Карты и лезвия

— Может, я… всё-таки тебе помогу? — проурчала Лайка через высокий вздох, когда Марек вышел в последний раз, когда бледные бёдра перестали крупно подрагивать, когда пятки перестали давить в затылок. Провёл языком напоследок, как она целовала до этого — отрывисто, по-дружески.

— Не. Устал.

— Как скажешь. Спасибо. — Лайка поцеловала Яра в лоб. — Можешь задать свои два вопроса.

— Три.

Она заулыбалась, уткнувшись лицом ему в подмышку.

— Два, ведьмин, два.

— Чёрт. Ладно, я ещё не придумал. Спрошу завтра.

— Хорошо, милый ведьмин.

Она прижалась к нему, будто старалась коснуться всем, чем можно было — и всего не хватало. Так обнимали от большой любви или от большой тоски.

========== Глава 6 - Банульфрик глазами гостей ==========

Марек одолжил варежки в охотничьей хате. Прихватил бы и унты, только они ему были не в размер — в них влезли бы три таких Марека, и шубу — да только она рассыпа́лась в руках. Лайка от любых обновок отказалась: сказала, что они могут пригодиться кому-то другому, а она холод переносит хорошо.

Даже на снегоступах, также найденных в закромах землянки, Яр глубоко проваливался и быстро уставал. Палки он догадался раздобыть не сразу и в целом привыкал к нехитрому сооружению на ногах долго.

Фиал с Белым Мёдом оказался, к его удивлению, пустым, поэтому организм боролся с интоксикацией один на один. Марек от такого отвык и чувствовал, что печень, нервная система и мозг тоже — думалось со скрипом, почти слышным в ушах.

Крепкий алкогольный дух ещё мерещился ему отовсюду, хотя Лайка уверяла, что вина не слышит в отличие от яркого запаха высушенных на огне ведьмачьих вещей. Сама она не шла, а скользила на снегоступах, явно видя их не первый, как ведьмак, раз в жизни.

Марек проводил взглядом белку, скачущую по стволу заснеженной лиственницы. Есть не хотелось, но он чувствовал, что скоро захочется, учитывая, как много сил забирает ходьба по снегу.

Арбалет не пережил удара знаком после винной закваски. Жалко вещь не было, легко пришло — легко ушло, думал ведьмак, припоминая, как подбирал его с солдатского трупа, чистя бывшее поле военных действий с интересом трупоеда. Ушло, правда, не очень вовремя, ведь остатки денег надо было беречь на починку Зунга. Яр не был уверен, что справится с метанием ножа в своём нынешнем состоянии. Он и в обычном-то справлялся через раз.

— Привал, Лайка?

Эльфийка кивнула. Она вела себя всё тише и тише. Впрочем, и петь и играть было сложно, орудуя палками, шагая весь день по скрипучему снегу.

Пока Марек собирал веток под тихие переливы гуслей, нашёл в поваленной кроне пару улиток. Пожал плечами и отправил в рот. Лайке предлагать не стал — давно заметил, что она не ест, только притворяется.

Путь продолжили, как только ведьмак высушил (абсолютно бесполезно, потому что через пятнадцать минут они снова хлюпали) свои лёгкие сапоги.

Солнце светило по-летнему ярко, но мокрую одежду не грело — так всю дорогу тряпки и жались к продрогшему хозяину. Культи впервые за много лет ныли на холоде — и обе варежки устроены были на правую руку, а дёсны в какой-то момент свело — ведьмак натянул на лицо нелюбимую маску. Остальное тело сражалось с совсем не крепким, но кусачим из-за мокроты, морозом движением.

Хоть гости Махакама и шли от указателя по направлению Банульфрика, ничего в окружении не говорило о приближении поселения. Только когда начало темнеть, ведьмак с эльфийкой вышли на прокатанную скользкую дорогу.

Вдалеке появились огни. Марек щурился — казалось, что висят они в воздухе, но по мере приближения всё стало на места. Многочисленные окошки и двери высечены были в скалах, и те уносили их потоком вместе с собой, наверх. Банульфрик располагался по вертикали. И если в самом низу его «дома» ещё имели деревянные и каменные пристройки к горе, то выше и выше их становилось меньше, а потом они исчезали вовсе. Узкие тропинки исполосовали скалы: они вились от двери до двери, путались и сцеплялись, образовывали пятачки перед утопленными в камень дверьми.

— Ух ты, как у короедов!

Лайка сопроводила комментарий мелодией высокой, сбивчивой и поспешной, как бег жука. А может, просто плохо попала по струнам.

— Гороедов тогда уж.

Путники подошли к горе, к самым большим дверям, похожим на дворцовые ворота. Кованые узоры расшивали дерево, будто нитки ткань. Такие же решётки накрывали окошки из разноцветного стекла. Закорючки не походили на обычную краснолюдскую геометрию, потому что и не были ею. Каждому жителю Махакама было понятно, что перед ним буквы и слова смешения краснолюдского и гномьего языков — письменность эта встречала гостей Банульфрика и рассказывала о правилах поведения. Неграмотным вторженцам остроугольная ковка ни о чём не рассказала.

Марек постучал в маленькую дверь, еле заметную в воротах. Ничего. Постучал сильнее — ничего.

С гор завыл недружелюбный ночной ветер, Лайку даже толкнул. Кинул путникам в лица острых снежинок, которые стащил со скал. Уже стемнело, и светлый от снега и солнца Махакам начал казаться до пугающего пустым и недобрым. Где-то вдалеке от гор, за спинами гостей раздался вой. Слишком низкий и хриплый для волка, бурчащий. Укрепил и без того железное намерение путников войти в Банульфрик.

— Может, в те дверушки?

Вдруг раздался скрип: одна из «дверушек» на уровне третьего (по людским меркам) этажа тяжело отворилась. Тишину вечера разразили звуки жизни. В горе смеялись, ругались, роняли что-то и перекатывали. Из крохотного отверстия сочился гомон, какой стоит на занятой торговой улице обычного северного города. Выскочил на свободу даже запах еды, заставив желудок Яра сжаться.

Стоило краснолюду в одних портках закрыть за собой дверь — шум исчез также внезапно, как появился. Мужичок потянулся, вдохнул глубоко, потоптал босыми ногами снег на пороге. Глаза он не опускал и две темные на снегу тени не заметил. Засеменил по одной из тропинок вдоль горы.

— Э, нелюдь добрый! — крикнул Марек.

Краснолюд подскочил, поскользнулся на узкой дорожке, но не упал.

— Думхатар курва млять!

Кинул с перепугу, что держал в руках. Ведьмак увернулся от почти профессионального броска, и досочка вгрызлась в снег. Марек поднял — это оказалась кухонная тёрка.

— И тебе не хворать.

— Опять черти пугать пришли, млять! За мат сёдня извиняйте!

Краснолюд прищурился вниз, в темноту. Марек глупо заулыбался под маской — где это видано, чтобы краснолюд извинялся за ругань?

— Прощаем! — крикнула Лайка, сопроводив мягким аккордом.

— Пугать не хотели.

— А чё хотели!

— Войти в город.

Краснолюд скрестил руки.

— Оксо, черти обнаглели! Вы бы хоть размера нормального сделались, а то чёй-та, кут, такое!

— Да не черти мы, мы путники издалека. Погреться хотим.

— Нихуя себе придумали являркуты, млять! Извиняйте. Кыш отсюда!

Ведьмак шагнул в сторону ближайшей тропинки.

— Стоять!

Марек остановился.

— Только вычистили от вас углы, а вы уже назад лезете, гады!

— Не гады мы, мать твою. Извиняй. Ты где видел чертей, чтобы под людов ныкались?

— Да я и людов-то в жизнь не видал, откуда мне знать, как они ваще… ТАК. Усы мне не заговаривай, млять! Извини.

— Да ну тебя, я, вообще-то, хрень вернуть хотел, — Марек поднял тёрку в сторону краснолюда, но тут же опустил и развернулся. — Ладно, себе оставлю.

— ТАК, НЕТ. Возвращай давай, не моё ж, кут, добро, одолженное! Только без этих твоих, чертячих, курва, фокусов. Кидай!

Краснолюд широко расставил ноги и приготовился ловить.

— Я косой — не докину.

— Кутфан с тобой, пиздуй сюды. Но гляди мне! И извини.

Марек направился по витиеватой тропинке наверх, краснолюд вниз. Лайка осталась под склоном наигрывать мелодию, явно вдохновленную фразой про «чертячьи фокусы».

— Слышь, нелюдь добрый, ты где видел, чтобы черти тебе в руки хлам несли? — спросил ведьмак, когда между ними оставалось по одному этажу навстречу.