Страница 60 из 102
— Ас… Астори… — выдавливает Тадеуш пересохшим горлом. — Астори, что они сделали с тобой?
У неё вырывается нервная усмешка; Астори неловко машет рукой перед лицом, трясёт бокалом.
— Заметно, да? А говорили, ничего не будет видно… льстецы. Все лгут. — Она с вызовом расправляет плечи, вперяет в ошарашенного Тадеуша прямой, слегка надменный взгляд. — Ну, вот она какая я теперь. Что скажешь?
Он с болью изламывает брови, шагает к ней и неверяще качает головой; Астори невольно прижимается ближе к столу, опирается на него и опускает бокал, затравленно глядя на Тадеуша. Глотает. Ей становится страшно. Пусть лучше он ударит её, чем начнёт жалеть.
— Моя милая… — произносит Тадеуш с разбитой щемящей нежностью, гладит её по щеке. Астори пытается отстраниться, закрывает глаза. Горло болезненно стискивает обручем. Тадеуш не отпускает, берёт за руку, перебирает волосы у виска. — Радость моя… Что ты пережила, родная… родная моя…
Он касается губами израненной припудренной кожи. Целует её синяки, следы её бессилия и позора. Астори вздрагивает, слабо толкает его в плечо — не надо — опускает голову и вся сжимается. Она чувствует себя маленькой девочкой. Тадеуш ласково выцеловывает ей лицо, проводя руками по волосам и мягко придерживая за подбородок.
Это не жалость. Это любовь.
И Астори, натужно всхлипывая, плачет. Она не заслуживает Тадеуша, не заслуживает этой любви, не заслуживает своих детей и короны… вообще ничего не заслуживает. Ей стыдно и противно самой себя. Астори хватается за него; колени подкашиваются, Тадеуш поднимает её на руки, рыдающую и опустошённую, и уносит в спальню. Усаживает на кровать. Он опускается у её ног, горячо и влюблённо целует ей холодные руки, трётся о них щекой:
— Родная, я здесь, я с тобой… моя любимая… я здесь… милая, дорогая, всё будет хорошо… ты слышишь? Я рядом… моя родная…
Астори рвано и сдавленно глотает воздух, силится овладеть собой. Кашляет сиплыми лающими рыданиями. Сердце колотится о рёбра, как птица о прутья клетки; лёгкие сдулись, вдохнуть невозможно, и горло рвут гневные душные слёзы, которые ни освежают, ни облегчают, ни утешают.
Тадеуш целует её в лоб и приносит воды. Астори лихорадочно пьёт, клацая зубами о грани стакана. Её знобит.
— Любимая, потерпи немного…
Он обмакивает вату в пиалу с водой и начинает стирать с лица Астори толстый слой крема и пудры. Астори морщится, шипит.
— Тихо, моя радость… я осторожно…
От его ласковых бережных прикосновений становится только больнее: кажется, с неё содрали кожу, оставив лишь обнажённые нервы и голое мясо. Астори прикусывает губу. Тадеуш кладёт руку ей на запястье, гладит его пальцами, не отрываясь от работы.
— Я убила их, — произносит Астори. Вытягивает ладони. — Вот этими руками. Я выстрелила. Дважды. Я убила их, Тадеуш.
— Я знаю, — спокойно отвечает он и поднимается, чтобы отщипнуть новый кусок ваты. Возится у комода, закатав рукава.
— Я бы сделала это снова. Не задумавшись. — Астори хмыкает. — Они не приходят ко мне в кошмарах, не мерещатся, не… я убила людей, Тадеуш. И меня не мучает совесть. Ты понимаешь?
— Да, милая. Понимаю.
Она шмыгает носом, вскидывает горящий взгляд.
— А ты не боишься, что я… я такая же, как мой отец? Я держала пистолет, я нажимала на спусковой крючок… я видела их глаза, когда они умирали. И мне плевать. Если нужно будет… я опять убью, Тадеуш. Я смогу. Я уже смогла.
Астори стискивает зубы.
— Я жалею только о том, что не успела уложить всех.
Тадеуш наливает свежую воду. Негромкий голос звучит твёрдо и жёстко.
— Это были полоумные придурки, ты помнишь; они не принадлежат официальным террористическим организациям Севера, просто нахватались оружия и дурацких идей и решили за раз изменить государство. Те двое, что выжили, проведут остаток жизни за решёткой. — Тадеуш оборачивается. — Я тоже жалею, что ты не убила их всех.
Воцаряется удивлённое молчание. Он продолжает оттирать ей лицо ненавязчиво и чутко. Астори облизывает губы.
