Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 13

И вот пришли мы сыновья науки и свободы, творцы нового мира. Но мы даже не способны представить насколько мы еще старые люди, добрые христиане, варвары, загнанные в церковь надеждой отмолиться от свободы. Государства эта та же церковь. Библия гласит все христиане, не взирая на их происхождение, социальный статус ровны перед господом, как и все граждане ровны перед законном. Возможно возразят, мол церковь оставляла лишь робкую надежду на покаяние, лишая нас наших естественных прав, которые оказывается даются нам с рождения. Права на жизнь, свободу, собственность, вот что даровала нам государства, вырвав их из рук творца. Человек являясь слугой господа, сам стал господином, приняв в услужение государство. Но так ли это? могу ли я сказать государству - я освобождаю тебя от своего господства. Я не нуждаюсь в твоей  защите. я сам способен защитить себя - и не получить его в качестве врага?- Я не собираюсь отдавать пятую часть своего заработка. мне не важны хорошие дороги и освещенные улицы- и не лишиться права на собственность и более того на свободу. забрав свое, не превращусь ли я в вора для него? Этими правами я обладаю не как личность сам по себе, а лишь как гражданин. Всякое право есть лишь вознаграждение за хорошую службу. Даруя мне права, оно не создает права на что та, а лишь оставляет его мне, при этом лишая всего, что за ним. А человек имеет право всего, что способен совершить. Законы создаются для ограничения, а не допущения. Как праведной жизнью я получаю вознаграждение в виде  рая, или наказание за согрешение адом, так же государство платит мне отнятыми у меня правами. Но как вера или неверие в бога не освобождает меня от его господства, также я не способен освободиться от услуг государства.  Бог умер да здравствует бог.

Прудон говорит что это хождение по мукам закончится т.к.  }человек прежде всего грешит, т. е. ошибается, ибо грешить, заблуждаться, ошибаться - это одно и то же и  если он найдет все что ищет он перестанет ошибаться.

}Но это есть поиск миража в тумане. Попытки найти статичное, в каждую секунду меняющемся мире и в себе. Для этого следовало бы остановить землю. У греха нет настоящего или будущего времени, он существует всегда в прошлом ибо не может быть грехом, ошибочным то что заставила меня поверить в ее реальность, в ее желанность для меня. Человек всегда живет в аффекте.}

}Да мы меняется каждую секунду но это не толкает общество к существенным переменам. Человек представляет из себя реку не способную выйти из своего русла. Он вынужден быть Ньютонам для себя, открывать силу притяжения. Быть Магелланом и удостовериться в сфере образности земли. Писать конституцию вместе с французскими революционерами и создавать теорию эволюции. Но сколькими людьми он не был ( ибо никто не является только одним человеком ), все же не способен выйти из русла своей эпохи. Насколько бы мы не были далеки от наших предков, насколько густа не была бы осевшая на наших личностях пыль цивилизованности, все же одно дуновения ветра истории способна очистить нас и превратить вновь искренних, нагих в своих чувствах варваров. В тех кем мы и являемся по сути. }

Есть вещи великие не постижимые и по этому безразличные, типа бога или вселенной. И есть вещи слишком понятные, глупые и они угнетают.

Как видишь я вот категорический не способен решить какие носки надеть, но без доли раздумья могу сказать как жить человечеству.-

В этом триумфе его тщеславия я был лишним. Вышел.

Развязка все ближе, а цель все туманнее, отстраненнее. С приближением его воплощения, его красота стала все тусклее, все невнятнее. Не уж та страх замылил мой взгляд?

Нет, нет страха. Дело в ней.

Исповедь

Ночь. Стук сквозь заунывный, протяжный визг ветра. Босые ноги. Холодный пол. Скрип дверей. Ветер, развеявший сонную лень. Темный, длинный, озябший силуэт. «М». Суета. Горячая кружка в ладонях. Сладкое тепло, разливающееся в теле. Порывистый голос.

