Когда гости с Гозой вошли в помещение, в нём было уже светло. Кукуй, давя всем своим малым весом на ручку цепи, поднимала стеклянное блюдо огня. Гоза с Когеном поспешили ей помочь, но опоздали — что-то под потолком щёлкнуло, и боболаку перестало тянуть наверх.

Вдоль стен просторной, по большей части пустой комнаты разложенные были груды меха, расставлены деревянные болванки и соломенные куклы, в которых угадывались силуэты животных и монстров, но фигура в центре перетягивала на себя всё внимание. Антропоморфный силуэт, изогнутый в позвоночнике по спирали. Метра три в холке, он нависал над вошедшими нелюдьми, раскрыв звериную пасть в немом рыке. В свете огня блестели яростные глаза, влажные клыки, летящая с языка слюна.

Марек обошёл кругом: конечно, это был оборотень. Человек, судя по размеру, женщина — по деталям. Крепкий, даже коренастый, при этом пластичный, он будто уворачивался от невидимой, ещё не встроенной в композицию угрозы. Густая белоснежная в голубой отлив шерсть в серых, почти коричневых полосах неравномерно редела к кончикам лап. Передние превращались в подобие рук с выпущенными (насколько ведьмак мог судить по кошколакам, тигролаки тоже должны были иметь способность убирать их) гнутыми когтями.

Шкура показалась Мареку со странностью, особенно в местах полос: будто принадлежащие им ворсинки были грубее основного массива шерсти (какое-то художественное покрытие для долговечности?). Несколько тонких старых шрамов проглядывали из-под шерсти по всему телу, но больше повреждений, к своему ведьмачьему удивлению, Яр не отметил. Даже хвост — гордость и редкость любого кошколака — до скульптора дошёл без потерь, вился длинной лентой в ногах. Волшебная сохранность для оборотня.

— Рхуками не!

Шлепок. Это Кукуй ударила по рукам Гозу. Он потянулся потрогать заднюю приподнятую лапу, из которой торчали длинные булавки с разноцветными кубиками и шариками на концах.

— А зачем ты его истыкала?

— Так дерхжится на кукле шкурха, балда, пока я всё не сошью.

— Он же был сшит… Ну, когда ты показывала.

— Мне не нрхавилось — я рхаспорхола. Опять.

Лайка тоже начала обходить экспонат против направления ведьмака, судя по лицу — глубоко очарованная. Коген, спохватившись, последовал за ней чуть в отдалении, прячась за юбкой с обеспокоенным видом, будто всё-таки побаивался, что фигура вот-вот оживёт.

Марек заметил в стороне стремянку и подтолкнул без спроса к тигролаку. Взбежал (тут же об этом пожалев и закряхтев) на пару ступенек, чтобы заглянуть в глаза. Мёртвые для живого, живые для мёртвого — пыльные стекляшки. Красно-лиловые, они смотрели с полузвериной морды, слишком понимающей для зверя, слишком неосознанной для человека.

Лицо это походило на лицо мантикоры или рыси. С кошколаками Яр встречался всего однажды и о сходстве с ними ничего сказать не мог. Одно было ясно — перед ним стояло существо, не упомянутое прежде ни одним известным ему ведьмаком, не записанное ни в одном известном ему бестиарии. Но стояло, некогда живое, а сейчас как живое.

— Не пойму по твоей хархе, ведьмак, — подозрительно щурясь, заскрипела Кукуй, — что думаешь?

— Я удивлён. Я… Гавка, как там барды выражаются?

— Смятён, поражён до глубины души, восхищён.

— Допустим, вот так.

Ведьмак потянулся железными пальцами тигролаку в рот, к стеклянным каплям слюны.

— Рхуки кышь! Стрхемянку выбью.

Марек поборол острое желание положить на «мокрый» язык тигролака пальцы, исключительно чтобы посмотреть реакцию Кукуй. Всё-таки, она спасла ему руку, а падать было высоко. Продолжил только смотреть.

— Так что, талант, ничего не колет твой глаз?

— Колет.

Марек слез с лестницы и отошёл оглядеть фигуру издали.

— Кроме того, что я страшно устал. Когда проклятый умирает в звериной форме, его тело превращается в человечье. А это — труп зверя.

Кукуй расплылась в хитрющем оскале.

— Я может и не рхисую, но тоже художник.

— Так он не настоящий?

— Такой же настоящий, как все мои дети.

— Я, как там, Гавка?

— Уязвлён? Тем, что не заметил подвоха. Ведьмин, а не отличил вымысел от реальности.

— Ну, может, не так драматично, но да.

— Сочту за комплимент, — хрипнула Кукуй, довольно улыбаясь. — Но не сомневайся, ведьмак — тигрхолаки существуют. Этот хоть и сделан из волчьей шкурхы, но его прхототип брходит по Зерхрхикании.

— Да, — вставил Гоза. — Мы готовим Зерриканскую колоду, и баллада о тигролаке Ашанти Ганджу, женщине с белоснежной кожей, во́йне огненных песков, — первая, что пришла нам в руки оттуда.

— Ой, так я слышал эту легенду! — пролепетал Коген так тихо, будто не хотел, чтобы его услышали. — Я ведь только из Зеррикании…

Гоза оживился и развернулся к краснолюду, хотел было что-то сказать, но Кукуй его перебила:

— О Зерхрхикании потом поболтаете, кирхку у тигрхолака не отбирхайте.

— Вы сказали, женщина с белой кожей?

— Ведьмак, курхва, не отвлекайся.

— Да нет, Кук, — Марек устало потёр лицо, — это важно для твоей фигурки.

Кукуй подняла брови — чуть более пушистые, чем остальные части боболачьей мордочки.

— Да, — кивнул Гоза. — Согласно балладам, Ашанти Ганджу белокожая.

— Но в Зеррикании кожа у людей тёмная.

— Темнее глины.

— Значит, она нордлинг или нильфгаардец?

— Нет, она чистого снега зерриканка! Просто… Как там это слово было, Кукуй?

— Альбиух.

— Альбинос!

— Ага, — кивнул ведьмак, — значит и полосок у её звериной формы быть не должно.

Кукуй и Гоза растерянно посмотрели на полосатого тигролака.

— Чёрхт. Но… Млять, — боболака звучала обиженно. — Но она же белая. А тигрхы рхыжие.