Страница 50 из 185
— Ах это… Ну, это довольно дорогой чай, едва достал, когда был за границей. В принципе, я его только друзьям даю, хоть они ко мне редко заходят.
— Потому что Вы были на войне, да? — внезапно спросила Кэтти-Блэк.
— Откуда ты знаешь? — удивился Прапор. — Я тебе про это не говорил.
— У Вас на шее висит именной жетон.
Действительно: на шее медведя поверх его камуфляжной куртки красовался именной жетон: один был с выгравированной надписью «Флиппи Зиппи Бир, #382», а второй содержал какой-то любительский рисунок, на котором был изображен медведь-отец с маленьким медвежонком на руках. Эта картинка чем-то напоминала Папашу и его Малыша.
— Хе, — усмехнулся Прапор, глядя на свой жетон. — А ты, однако, наблюдательная.
— Да, — тихо ответила Кэтти-Блэк. — И мне, честно говоря, не нравится эта моя способность замечать всякие мелочи.
— Почему это?
— Из-за этого я страдаю. Потому что я не могу отличить те моменты, когда моя наблюдательность нужна, а когда – нет. И мне часто за это попадает.
— Поэтому у тебя так мало друзей?
— Ну… В каком-то роде да.
— Эй, не расстраивайся, — медведь положил свою руку на плечо новой знакомой. — Знаешь, у меня тоже с друзьями есть определенная напряженка. И это как раз из-за того, что я был на войне.
— Что же случилось?
— У меня… — Прапор слегка замялся. — У меня посттравматический синдром.
— Психическая травма? — забеспокоилась Кэтти-Блэк. — Вы получили ее… Там?
— Да, — тяжело вздохнул Флиппи.
— И… В чем это проявляется?
— Я раньше долго не знал как, но теперь знаю: когда я что-нибудь вижу или слышу, что напомнит мне об этой треклятой войне, о моих погибших друзьях, то я превращаюсь в… В… — медведь испытующе посмотрел в глаза кошки. — Ты уверена, что хочешь это услышать?
— Не знаю… — прошептала та, понимая, что просит слишком многое. — Как посчитаете нужным. Я вовсе не заставляю Вас рассказывать все, это Ваше право — скрыть что-то личное.
В каморке повисло молчание. Лишь тихо тикали часы в коридоре, слышались тихий шум электрощита да мерные и тихие голоса учителей. Кошка смотрела в окошко, допивая чай. Ее бодрость, вызванная напитком, куда-то исчезла и даже после очередного глотка не возвращалась. Девушка корила себя за то, что полезла в расспросы о личной жизни Флиппи, даже не проявив такта. Медведь видел эту внезапную тоску, напавшую на новенькую. Что-то в ней напоминало ему Флейки: такую же грустную, вечно печальную, тихую, заплаканную, кажущуюся совсем маленькой. Он подошел к кошке, отставил кружку и снова положил руку ей на плечо.
— Слушай, ну чего ты опять загрустила? Разве что-то плохое случилось?
— Я слишком много спрашивала о Вашей войне. Но ведь Вам не очень приятно об этом вспоминать, я чувствую это, — ответила Кэтти-Блэк.
— Эй, разве ты что-то можешь чувствовать? Ты можешь почувствовать, в каком я настроении? — улыбнулся Флиппи, пытаясь превратить это в шутку, но не получилось.
— Да, — очень серьезно сказала кошка, глаза ее заблестели от слез. – Вы, наверное, не знаете, но я Вас видела несколько раз до этой встречи.
— Серьезно?
— Да. И я видела Ваше проявление психической травмы.
— Что? — изумился медведь. — Но как?
— Возможно, Вы забыли, но я видела Вас в первый раз двадцать седьмого числа, в прошлый четверг. Вы тогда гуляли по парку, и я Вас сфотографировала. Со вспышкой. И Вы… Как-то изменились от этой вспышки. Словно Вам показалось, что в вас кто-то выстрелил.
— Ой… — Флиппи тут вспомнил, что, действительно, он тогда едва не впал в состояние Берсерка. — Точно… Но раз уж ты меня видела не один раз, так почему же ты не подошла ко мне?
— Я… Вас боялась, — кошка опустила голову, ее щеки покрылись стыдливым румянцем. — Я до сих Вас, если честно, опасаюсь… Уж очень Вы сильный, к тому же эта травма…
— Не надо бояться, — успокоил ее медведь. — Я не трону тебя. Я…
Но не успел он договорить, как тут послышался звонок с урока. Флиппи услышал его и начал довольно быстро преображаться: глаза из светло-зеленых стали желтыми, зубы оскалились и были уже готовы вонзиться в глотку, рот скривился в животной ухмылке, голос из тенорного стал низким и хриплым, из груди донесся злобный безумный смешок. Почему именно сейчас Прапор так среагировал на школьный звонок, кошка не могла понять. Да и вообще ей сейчас было не до этого. Потому что в этот момент Флиппи посмотрел на нее так, что было ясно: он сейчас не настроен шутки шутить, он жаждет крови. Моментально в его руке каким-то образом появилось мачете (видимо, оно было спрятано за пазухой), а сама Кэтти-Блэк тут же оказалась на полу — ей медведь подставил подножку. Кружка, которую держала новенькая, со звоном ударилась об пол и раскололась на две половинки, недопитый теплый чай растекся по плитке. Дневник, в который кошка писала до того звонка, разговаривая с Флиппи, захлопнувшись, тоже оказался на полу, но слава Богу, чай на него не пролился.
