Карты и лезвия

Улица так и шла, обнятая двумя рукотворными стенами, скважистыми от окон (то со стеклом, то пустых), балконов вовнутрь и дверок. По стенам вились крупные геометрические узоры, ритмично спутывались узлами с барельефами, письменами и рисунками. Последние изображали бытовые и мифологические сценки, и через несколько из них повторялся раз за разом, но с небольшими изменениями, горный пейзаж. Про историю тоже не забыли: несколько боболаков висели в причудливых корзинах на разной высоте и протирали выдающиеся рельефы.

Лайка вертела головой и не могла насмотреться на детали города, Марек не отставал — шёл, боясь упустить что-нибудь интересное, и идиотски улыбался, хоть этого и не было видно под маской. Отчего-то он никогда не думал о том, как живётся нелюдям в Махакаме. И хотя всё вокруг было Яру в новинку, он не мог избавиться от ощущения чего-то знакомого.

Чем глубже заходили гости Банульфрика, тем ниже опускался пещерный потолок, начинал залезать необработанными каменными породами на стены. Улица сужалась, а нелюдей становилось меньше, как и окошек с дверями (последние уже выглядывали из обычных пещерных стен). Оканчивалась главная улица двумя губчатыми скульптурами краснолюдов. Один стоял с киркой, второй с кузнечным молотом, оба упирались спинами в скалы, а затылками поддерживали потолок пещеры. Между ними располагался большой механизм из металла, дерева и цепей. Он похож был на пустую коробку без верхней грани, боками которой служило нагромождение подвижных деталей, крутящихся на глазах.

— Лифт! — восторженно констатировала Лайка.

Марек выдохнул что-то невнятное.

Перед механизмом сгрудилась кучка нелюдей. Они болтали между собой и бездельничали в ожидании, поэтому, в отличие от всех уже встреченных обитателей города, на чужаков обратили внимание сразу. Марек протиснулся между ними и заглянул за натянутый некрепко, чисто символически канат. Внизу, в отдалении рокотала платформа, заполненная нелюдьми.

— Ой! Чего грязный такой! — раздалось из толпы.

— Непорядок, длинный! Нехорошо!

Мареку сделалось неловко под недовольным кряхтением толпы. Он был сейчас чуть не в самом чистом состоянии за всю жизнь. Да, мокрый и продрогший от снега, да, невероятно потный, но, по сравнению с тем, каким ведьмак ходил обычно…

— А где… Где тут можно почиститься?

— Так вы гости!

— Вот это денёк выбрали…

— Зато отмоют их сёдня безвозмездно!

Нелюди засмеялись. Марек вообще-то не рассматривал перспективу помыться, но когда речь зашла о чем-то бесплатном, стало интересней.

— Помыться тебе — это в Синюю Магму!

— Да, по правой стене Улица Мани.

— Найдёте по вывеске с кляксой такой радужной. Кстати, знает кто, чё это за клякса, ха-ха?

— На глаз похожа.

— Какой глаз, это спил пня, дебил. Ой, брат, прости.

— Ничего, брат.

Краснолюды тут же обнялись. Накидывание вариантов того, что всё-таки изображает вывеска «Синей Магмы» продолжилось, и о гостях забыли. Беседа не перерастала в ругань только из-за того, что стоило кому-то матюкнуться, он или она тут же извинялись.

— Я думал, это озеро сверху, — сказал кто-то в толпе, но слишком тихо, и услышан не был.

Марек кинул Лайке вопросительный взгляд.

— Ведьмин выбирает путь, — пропела она. — Бард следует.

— А, — махнул Яр, — пошли. Мечу хуже не станет.

И музыка покинула зону ожидания лифта вместе с эльфийкой и ведьмаком. По дороге они спросили у висящего низко на стене боболака, какая из стен правая.

— От селдца голы плаво-лево считается, — удивлённо хлопая густыми ресницами, крикнул он прописную истину. — Эта то-биш.

— Спасибо! — Лайка отправила боболаку воздушный поцелуй, который едва не выбил того из корзины.

В отличие от улиц любого знакомого ведьмаку города, улицы Банульфрика имели названия и нумерацию. Они даже оформлены были наклёпками на стены в одном стиле, только вот таблички эти были на гномьем и чужеземцам не помогали.

