Страница 59 из 69
В глазах у благородной гномки блеснул яркий огонёк, преисполненный возмездия. И если б стоял рядом враг -- неминуемая кара обрушилась бы на него, ибо подросла некогда юная гномка, и может постоять, как за себя, так и за других.
-- Засиделся я, увы. -- Вставая, высказался Олвин на прощание. -- Пора мне в путь-дорогу до своей берлоги. Ибо выспаться мне следует, ведь вставать мне ни свет, ни заря. Трудиться, трудиться, и ещё раз трудиться, не покладая рук.
Но огнехвост, не будь глуп и бестактен, просто так не захотел отпускать друга своего друга -- белка более не серчала, вела себя тихо-мирно, не бунтуя, и теперь ластилась хвостом у ног Олвина; она поняла, что у гнома и в мыслях не было причинить ей вред, ведь слишком многие польстились бы на шапку из беличьей шкурки.
-- Ты смотри, -- Подивился тот. -- А я думал, сие животное сгрызёт меня и даже не подавится.
Не в правилах гнома шутить, но настроение у него сегодня было отличное, хотя и несколько подпорченное воспоминаниями о былом, да ловлей пушистого грызуна, ведь затрачен был на это целый день.
На следующий день, уже к концу работы, обступили гномы Олвина, расспрашивая о том, о сём -- ведь там, во глубине Энгерских руд, на месте первом и втором лишь кирка да удобный лом; где топот, гул, да молоточков стук и звон.
После, уже расходясь, один из рабочих артели спросил у своего мастера, домой ли сразу поспешит, аль ещё куда свернёт -- авось нелёгкая куда-то занесёт?
-- Я знаю, куда я сегодня заверну. -- Загадочно произнёс Олвин. -- Туда, откуда струится дивный запах, прекрасный носу аромат. Я иду туда, где льётся и вкуснейшее пиво, и чёрный эль, и райская медовуха; я иду туда, где умелые руки выпекают боевой хлеб, блинчики, вертушки, пышуги, кашу из тыквины и печёные в золе каштаны; туда, где можно полакомиться хорошо приготовленным лакомством из заморского фруктуса; наконец, туда, где меня ждёт приятная беседа, и где рады мне всегда...
<p>
Свиток #11. Ледяное дыхание Ёллейн</p>
Ларуал, что из рода Олова сидела на высоком холме, у подножия Рунного камня, на котором были нанесены по кругу все старшие руны. Казалось, гномиха умерла или крепко спала -- сидела она вся, оцепеневшая, недвижимо, но с открытыми глазами.
Грозная на вид мать гномов сама была, точно Рунный камень -- возможно, древними знаками и символами было испещрено всё её тело, но особенно бросались в глаза следующие татуировки: на её лице, а именно на лбу справа отчётливо проступали три руны "иса", которые действовали как остановка и заморозка -- Ларуал невозможно было нанести ущерб и рану даже отравленными стрелами); на щеке хорошо виднелась (и так же справа) шипообразная руна "турс" -- тоже для защиты; на шее гномихи можно было различить руну "ансуз", благодаря которой Ларуал поддерживала связь с высшими силами и имела способность призывать небесного покровителя.
Многое повидала в своей жизни Ларуал, ибо было ей уже полтора столетия; полжизни, по гномьим меркам. Обычно невозмутимая, сейчас она была чем-то встревожена, ведь не просто так мать гномов бодрствует и мудрствует на сём холме вот уже четвёртый день, вдали от всех, от чужих ушей и глаз.
Мать гномов... Я сказал -- мать? Ах, да: в этих краях без неё никуда, и гномы ни разу не пожалели, что именно Ларуал они выбрали для своих духовных нужд. Наставница, советница, целительница и наставница своего рода, которую все уважают за недюжинный ум и проницательность; сильная, немногословная и справедливая, Ларуал помогала каждому и не брала за это мзды, хотя за все её потуги наград скопилось бы на целую пещеру. Это была очень строгая женщина, и самая настоящая воительница, что защищала гномьи владения как в то время, когда мужчины гномов уходили за великою добычей, так и во время войн (а таких на её веку случалось не одна и не две, включая Лихие годы). Она неустанно правила этими землями, своим родом уже много лет, не являясь королевой, ибо Совет никак не мог выбрать единого короля; каждый род давно выбрал себе жрицу, расширил ей полномочия и на том всё остановилось.
В первый день своего пребывания на холме мать гномов провела над одной из рун горячей лучиной, дабы пробудить стихию огня; во второй день окропила влагой, дабы пробудить стихию воды; в третий день посыпала солью, дабы пробудить стихию земли; наконец, сегодня Ларуал использовала дыхание, дабы пробудить стихию воздуха.
Активировав все четыре стихии, посовещавшись с богами, получив ответ и завершив обряд, гномиха начала собираться в обратный путь, к себе в пещеру (либо на капище -- кто их, ведуний, разберёт?), но тут почувствовала на себе чей-то взгляд, и про себя улыбнулась. Не оборачиваясь, она проговорила:
-- Я помню маленькую девочку, испуганную, но вместе с тем очень смелую, что много-много лет назад постучалась ко мне в сырую, дождливую ночь; босой и грязной ты пришла ко мне, в изорванном и подранном плаще, с покрытою главой, и с капюшона капала водица в три ручья. Из-под него выглядывали дикие глаза, что помощи искали, и в руках твоих был старый престарый фонарь, светивший очень тускло. И на правом твоём, ещё не окрепшем детском плечике восседал маленький беспокойный дракон; крепко он вцепился в плащ, и не отпускал. Теперь же вижу я перед собой повзрослевшую, возмужавшую деву... Давно не захаживала ты ко мне, Юнни! Что привело тебя ко мне?
Юнни (а это была именно она) покраснела; её лицо залилось краской, щёки так и горели! Как мать ей стала в своё время Ларуал, и многим знаниям обучила, включая готовку зелий из целебных кустрав и разжигание особого костра.
-- Совершала ты обряд -- не помешала ль я?
-- Я уже закончила. -- Сказала мать гномов, вставая.
Вместе они пошли прочь от Рунного камня, не оглядываясь по сторонам.
-- На твоём лице немой вопрос; хочешь знать, отчего враждуют меж собою три гномьих рода, что не поделят?
-- О да.
-- А ещё тебе покоя не даёт тот незнакомец, что наведался на днях в таверну?
-- И это тоже.
Ларуал остановилась, и возложила ладони свои на плечи гномке, и сказала: