Страница 32 из 65
Я одинаково сносно общался со всеми (в Гиперборее, в противовес предыдущим «раям», меня буревестником не сочли), и те люди, что спешили покинуть сии края первыми, начали показывать мне план их новых жилищ.
– Мы пойдём дальше, на юг. – Решили они. – Посмотри, какие дома мы будем строить на новом месте.
И они пригласили меня в прототип. Я с интересом изучал внешний вид, а потом вошёл и внутрь.
Я обомлел, ибо увидел перед собой самый натуральный славянский быт, настоящую русскую избу со всем её убранством (а ведь мне это близко, у меня в роду украинцы и русские). Полати, горница, подклет, сени, сеновал, скотный двор… И печка: куда ж без неё теперь…
– Вот это – желоб, а это – охлупень. – Показывали мне гипербореи схему устройства кровли. – Стамик, слега, повальная слега, повал, огниво, кнес, самец, причелина, курица, бык, пропуск, гнет.
«Эти ребята весьма предусмотрительны, крайне изобретательны», с восторгом отмечал про себя я. «Уж я бы до такого вряд ли додумался».
Пришло время, и первая группа людей отправилась в путь: я даже знал, куда – скорее всего, они пошли пешком от Приполярья к Беловодью, а оттуда – дальше, на Урал и Сибирь. Представляю, насколько долог, не близок был их путь…
Тем временем земля начала ходить ходуном; начала трескаться. Она трещала по швам, пока вконец не раскололась.
Долго, очень долго думала вторая группа, прежде чем двинуться в свой путь. Им повезло гораздо меньше: теперь сухопутного пути на юг нет, а корабли гипербореи построить не успели.
– Мы пойдём вплавь. – С горечью, но сурово и с достоинством молвили они. – Мы не останемся здесь, хоть и тягостно нам расставаться с насиженными местами.
Эти люди мне нравились пуще остальных: я видел, насколько дорога им родина, и с какой болью они принимали своё решение. Я бы отправился вместе с ними, но я не умел плавать; и не знал, как будут добираться они – если нет ни одной ладьи.
Я с диким ужасом, с трепетом смотрел, как эта группа гипербореев заходит в ледяную, неспокойную воду. Я закрыл глаза, потому что не хотел смотреть на их смерть. Удержать? Бессмысленно – они бы не послушали меня. Они шли всё дальше, и становилось всё глубже – и вот, вода им по горло. Но шли они не как зомби, не как какие-то заговорённые – нет; они шли навстречу своей судьбе, они верили в то, что они делают (они были чётко уверены, что переплывут, ещё не зная, что дно слишком опустилось и продолжало опускаться дальше). Я понимал, почему они покидают эти края: край этот стал суров, недружелюбен; холодрыгу не люблю и я.
– Стойте! – Закричал я. Я точно очнулся. Я одумался и решил вытащить каждого из них своими руками – обратно на землю. Пусть это снег и лёд, но всё же твёрдая поверхность.
Никто из них не обернулся… Потому что моему взору предстала совершенно ровная гладь Северного Ледовитого океана – вот он, третий из океанов, что я лицезрел.
– Нет, нет!!! – Заорал я в великом испуге своём. – Пожалуйста, не надо!!! Не делайте этого…
Но было уже слишком поздно (как мне казалось): никто меня не услышал (а я, в свою очередь, никого не увидел).
И тут из воды вынырнул дельфин. А потом ещё один. Ещё и ещё. Они смотрели на меня, с интересом разглядывая. Их глаза были веселы; они выглядели счастливыми.
– Не печалься о нас, Шмыгль. – Услышал я их писк и верещание. – Мы поплывём туда, где вода не настолько холодна. Мы всегда будем добры к людям, будем играть с их детьми; мы не забудем о вас, потому что сами были людьми.
Я искренне порадовался о них; от сердца у меня отлегло. Но я вернулся к третьей группе людей, которые и не думали покидать эти края. Вне сомнения, они были обречены, но это были стоики, каких ещё поискать надо.
– А мы остаёмся. – Не без гордости, не без упрямства сказали мне эти гипербореи. – Мы так просто не сдадимся. Кара богов сошла на нас за нашу легкомысленность. Мы ослушались, мы не оправдали возложенных на нас надежд. Впредь будем разумней, чем мы есть.
У меня язык не повернулся ляпнуть им, что они совершают очередную глупость, оставаясь здесь – но они были непреклонны в стремлениях своих, и мне пришлось смириться.
Вместе с ними я начал совершенно новую жизнь: уже далеко не райскую; не без невзгод и лишений. Я познал и холод, и голод; я познал новый, суровый, безблагодатный климат.
Эти люди охотились на моржей, тюленей, морских коров (также и котиков, слонов); ходили на китов и белого медведя. Чтобы выжить, они начали убивать. Я видел кровь… Да, они проливали кровь животных, но мерзко было глядеть на это, очень неприятно. Это было очень некрасивое зрелище – целое побоище, а не охота; неравная война, а не добыча пропитания.
Гипербореи научились жить в изменившихся условиях, но я больше не видел среди них хотя бы одного полностью счастливого человека – многие помнили, каким был этот мир до изменения земной оси, до разрыва Фаэтона. Понятно, что Фаэтон не виноват, и чьих рук то дело, чьи дальновидные происки… Я лишь молчал да кутался в тёплую одежду – которая согревала тело, но не душу. Душа моя болела; ей нанесли такую рану, которую выдержит не каждый.
Ну почему всё это происходит именно со мной? Почему страдаю я? Я не хочу, я не желаю мучиться. У меня не было нормального отца, у меня не было детства; я знаю, что такое недоедать и недосыпать. Я был объектом травли сверстников, потому что хорошо учился и в целом был не таким, как все. Я всегда был поодаль от коллектива; мне было хорошо наедине с самим собой. Только ты и твои мысли, грёзы, мечтания… Которые ты воплощаешь в книгах, рисунках и даже передаёшь через сочинённую тобой музыку. Всё, что тебя гложет, беспокоит. Все твои страхи и сомнения.
Да, я пытаюсь погрузиться в некую нирвану, убежать от проблем – потому что они всю жизнь преследуют меня. Я знаю лично людей, которых ждали на этот свет. Им благоволит само небо. Они родились в рубашке, всё сходит им с рук. Их любят. Они палец о палец не приложили, всё им на блюдечке с голубой каёмочкой. Они не знают, что значит быть бедным и несчастным; они не знают, что такое нуждаться. У них есть и бабушки, и дедушки, а я уже давным-давно без них. Они рожают детей, но воспитывают их не они, а их родители; помогают до сих пор (хотя те уже взрослые дылды и вполне самостоятельно должны заботиться о себе и своих отпрысках). У них есть дядя с лохматой рукой, который всё даст и всё принесёт (и не попрекнёт, слова не скажет). «Хочешь? На тебе, на!». В то время как я всего достигал с превеликим трудом, через силу. В моём случае «не потопаешь – не полопаешь». С неба не падает, никто в клюве не принесёт; всё самому… А так хочется порой, чтобы была какая-то отдача! Чтобы и тебе в ответ что-то делали, а не только лишь пользовались с корыстью. Интересовались, как у меня дела – просто так, а не как интро для какой-то просьбы/приказа с явной выгодой для них. Надоело прислуживать. Я не раб, не слуга, не нянька. Я устал от тех людей. И в раю я встречал людей нормальных – вот только рай этот был столь краток… Уже трижды. Но в раю этом была взаимность.