Страница 34 из 71
— Привычка с монастыря, нам приходилось много работать там, — ответила я, хотя вопрос не был задан.
— Ты там росла? Ты — сирота? — спросил он сочувственно, что было свойственно всем пожилым людям.
— Да, — ответила я.
— Я бы не подумал никогда, ты хорошо воспитана.
— Спасибо, — поблагодарила я садовника за комплимент, а сама подумала о Джере, о том, которому единственному было не наплевать на меня, и снова ком в горле душащий меня.
Мы помолчали. Садовник видел мою скорбь и не лез с расспросами, а я была благодарна ему за это.
— А у вас есть дети? — спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься.
Старичок смерил меня хитрым взглядом и произнес в своей манере:
— У меня-то? Есть, много.
Я посмотрела на него и улыбнулась, снова спросив:
— Слушаются вас?
— Не-а, — ответил он и снова заразительно засмеялся.
— Почему? — спросила я снова, искренне удивляясь: у такого чудесного человека и такие непослушные дети.
— Слишком разные, слишком непокорные, много думающие о собственном благе, берущие от этого мира всё, не желающие ничего отдавать взамен, обращающиеся ко мне только в нужде, а я бы так хотел, чтобы они приходили ко мне с радостью, и постоянно просили меня, мне так хочется исполнять все их просьбы, если они разумны, а исполнение их чаяний необходимо им, — он произнес это с болью и скорбью, которая невольно скользила в его голосе.
Я более внимательно взглянула на старичка и мне стало жаль его. Работает здесь на небе, ведь не задарма, наверное, кормят или что они тут делают, чтобы насыщаться, да еще и дети непослушные. Мой порыв и я обняла его. Чувствую, что садовник немного остолбенел, но чуть похлопав по спине, отстранился.
— Полноте-ка, детка, тебе ли жалеть меня, я сейчас радовался, — сказал он не уточнив, а я не стала спрашивать.
Мы вновь замолчали, досаживая последнюю рассаду. Встав с земли, мы удовлетворенно смотрели на дело наших рук, снимая перчатки.
— Ты хорошо потрудилась, спасибо, мне самому уже тяжеловато заниматься садом, — произнес он чуть крехтя.
— Дети не помогают? — как-то само собой вырвалось у меня и я уже жалела об этом.
— Дети играют, — жестко произнес он, но увидев мой изумленный взгляд, смягчился, — а ты пришла сюда в скорби, мне не хотелось бы отпускать тебя в таком состоянии, чего бы ты хотела больше всего?
— Хотела, чтобы всё было как прежде, — неожиданно для себя произнесла я и закусила губу до крови, чтобы не расплакаться.
Садовник глубоко вздохнул. И в этот миг меня позвали, обернувшись на зов, я вновь повернулась к старичку, но уже не обнаружила его. Это было настолько странным, что казалось сейчас сном. О том, что он действительно был, свидетельствовали две пары перчаток и посаженная клумба. Я еще раз осмотрела всё великолепие сада и обнаружила, что мне намного легче и даже если мне предстоит небытие — да будет так!
Я, наскоро стерев землю со щеки, догнала сопровождающего и обреченно последовала за ним в огромную залу-кабинет Архангела. Тот всё еще копался в бумагах, выкладывая их в непонятную для меня стопку, что-то сразу отметая, к чему-то присматриваясь, что-то добавляя в тот же момент. Он мельком взглянул на меня.
— Астрея дала мне отсрочку в виду сложности и необычности дела, и оно истекает, богиня правосудия ждать не будет, — произнес он, и сделал жест рукой, под которым пачка бумаги исчезла, — а еще она любит греческие туники и венки на голове у молодых девушек.
Он внимательно присмотрелся ко мне и я, не успев возразить, обнаружила себя одетой как юная гречанка. Я немного с оторопью смотрела на него.
— Как это поможет разрешить моё дело, Архангел? — спросила я, борясь с раздражением, одежда была крайне неудобной, а венок в волосах колол кожу на голове, и я проворчав, добавила: — Надеюсь, меня отправят в небытие сразу же…
— Я не проиграл ни одного процесса, — вскинул бровь Гавриил, не оценив моего сарказма.
Архангел сделал жест рукой следовать за ним. Складки туники били по икрам, создавая неудобство, тем более поспевать за его размашистым шагом было крайне трудно. Пока мы шли, я поняла, что если Гавриил и вправду выиграет моё дело, то это означает только одно — я обречена и дальше влачить на земле свое жалкое существование. Я не видела себя без Геральда, не хотела без него, только не без него, тогда уже забвение.
Мы шли по какому-то одному чудесному дворцу с длинными переходами-садами. Пока, наконец, не дошли до огромных дверей, которые открылись перед нами, и я застыла на пороге. Это был зал правосудия. Яркое солнце било в огромные окна, судейский стол с традиционным молоточком, возвышающийся над столами для противоборствующих сторон и скамейки для посетителей. И мы с Гавриилом были тут одни, видимо пока. Пройдя за стол находящийся по правую сторону от судьи, он сел, и перед ним появилась вся кипа бумаг, исчезнувшая под его пристальным взглядом.
— Обвинителем будет Винчесто, молодой, но очень расторопный демон, быть ему адмироном в будущем, — поделился Гавриил, и уже продолжил более самоуверенно, — но не думаю, что он мог бы составить мне конкуренцию.
Я удивилась словоохотливости Архангела, списывая её всё же на волнение перед судом. Он предложил мне присесть на скамейку рядом с ним, что я и сделала.
Ждать пришлось недолго, в зал вошел тот демон, которого я видела у Сатаны, за ним проследовал сам Сатана, щека которого была заклеена пластырем. Он бросил на меня испепеляющий взгляд не суливший мне ничего хорошего, а Архангел шепнул мне на ухо, кивком головы, указывая на раненую щеку Сатаны:
— А это, кстати, одна из причин, почему я взялся за твое дело, Душа…
Я с изумлением взглянула на него, но он снова принял равнодушный вид, так словно бы ничего не говорил мне. Я немного усмехнулась и мой взгляд устремился ко входу в зал правосудия. Закованного в наручники, в зал под руки ввели моего демона-хранителя, он был бледен и отрешен от всего происходящего, как будто ему было все равно что с ним будет. Как я. Его посадили на скамью напротив, где уже разместились Сатана и Винчесто. Он недоуменно покрутил головой, как будто от чего-то отмахивался, потом поднял глаза. И наши взгляды встретились, чуть ударившись о непонимание и тут же восхитившись, возликовали. Большего удивления и радости я не видела. И ему ответила не менее. Порывом было подбежать, обнять, зацеловать, но меня цепко удержала рука Архангела. Геральд поднял наручники и показал, что скован ими и привязан. Меня сотрясли рыдания. Я видела, как тяжко он вздохнул. И я поняла, что мы в первые были по разные стороны. По разные стороны, но не отдельно. Я видела, как его теплый взгляд холодных глаз, которые ему подарили самые глубокие арктические льды, пробежался по мне, приласкав, разнеся сотни мурашек по телу. Ответив ему не менее страстно, я поняла, что мы будем биться до последнего, чтобы снова быть вместе. Лишь бы игра всемогущих была с нашей в унисон…
— Геральд жив, — прошептала я, глядя в равнодушные глаза Гавриила.