— Они хотели изнасиловать меня. Об этом ты тоже знал?
Вата замирает у него в пальцах. Он приоткрывает рот.
— Н-не… нет…
Астори вымученно усмехается, глядя в потолок.
— Я никогда не рассказывала тебе, зачем училась стрелять? Вот именно за этим. — Глаза щиплет, она резко вдыхает. Улыбка змеится по разбитым губам. — Ты вообще представляешь, каково провинциальной девчонке-сироте в столице? Нет? Я чудом поступила на международные отношения в пелленорский государственный университет. Молилась на профессоров. Училась днями и ночами… денег на еду не хватало. Ты знаешь, какие там попадаются снобы из золотой молодёжи… у них есть деньги. У них папочки-дипломаты. Они приезжают на дорогих машинах… а ты глотаешь дешёвый кофе в столовой и трясёшься над конспектами.
Тадеуш смотрит на неё и держит за руку. Астори давится смешком.
— Устраиваешься на стажировку в МИД и — ты на вершине блаженства. Не платят, но это всё равно. Ты вкалываешь как проклятая: учёба — стажировка — подработка — учёба — ты пашешь, а потом приходят богатенькие мальчики и девочки и просто всё берут себе! Понимаешь? Потому что у них полно денег, а ты никто! А у тебя нет сил налить чай утром, потому что всю ночь готовилась к сессии!
Астори глухо рычит, стукает кулаком по коленям. Тадеуш крепче перехватывает её запястье.
— А потом… потом кто-то из них кладёт на тебя глаз. Они думают, что им всё можно… а ты такая глупая… — Пауза. — Меня пытались изнасиловать. Дважды. Оставили шрам… И после первого раза я поняла, что если ты не умеешь защищаться — ты пропал. В этом мире можно стать кем-то, только если ты богатый и со связями… или умный и сильный. Сила даёт свободу. Сила спасает.
Астори всхлипывает.
— И я решила стать ссильной, так-кой сильной, чтобы никто и никогда не см-мог меня достать… чтобы они все удавились от з-зависти… — Всхлипы становятся громче. — Я з-знала три правила, без кот-торых не выжить: никогда не п-плачь, никогда не прос-си пощады и н-никогда не сдавайся. Иначе тебя затоп-пчут. Пройдут мимо и не заметят…
— Родная… — шепчет Тадеуш. — Милая, я понимаю…
— Нет, не понимаешь! — Её снова терзают рыдания. Астори задыхается. — Ты даже представить не можешь, каково это — когда ты п-полностью… полностью сломлен… когда ты никто и у тебя ничего нет, а у них есть всё!
Она распахивает воспалённые глаза.
— Или ты не знаешь, как лежит путь женщины в политику? Я узнала, когда устроилась в МИД. Через постель. Мне предлагали, предлагали… а я работала дальше. Вкалывала из последних сил. Верила, что хорошего сотрудника не сократят, даже если ты отказалась переспать с хмырём из пятого отдела…
Она закрывает лицо руками и надорванно плачет. Тадеуш садится на кровать, обнимает её, притягивает к себе и целует в висок.
— Любимая… радость моя…
Астори рыдает у него на плече. Долго и устало. Тадеуш откидывается назад, ложится поудобнее, и Астори, опустив голову ему на грудь, сотрясается в судорогах. Она выпотрошена. Словно её вскрыли, поиграли с ней и выбросили на свалку, как ненужную бракованную вещь.
Когда она успокаивается, он опять наливает ей воды. Астори сидит, сгорбившись, и бессмысленно рассматривает узор на ковре. На улице поздняя ночь.
— Теперь… теперь тебе всё обо мне известно. — Она цокает языком. — Убийца отец… сама убийца… тяжёлое прошлое… Тадеуш, я боюсь себя. Я понятия не имею, на что ещё способна.
— Не волнуйся, Астори. — Он подаёт ей полный стакан. — Я и так знал, кто ты.
— Откуда? — фыркает она. — Даже я сама этого не знаю.
Тадеуш улыбается, трогает её щеку, поглаживая большим пальцем.
— Ты — Астори Гермион Арвейн. Королева Эглерта. Член Совета. Ты — женщина, которую я люблю. Поверь, родная, я тебя знаю.
Она криво усмехается. Отпивает.
— Я… я просто всю жизнь пыталась быть… хорошей. Хорошей ученицей. Хорошей женой. Хорошей матерью. Хорошей… королевой. И у меня ничего не получилось. — Астори отводит пряди волос с шеи. — Я вдова. Я кошмарная мать. И я ужасная королева. Мой народ ненавидит меня. Мои люди пытаются меня убить.