Королевский премьер

Безнадёжно.

По лестнице, перепрыгивая через ступеньку, спускается пританцовывающая под музыку в наушниках Эйсли. Она выдувает пузыри из голубой жвачки и трясёт небрежной дулькой.

— А, Тедди! Привет. Ма ещё не вернулась из магазина?

— Нет. — Он улыбается ей. Эйсли хмурится, поправляя спадающую с плеч вязаную неизменную шаль.

— А чего ты тут один, а? Тедди? Сайоль на носу. Семья, все дела…

Он неопределённо качает головой.

— Да я… просто, ну…

— Слушай, Тедди… — Эйсли перебивает его и сосредоточенно морщится, теребя ремень на шортах. — Ты не должен быть один. Я это серьёзно. Ты… не заслуживаешь одиночества.

Тадеуш теряется, затем с деланным смехом треплет сестру по щеке.

— Детка, я здесь всего минут десять стою и от одиночества пока не умер…

— Но ты же боишься этого, да?

Тадеуш осекается. Эйсли смотрит на него полуиспуганно.

— Боишься умереть в одиночестве? Без семьи? Тедди, я… мне не следовало говорить этого, тем более сейчас, просто… я вижу, как ты мучаешься. И мне больно…

Он берёт её за руку и легонько сжимает. Старается овладеть собой. Слова Эйсли бьют в самое сердце.

— Детка, ничего, я…

— Ты должен вырваться, Тедди. Ты завяз в этом, как… как в болоте. И я думаю, тебе стоит попробовать что-то новое. — Она вытаскивает из кармана мятую бумажку. — Короче, я решила помочь тебе разобрать сумку, нашла папку, распотрошила её… ты её вообще чистишь, а? И вот нашла это.

Тадеуш недоумённо берёт клочок бумаги и вчитывается в него.

— Леа… и номер…

— Ты как-то провёл с ней Сайоль, — осторожно напоминает Эйсли. — И тепло отзывался о ней. Так может, стоит хотя бы попытаться? Не биться лбом в закрытую дверь, а просто… отпереть новую?

Тадеуш не отвечает. Эйсли гладит его по плечу.

— Наверно, ма пришла, я её слышу.

Она скрывается в прихожей, тихо шаркая розовыми тапочками по начищенному полу, и Тадеуш бессмысленно смотрит ей в спину. Не знает, что делать. Не знает, как.

Двери… двери…

***

Вечер. Темно. В старой спальне Тадеуша, той самой, в которой он жил до поступления в Академию и отъезда в Метерлинк, царит ласковый сумрак. Запонки-звёзды сияют на атласной ткани покатого нежного небосвода. Падает снег. Тадеуш сидит за рабочим столом и с нервной задумчивой нерешительностью барабанит пальцами по стопке бумаг. Сглатывает. Почёсывает колющийся свитер. Наконец он снимает трубку антикварного телефонного аппарата, бережно раскручивает колёсико, сверяясь с номером на бумажке, и промокает лоб платком. Удары сердца сливаются с гудками. Он обкусывает губы.

Чёрт-чёрт-чёрт, зря он вообще…

— Да? — звучит юношеский неуверенный голос, и Тадеуша немного отпускает душащее беспокойство. Он улыбается.

— Леа… Привет. Это я, Тед, мы с тобой… Оу… да, я тот, который оказался премьером… ты узнала, да? Ну да… было бы сложно не… нет-нет, я ничего такого, послушай… уф. Я хотел поздравить тебя с наступающим Сайолем. Вот. Да. Спасибо. Как твои дела? О, переехала в столицу… А знаешь, я подумал… а давай встретимся? Обсудим, ну… да, я приглашаю. Нет, это неважно. Абсолютно. Я позвоню, когда вернусь в Метерлинк, хорошо? Да… Доброй ночи.

Он складывает руки на животе и опирается всем телом на спинку стула, сползая вниз. Выдыхает. Что ж, он попробует открыть новую дверь… он попробует.

В темноте дальних углов ему чудится профиль Астори.

========== 8.4 ==========

— Здравствуй, папа. — Астори улыбается, протягивает отцу обе руки и крепко пожимает его сухие широкие ладони. — Рада видеть тебя. Как ты сегодня? Сердце больше не болело?

— Нет, золотце. Я тоже рад тебя видеть.

Гермион осторожно целует её в лоб, и они одновременно рассаживаются на жёстких и неудобных белых стульях. В камере прохладно. Отец кажется изнеможённым и похудевшим, и Астори волнуется о нём — не заболел ли? Вдруг он чего-то недоговаривает? Кажется, привычка не жаловаться и не просить помощи, когда она отчаянно нужна, — это их семейная черта.

