Эгрегор

Да, это волк. Высокая листва впереди меня качается, будто там кто-то медленно пробирается по пути ко мне. Кусты разходятся в разные стороны, обнажив морду с разомкнутой пастью. Из неё на голую землю, роняется слюна.

Мне не спастись. Мало того, что зверь уже близко. Правая нога вся в крови. Сквозь алую жидкость, толчками выбрасываемую из тела, я вижу блеск металла. Капкан, в чьём хищном оскале похоронена моя стопа. Хват настолько сильный, что часть тела частично ампутирована и висит на сухожилиях и коже.

Это воспоминания отчаяния вампира. Ему не сбежать. Опьянённый кровью зверь расправится со своей жертвой. Не было бы смысла бежать даже без чудовищной раны, а уж с ней и подавно…

Но я-то эгрегор.

Боль это лишь морок, навеянный Десперимом. Я сидя смеюсь. Неужели я когда-то был так слаб и не мог ему противостоять?!

Волк между тем покинул своё укрытие. Кошмарный оскал обнажил зубы. Опустившись на задние лапы, он изготовился к прыжку. Издав полурык-полурёв, зверь взмыл в воздух. Едва открытая морда поравнялась с моим лицом, как волк растаял, оставив после себя облако чёрного тумана. Разочарованный визг известил о провале существа. В этот раз мой разум победил отчаяние.

Новое видение.

Теперь я иду по коридору. Голову скрывает мешковина. Она накинута не плотно, – я даже чувствую её выбритым затылком – так что я могу увидеть лишь свои ноги, перетянутые верёвкой обрывки серой ткани. С двух сторон идут конвойные.

Периодически меня бьют. Без особой злобы. Да и зачем, мне ведь и так конец?! Думаю, это деревянные дубинки, оставляющие на теле синяки. Нет надежды на спасение. Где-то впереди, едва мы выйдем на улицу, нас ждёт наспех сколоченный эшафот. Интерес может быть только в том, что это будет – виселица или гильотина? Или может ещё что похуже? Но что может быть хуже смерти?!

Мысли не мои. И не могут быть ими. Эгрегоры не боятся смерти. Развоплощение. Это куда хуже и полностью стирает любое подобие жизни. С формальной точки зрения, оболочки не умирают полностью. После них остаётся анима. Духи же уходят навсегда. А значит, это морок. Очередная игра Десперима, чтобы заставить меня отчаяться.

Кто-то срывает мешковину с моей головы и серый, могильный свет ослепляет сильнее самого яркого солнца.

Всё готово для исполнения казни. Собранный ради этого эшафот пахнет свежей древесиной. По его центру мрачно застыла гильотина – недавнее изобретение заботливых французов. Якобы это наиболее гуманный способ умерщвления преступников. При первом взгляде на гротескное лезвие, называемое оболочками “барашком”, мне так не кажется.

Вокруг суетятся солдаты в белых мундирах и кожаных шлемах. Двое тащат скамью, на которую укладывают приговорённого. Ещё один – ящик для отрубленной головы.

Меня ведут к гильотине. Неожиданно один из солдат обернулся и глядя мне прямо в глаза произнёс:

– Смотри, Огюстен. Луизэтта готова. Один её шлепок и ты на небесах, – солдат лыбится жёлтыми, гнилыми зубами.

Его товарищи огласили округу одобрительным смехом, а поднимаю глаза вверх.

Серое небо. Прекрасный проводник смерти. Оно лишь подчёркивает трагичность и налагает безысходность. Будто всё решено и сама природа плачет от драмы, развернувшейся на земле. Само отчаяние, разыгравшееся не просто в разуме обречённого, но вылившееся во всё окружение.

Какой вздор!

На этот раз я не жду, а атакую. Моя сила идёт изнутри меня, лишь насыщаясь накопленной хизией, но её природа – это ярость. Я вкладываю всю свою боль, испытанную ранее. Её сила вырывается наружу, сотрясая всё моё астральное тело в судорогах. Клубы огня – материализовавшейся ярости, вырываются из моего астрального тела. Фигуры солдат охватывает пламя. Но те горят словно безвольные куклы, просто застыв на месте. Это опечаливает меня, ведь в эту секунду я хочу слышать их крики… Нет, только его боль – Десперима, – способна утолить мою ярость.

– И это всё? Я эгрегор, а не оболочка.

Оковы сорвались с моих рук, едва я развёл их в стороны. Теперь меня даже удивляет, как они могли держать меня.

Ненависть застилает глаза. Ярость рвётся наружу, обволакивая взор алой дымкой. Хотя нет, это вновь мой истязатель меняет окружение и теперь я стою на поляне поросшей травой, в тени массивного дерева. Яркое солнце отливает красным свечением, что бьёт по глазам. Вокруг никого нет. Лишь ветер покачивает листву.

За стволом дуба, под которым стою я кто-то есть. Мои чувства многократно усилились, будто вместе с яростью, я получил рефлексы брата.

– Десперим. Вот ты какой.

Из-за дерева выходит мальчик, тот самый в “шкуре” которого я побывал. Он прятался там, будто нашкодивший юнец. В белой холщовой майке и серых штанах. Одежда из эпохи средних веков, по мерке Проявленного мира. На повреждённой ноге из видения не было никаких следов. По крайней мере на одежде.

Мальчик улыбается мне, словно мы давние друзья. Детский голос возникает в моём разуме, хотя его губы не размыкаются:

– Память каждого из них теперь живёт во мне. Яркие образы, сильные чувства и эманации боли, что могут сжечь в своей силе целые миры. Но я держу их в себе. Заново переживаю эти моменты, будто это часть меня.

Ярость отступила. Я чувствую, как разожжённый пожар уступает желанию… Поговорить… Хотя нет, мне нужен не разговор. Вернее не совсем он. Поквитаться я всегда успею:

– Так значит, ты поглотил их память? Тогда скажи, дух. Что ты помнишь обо мне?

Мальчик поднял голову к небу, будто прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Потом он вновь заговорил:

– Я помню всё. Все твои шаги, робкие и боязливые, едва ты переступил границы червоточины. Ты бежал от гнева своих собратьев, что в безудержной ярости терзали друг друга. Но я не уподобился их безумству. Не стал истязать существо, ищущее спасение во мне. Я приютил нуждающегося, дал ему кров и убежище. Обуял сновидениями, что дарили забытие, во спасение от окружающего безумия. И как ты отблагодарил меня? Сбежал, едва приоткрылась и без того не запертая дверь?! Мы были с тобой единым целым. Почему ты ушёл от меня? Бросил меня одного?