Страница 20 из 65
В селении, доселе мирно похрапывающем, зажглись огни факелов.
– Ах, ты ж горе-строитель! – Взвизгнул дед. – Строитель-устроитель! Домомучитель! А ну, снимай портки: пороть буду!!!
Дед (в его-то преклонных летах) гонял меня, как сидорову козу, по всему селу; одна сандалия у него слетела, и он бегал за мной так. Сколько кругов мы нарезали, я и вспоминать не хочу.
Мне с превеликим трудом удалось замять инцидент; я пообещал тестю, что впредь такого не повторится.
– Не повторится… – Зализывал он свои раны. – На порог не пущу, и дочурку не отдам, коли не научишься по-человечески дома строить!
Утром надо мной уже всё селение ржало, точно табун отборных лошадей. Мне было и обидно, и неприятно. Как так получилось – ума не приложу. В той жизни на меня, как на работника не жаловался никто, и все постройки стояли нормально, без эксцессов. Похоже, в этой жизни строить я разучился.
– Что ты надо мной смеёшься? – Разобиделся я на Румелию, которая потешалась наравне со всеми (но в своей обиде я не узрел, что это был не злой смех). – И ты туда же! – В сердцах бросил я, увидев, что смешно даже Маленькому Злу.
– Ты фундамент клал? Хотя бы. – Поинтересовался Архонт, улыбаясь.
– Я всё сделал!
– Ладно; так уж и быть: поможем тебе всей деревней – по кирпичику…
И снова смех (хоть и без издёвки).
Я был раздавлен, уничтожен, огорошен окончательно; демонстративно встал и вышел; и пошёл я, куда глаза глядят.
Мои ноги привели меня к пруду. Я стоял и смотрел на своё уродливое отражение.
«Было бы чему удивляться», мрачно думал я. «Чёртова лягушка пытается быть человеком…».
Мои мысли прервала атлантка, которая обнаружила моё отсутствие. Она почти сразу же последовала за мной, и нашла меня.
– Не злись ты на них. – Начала она. – Они не нарочно.
Я упрямо, гордо молчал.
– Ты мужик – или ты трус? Возвращайся к нам обратно. Долго я ждать не стану.
– Иди к ней, иди; ну? – Подталкивало меня Маленькое Зло.
Я послушно приподнялся с корточек, и мы втроем вернулись обратно. На этом веселье закончилось. Никто больше не смеялся. Ну, а я взял себя в руки, и принялся строить дом заново. На сей раз у меня получилось, хотя и ушло вдвое больше времени. Теперь дело за свадьбой.
К своему стыду, я смутно припоминаю нашу свадьбу – всё было, как в тумане. Помню, что было очень много народу; было шумно и весело. Атмосфера плясок и счастья. Танец, похожий на современный греческий – когда друг другу возлагают руки на плечи – и стар, и млад, и мужчины, и женщины – и кругом, хороводом медленно так пляшут, напевая какие-то (сейчас бы сказали – «восточные») мотивы. И у невесты вместо заколки – самая натуральная, самая живая бабочка, которая после нашего поцелуя встрепенулась и улетела по своим делам.
Зато свою первую (действительно, первую) брачную ночь я запомнил на всю жизнь. Это было нечто!
Если вкратце, то меня изнасиловали, сделали мужчиной; если более обширно, то и для меня, и для Румелии это был первый раз. Эта девушка оказалась настолько страстной и горячей, что я попросту обомлел. Как кошка, как хищница какая-то! Выгибала спинку, и любила, и близостью нашей мы занимались до рассвета (потому что и мне понравилось это занятие, и она увлеклась). И когда между нами происходила близость, я пытался быть максимально нежным. Но при этом я был голодный, ненасытный зверь, который давно уже не ел. Мне настолько сильно её захотелось, что… Её треугольник так и манил меня! Я целовал каждый миллиметр её загорелого, бархатного тела… И куда только подевалась усталость, заработанная во время испытательного срока? Улетучилась, как иод. Я поражался её прыти, её энергичности, её неземной красоте.
Да, отныне я – мужчина. Наконец-то это случилось в моей жизни. Не то, чтобы я прямо стремился к этому, жаждал этого – в конце концов, есть и сорокалетние девственники. Живут себе преспокойно. Есть как Бенни Хилл или Вассерман, которые, имея подобный мне комплекс, ярко проявили себя в иных сферах; весьма успешно проявили – это очень умные люди. Есть священнослужители, которые дают обет безбрачия, целибата. Это не приговор. Если бы не эта атлантка, которую мне посчастливилось встретить на своём пути, вряд ли бы я сам когда-нибудь… Проявил инициативу. Ведь я тот ещё скромняга, на самом-то деле. И я предупреждал свою теперь уже жену, что я не человек, а лягушка в человечьем обличье – но её это не остановило, ибо наши чувства были любовью, а не преходящей эмоцией. Единственное, у меня после (да и во время) близости начало болеть сердце – у меня ведь врождённый порок сердца, а потому такие нагрузки мне противопоказаны. В принципе, ничего страшного – у меня всё это и раньше не «горело»; если мы снова этим займёмся, то как-нибудь потихоньку. Также, я привык всегда спать один – находиться в кровати единоличным пользователем, а тут такой дискомфорт с одеялами, покрывалами... Чтобы клочка хватило каждому, чтобы не дай Бог не помешать друг другу во сне. Всё это было ново для меня; пришлось привыкать.
Наши бы посмеялись, сказав, что девушка до свадьбы и девушка после свадьбы – два совершенно разных человека! Но нет, только не в Атлантиде: моя невеста, а ныне жена была прекрасна даже безо всякой косметики; в этом плане мне повезло. Но ещё больше мне повезло, что Румелия была прекрасна внутренне: как человек она была бриллиант. Сейчас таких не найдёшь. Она не артачилась, как женщина двадцать первого века; не ругала по поводу и без. Не искала своего. Умела выслушать и дать дельный совет. Она была настоящей спутницей моей жизни, верной супругой, замечательной мамой для нашего совместного малыша и хранительницей семейного очага. Румелия оказалась отличной хозяйкой, прекрасно готовила и была самым настоящим сокровищем, и я берёг её, как зеницу ока. Я отдавал ей всего себя без остатка, любил искренне и по-настоящему. Между нами не было недомолвок и сцен ревности; мы не изменяли друг другу, ибо ни я не смотрел на других женщин (а зачем?), ни она.
Время шло, и моя ненаглядная понесла. И снова я оказался на распутье.