Астори в последнее время навещает Аштон гораздо реже: пытается быть осторожнее. Лучше поздно, чем никогда… наверно. Во всяком случае, сейчас, когда адвокаты Вэриана начали собирать документы для подачи апелляции, а заявка о просьбе о подданстве готовится отправиться в Верховную комиссию, привлекать лишнее внимание к отцу нет никакой нужды. В этом вообще никогда не было нужды, и Тадеуш предупреждал её. Но она, конечно… конечно, не слушалась. Астори думает, что ей вообще следовало прислушиваться к своему премьеру чаще. Может, тогда бы она не потеряла его.

У неё ещё есть шанс, напоминает она себе, пусть призрачный и маловероятный, но шанс. Шанс всегда есть. Она ещё в силах вернуть Тадеуша, если постарается, если найдёт нужный ключик, если сумеет наступить на горло своей гордости. Ради Тадеуша — того, кто сотни раз поступал так же ради неё.

— Люди Вэриана приезжали снова?

— С позапрошлой недели — нет.

Ответ отца звучит досадливо, стальные глаза сверкают, и Астори прячет взгляд. Да, Гермиону не нравится её затея с его освобождением. Не нравилась с самого начала. Он говорил, что она рискует, поступает безрассудно и глупо, что она ставит под угрозу свою репутацию и карьеру… говорил как Тадеуш. Астори не понимала, почему. Ведь она же для него старается — для их семьи, для того, чтобы у них была настоящая семья, чтобы он мог обнять своих внуков! Она хочет помочь. Себе и ему.

— Ладно… — Астори сглатывает, думая, на что бы перевести тему. Гермион вздыхает, берёт со стола газету и разворачивает её.

— Я читал на днях интересную статью… несколько статей, на самом деле… Милая, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Астори приподнимает брови, чуя неладное. Пресса… от неё хорошего ждать не стоит.

— Что? Ты о чём?

Гермион красноречиво постукивает указательным пальцем по крупному заголовку, напечатанному на первой полосе: «Новый роман премьер-министра». На фотографии ниже стесняющийся Тадеуш с улыбкой держит за руку светловолосую девушку, которая младше его лет на десять. Астори передёргивает, и она до боли стискивает ткань тёмно-бежевой юбки под столом, кусая накрашенные губы. В глазах двоится.

— А-а-а… м-м… ты об этом… — Лихорадочная усмешка кривит изгибы рта. Гермион касается её локтя. — Ну да… да…

Он нашёл себе кого-то помоложе, веселее и лучше. Эта мысль жжёт Астори калёным железом уже несколько недель. Нашёл… и выставил напоказ — намеренно. Чтобы она видела и мучилась. Тадеуш, всегда такой осторожный и благоразумный, не особенно пытается скрыть свою новую связь с непонятно откуда взявшейся девчонкой, которая и словато в предложения толком складывать не научилась. Да, Астори ревнует. Бешено и горько. Если Тадеуш добивался именно этого, он победил. Она не может спать по ночам, не может спокойно смотреть ему в глаза и даже нормально дышать в его присутствии.

Пожалуй, ещё чуть-чуть, и она бы вновь начала прикладываться к бутылке, но Астори запретила себе сдаваться. Чёрта с два. Она королева, она выше этого.

Пора бы уже разделять личное и политику. Иначе окажется, что вся эта пытка чувствами была зря. Поэтому, когда Тадеуш привычно целует ей руку в начале аудиенции, поправляет галстук — о Мастер, она все его галстуки знает наперечёт! — или произносит с точёной почтительностью «Ваше Величество», Астори старается не думать о том, как он этими же губами целует Леа, завязывает ли она ему галстук по утрам и зовёт ли он её «любимая» и «родная».

Если он считает, что ей не всё равно, с кем он проводит время… то он абсолютно прав, но Астори ни за что ему в этом не признается. У неё есть гордость, возможно, даже больше гордости, чем нужно.

И они будут бегать — то ли друг от друга, то ли друг за другом — по этому замкнутому кольцу, пока один из них не остановится и не сумеет остановить второго.

— Папа, я не знаю, что мне с этим делать. — Её голос взвенивает и трескается. — Я не знаю, как вернуть его. А что самое страшное… я теперь даже не уверена, стоит ли мне его возвращать. Вдруг ему будет лучше без меня. Вдруг я не смогу сделать его счастливым.