Позабыв усталость с дороги, гости бродили босиком по узким проулкам и заглядывали с интересом в каждый двор-колодец, даже если вывески качались на стенах совсем не подходящие под описание «кляксы», «глаза» и «пня». По этой же причине они не спрашивали ни у кого дороги — им просто было интересно бродить и тыкаться во всё носами и тем, что от них осталось.

Марек утащил горячую булочку с какого-то подоконника — выпечку оставили остывать на противне. Сдоба оказалась несладкой и без начинки, но всё равно очень вкусной — таяла на языке, отзываясь мягкой солёностью. Живот Марека она только возмутила, но после булки искать незнакомое место в незнакомом месте стало ещё веселее.

***

Ведьмак с эльфийкой засели в широком источнике, самом большом из предложенных, хотя пустовали они все. Погрузились в горячую воду под открытым небом и холодом.

Странно было находиться в комфорте и тепле, смотреть при этом на заснеженные тёмные пики, которые окружали маленькую долину со всех сторон. Если ведьмак не ошибался, они находились сейчас на юго-западных вершинах Махакама, но «снаружи». Жаль, Северных Королевств не видно за скалами и туманом. Что там внизу, Темерия? А сверху ночное небо, затянутое рваными облаками. Они всё пытались спрятать блюдце луны, но та без особых усилий прорывалась размытым светом.

— Хорошо, — проурчал ведьмак. — Первый вопрос*.

Лайка, сидящая в воде по самые уши, высунулась. Поползли за ней волосы, расстеленные на дышащей паром в холодный воздух воде.

— Ой, а я и забыла, — она огляделась, и локоны закружили по источнику, — Давай.

— Почему, — Марек запнулся, будто не формулировал это последние пятнадцать минут. — Почему мне спокойно рядом с тобой?

Эльфийка перестала вертеться и уставилась на него пустыми глазами.

— Какой странный вопрос. Ты мог бы спросить, почему я иду следом.

— Чтобы ты ответила вроде «иду не следом, а в одном с тобой направлении» и была такова?

Лайка улыбнулась и потянулась к гуслям, лежащим ближе полотенец.

— Давай без этого. Знаю я, как вы коверкаете смысл ради рифмы.

— Хи-хи, ну ладно! И всё-таки, что за вопрос? Я не очень его понимаю.

— Судя по тому, как пытаешься улизнуть, всё ты понимаешь. Почему я не чувствую от тебя злого умысла?

Лайка захлопала ресницами. Смела снежинки, успевшие на них присесть.

— Потому что у меня его нет? Я не желаю тебе зла. Никому не желаю.

— Нет, это есть у всех, — Марек наклонил голову вправо, чтобы не трогать горячую воду левой щекой, и сполз пониже. Снег на его волосах растаял от близости к жару. — Я слышу угрозу в чистых праведниках, в друидах, потерявших связь с человеческим, в обезумевших чародеях, в зверях с, — зевнул, — пустыми мордами. У всех живых и мёртвых колкий взгляд, а касания жгут.

— Но не у меня?

— Не у тебя.

Лайка где-то под водой защекотала пальцами пустоту, снова бросила взгляд к гуслям на берегу.

— Если честно, это приятно слышать, — наконец сказала она. — Приятно не обжигать никого, не колоть. У меня нет ответа на твой вопрос, Марек ведьмин. Всё-таки, ты в этом разбираешься лучше, — она столкнулась с тяжёлым взглядом ведьмачьего глаза. Застыла на нём, смотря, хоть и внимательно, куда-то сквозь. Улыбнулась. — Да… Улизнуть от менее абстрактного вопроса было бы проще… Что ж… У меня есть предположение. Мне бы хотелось верить, что это по привычке, ведьмин. Что ты привык ко мне, к моему взгляду и касанию, что ты чувствуешь себя защищённым рядом. Знаешь, как впервые в жизни влюблённые. Не видят зла, не слышат зла. Так романтично…

— Грёбаные барды.

Лайка стукнула ведьмака ногой под водой.

— То есть, мы, конечно, друг друга не любим, а если бы и любили, то не впервой. Но это не мешает нам быть близкими где-то там, на уровне прикосновений, на уровне их импульсов в голову. Так даже романтичней, симпатия без симпатии.

Она затихла.

Марек фыркнул, отгоняя пар, который тут же поднялся на место.

— Пустой ответ.

— Может быть. Зато я не вру, слышишь? Вы же ведьмины можете это слышать.