Кошка попыталась встать, но Прапор тут же прижал ее к полу, наклонился и приложил клинок к горлу своей первой жертвы. Он с каким-то садистским наслаждением смотрел в ее испуганные глаза, смакуя тот момент, когда он убьет эту шельму. Она ему снова показалась какой-то дальней родственницей Тигриного Генерала. Медведь провел лезвием по левой щеке Кэтти-Блэк, срезая шерстку бакенбард и усы. Девушка замерла, не шевелилась, боясь даже вздохнуть. Из ее глаз потекли слезы.
— Что? Страшно? — прохрипел Флиппи. – Хе, а я-то думал, что все тигры и представители рода кошачьих бесстрашны… Кстати, я хотел бы, чтобы ты передала привет своему родственнику там, на том свете…
— К-к-какому род-дствен-нику? — спросила Кэтти. — О чем В-вы г-г-говорит-т-те?
— Не прикидывайся дурочкой, ты и так все знаешь. Тигриный Генерал, я уверен, будет мучиться у себя в аду, когда узнает, что я, наконец, достал всю его семью! Заодно я проверю, действительно ли все кошачьи живут девять раз…
— Пустите! — не выдержала кошка. — Отпустите меня! Помогите!!! Кто-нибудь, на помощь!!!
— Заткнись, шельма! — рявкнул ветеран, после чего он грубо бросил ее на стул и резко рубанул клинком по правой руке.
— Ай! — заверещала новенькая, резко вставая и прижимаясь к углу. — Мне больно! Пожалуйста, не бейте меня! Мне страшно, оставьте меня! Помогите!!!
— Я повторять не стану! — медведь ударил Кэтти кулаком по лицу, отчего та заплакала и осела на колени, а потом взял ее за «жабо», грубо поднял и прошипел ей в ухо: — Лучше не рыпайся, и умрешь без боли.
— Пустите! — запричитала сквозь слезы кошка. — Я Вам ничего не сделала! На помощь!!! — и она попыталась оттолкнуть от себя взбешенного ветерана.
— Ну, сама напросилась, — Флиппи одним резким движением снова рубанул ей по другой руке, и теперь обе верхние конечности слабо повисли у жертвы, лишившись подвижности. — Как ты хочешь умереть? Я спрашиваю тебя, как ты хочешь умереть?!
Кэтти-Блэк не ответила. Она сжалась в комочек в самом углу, плакала и со страхом и отчаянием вперемежку с непониманием смотрела на своего мучителя. «Господи, за что? За что?! — думала она. — Неужели мне придется умереть? Я не хочу! Не хочу!». Тем временем Прапор слегка отточил мачете, своей грубой рукой ухватил кошку за горло, одновременно сжимая пальцы, и поднял ее над полом так, что она буквально повисла над плитками, беспомощно размахивая ногами и не имея возможности помочь себе руками. Медведь повертел клинок в своей руке, взглянул жертве в глаза и, удовлетворившись их выражением, приготовился к решающему удару.
Внезапно кто-то подбежал к Берсерку со спины, схватил его за плечи и резко оттащил назад. Флиппи из-за этого потерял равновесие, разжал свою руку и выронил Кэтти-Блэк. Та, не понимая, что вообще сейчас происходит, упала, сильно ударилась о какой-то ящик головой, обмякла и потеряла сознание. Под ней в районе рук образовались две приличные лужи крови.
Сам Сэверз, который как раз-таки и пришел на выручку кошке, в этот самый момент пытался утихомирить Берсерка и одновременно не навредить самому Флиппи. А медведь уже совсем разъярился: достав другой клинок, он безумно размахивал мечами, желая лишь одного — уничтожить этого подонка, что помешал ему отомстить уже покойному Тигриному Генералу. Вокруг дравшихся собралась вся школа, все ученики наблюдали за происходящим, предварительно спрятавшись в более-менее укромных местах. Однако это их не очень спасло. Ибо Прапор, заметив наблюдателей, переключился на них, одновременно отражая новые удары учителя. Первым под руку попался Каддлс. Ветеран поймал кролика за уши, отрубил клинком эти самые уши, а потом, всунув локаторы в глотку Лапочке, разрезал ему живот крестом и проткнул сердце. Кролик бездыханно упал на пол, орошая плитки своей кровью. Второй жертвой оказалась Лэмми. Флиппи перерезал овечке горло и всунул в открывшуюся трахею тот самый огурец, что девушка держала в своих руках, после чего бросил уже мертвое тело в кастрюлю с кипевшей там водой, благо она была большая.