-В минуты отчаянья нелепым нагромождением предстала предо мной мое Я. Его тело было покрыта чешуей из множество лиц и образов, скрепленных моей памятью. Множеством одного. Как знать, может оно и было настоящим я, а этот перед тобой лишь его лихорадка, болезненный припадок. В первые было слово и слово это было да будет свет. Все же должно закончится тоже словом. Каким же будет это слово способное устыдить существование заставить его провалиться в небытие. Ты думал о своих последних словах? Боюсь что мои будут наигранны слишком театральны. вспомни что сказал Христос перед смертью на кресте. «боже почем ты меня оставил» да истина приходит непременно на кресте. Это самое трагичное из всего что я мог прочувствовать. Что он мог сказать более человечного? Сделав Христа богом, они украли его у нас, лишили его жертву жертвенности, что ему стоила умереть? ну скажи мне, что стоило один раз умереть ему, богу, сколько раз мы умерли только за этот день и ничего не жалуемся. Помнишь в идиоте как там Достоевский про рисунок Гольбейна «Христос в гробу», что многие теряли веру, взглянув на этот рисунок, моя вера ушла вместе с его верой и пришла бесконечная любовь к нему. Наша жизнь слишком коротка, чтобы успеть поверить в бога. Да и вообще что есть вера если не слабость, предел моих сил и конечно же ребячество, попытка приручить эту необузданную дикую жизнь. Что ж в мои та годы уже поздно этим баловаться.

В последнее время стало все сложнее отличать сон от реальности. На днях снится сон, наверное.- Ночь. Я на улице М. иду, сжавшись от холода в комок. За мной кто та крадется. Боюсь оглянуться, но знаю, что он идет за мной, я его цель. Пытаюсь ускориться, незаметно чтоб не выглядеть смешным, но шаги слышны все ближе, ближе. Нож. У него нож. Не вижу, но знаю, у него в руке чертов нож. Кто та нашептывает на ухо слащавым голосом, каким совращают школьниц «О странное человеческое существо ты шум на темных улицах». - Плевать что не слышал как журчат цикады, даже не представляю каковы пионы и к сливам не испытываю утонченной нежности. Но как думаешь, из моей жизни получилась бы Хоку? Бессмысленное, бестолковое но красивое.  Да ну еще и думать. Ах к черту. Всегда чувствовал какую та излишнюю ответственность за свою жизнь. Нет точнее чувство вины, будто я ее украл и мне ужасно хочется оправдаться, сказать что завтра непременно верну и почти нетронутым. Все таки все мы непрозревщие котята брошенные в воду. Нас оторвали от груди вселенной и вот мы уже под мучительными волнами существования.  видишь ? Даже гнилые орехи хотят что бы о них сломали зубы. Я абсолютно свободен и по сему, абсолютно одинок, но и один это слишком много. Мучительно много. Каким же образом я мог бы сделать больше для своей свободы, чем жить. Ибо свобода эта воля, а жизнь и есть воля отдельная, вырванная из хоровода неизбежности и нет большего греха перед свободой, чем смерть. Я дождевая капля и моя свобода эта воля к падению, неуклонная страсть к избавлению от этой свободы, страсть к воссоединению с единым, от которого я был оторван и мое падение, что и есть жизнь, ознаменует мое возвышение, воссоединение с моей истинной сущностью.

Как жестока сегодня ночь. – «М» погрузил голову в ладони. Так просидел минут пять, не издавая ни звука и только изредка выглядывая безумными глазами сквозь растопыренные пальцы, словно зверь из клетки.- Что ж хороший конец для плохой истории. В самом деле хороший.

Разоблачение

Наконец та долгожданная новость. Конечно с нашей стороны было бы безумием полагаться на твердость и решимость всех взявшихся за выполнения нашего общего дела. Одно облегчение, в случае попадания сего дневника в чужие руки, они смогут лишь перечитать то что им и так известно.

Вошел в дом. Сосед суетливо наматывал круги по комнате. Он о чем та пытался мне рассказать, но его переполняли эмоции, получалась несвязная ерунда, будто в него напихали слов и сейчас они не умещаясь, вываливались из его рта. К его чести смею отметить что, такое с ним бывало редко, на моей памяти лишь однажды, когда его прогнала «подруга юности».