Переплет

Диагноз

– Чем сегодня занимался подопечный?

– Чем-чем?.. Как будто не ясно…

– Что? Опять самоудовлетворялся?

– Весь день напролет.

Мир смотрящему

– Смотрите, здесь мы наблюдаем, как он занимается мастурбацией, и слышим, как поет Марсельезу. Вот, что он написал после седьмой эякуляции за чашкой своего любимого кофе «голубая лагуна». Неплохой, кстати, кофе, почти, как настоящий: «Здравствуй, Солнце! Ты меня уже не помнишь. Мир тебе и детям твоим».

И тут все восторженно закричали:

– Гениально.

– Magnifique.

– Какой мужчина.

– А я вам говорил, что эта шлюшка раздобудет для нас сенсацию. Кончить семь раз подряд! Уму непостижимо. На нашем любимом France-porno-canal рекламу следует пускать бегущей строкой каждые полчаса. К моменту трансляции зритель будет наш! Сначала пустим этот материал, выдав его за прямой эфир. Добавьте сумрака, а то нам не поверят, что это у него вечерняя активность.

– Га-га-га! – поддержали босса хохотом верные экрану телевизионщики, знающие толк в борьбе за рейтинг.

– А потом после рекламной паузы переключаемся на реальное время.

– А что, если он не будет? – как-то робко предположил один из операторов.

– Что? – не понял Эсьен Мулле, главный редактор Le Figaro, а теперь еще и лицо, ответственное за выпуск реалити-шоу «Будни писателя» на France-porno-canal.

– Ну, это, того. Массировать.

– Га-га-га!!! – искренне развеселились знатоки телетрансляций.

– Мы ему такую порнуху врубим, что удержаться не сможет!.. – Сообщил пиарщик канала, хитро улыбаясь и излучая подленький оптимизм.

– А если он не включит? – не унимались скептики.

– А мы ему таких феромонов намешаем в еду, что он и без порнухи возьмется за дело.

– А если есть не станет?

– По вентиляционной системе пустим! В воду добавим. В «голубую лагуну» подсыплем.

В этой телевизионной бригаде работала только одна женщина. Хороший корреспондент, репортер, журналист, симпатичный телеведущий. В общем, во время этой дискуссии именно на Жаклин невольно задерживались взгляды большинства ее коллег, кроме художника-гримера Люсьена, которого ласково называли Люси. Он больше был занят своим маникюром, и еще песчинка попала ему в глаз, и тушь потекла. В скором времени он расплакался и приник к груди Жаклин, которая всегда его утешала.

– Отлично! – подвел итоги шеф. – Все, я вижу, готовы. Книг этого нимфомана уже продано больше, чем у Джоан Роулинг! Всех нас ждет немаленькая премия…

– Ура! Ура! Виват! Гол! – обрадовались работники France-porno-canal радужным перспективам прозорливого Эсьена Мулле, подавшегося в телевизионщики узкоспециализированной направленности.

И даже Люси, вытирая ситцевым платочком глазки, пропищал что-то вроде: «Шикарно…»…

Заточение Мино

Мино мысленно вскрывал себе вены от мысли, что он мог причинить боль Жюли, не говоря уже о том, что он мог умертвить ее. В это поверить он не мог. Ему не давал покоя тот наглый тип Винни, который, по соображениям Мино, мог подмешать ему что-то во время их возлияний. Вскрывал мысленно вены себе Мино, физически было нечем, а зубами грызть свою плоть он не осмеливался, ногти были подстрижены под ноль, вены были заполнены кровью под завязку. Мино рыдал. Ненавидел себя и трусость свою. Любил тот бесконечно романтичный и, конечно, фантасмагоричный образ юной Жюли (как он всю жизнь мечтал). Он утешал себя тем, что он все еще спит. Он себя утешал. Он все еще в какой-то электричке добирается до Клайпеды, чтобы там попробовать знаменитое клайпедское пиво. Но сны заканчивались, и Мино обступали безжизненные стены. Дом был пуст. Как после нашествия культурного Батыя, воины которого все забрали, но здание не сожгли и не разрушили, и не оставили свои пакостные надписи, наподобие «Здесь был Оюунгэрэл»2, или «Чингисхан! Миний илжиг үнсэж»3. Качественно подчистили. Только и оставили, что незатейливую мебель: стол, стул, кровать, а вместо гобеленов со сценами средневековой охоты на оленей экраны вмонтированы в стены.

Воспоминания Мино

Вспоминал Мино вечера в столице страны победившего пролетариата, в самом сердце кровоточащей страны, умывающей кровью соседей, когда победивший пролетариат в квартирах, некогда отжатых у аристократов, изгалялся по поводу и без, болтая о величии своего никчемного «я» и «бесподобии большого театрика», куда кто-то достал «билетики». Ах! Как же неистово ненавидел Мино тот призрачный уют переселенцев из глубинок в некогда более-менее цивилизованное Городище, изгнавших из него человечность, которой и так было там не бог весть сколько, или уничтоживших. Жюли казалась ему абсолютным антиподом всплывавших в памяти блядищ того Городища, оскверненного революцией. Мино начал вспоминать Жюли.

Искушение Мино

Шли дни, недели, месяцы. Не шли к Мино ни доктор Наскальный, ни инспектор Саспектор. Только дама преклонного возраста посещала Мино, чтобы выпустить его на прогулку. И как только она приходила, Мино непременно обращался к ней с животрепещущими вопросами: «что случилось с Жюли?», «где доктор, где инспектор?», «кто вы такая?», «где я?», но она молчала и передвигалась неуловимо, как тень. И что интересно, она даже не смотрела на Мино, повторяла безошибочно заученную процедуру и исчезала, и лишь однажды ее взгляд прострелил Мино, когда он, увлекшись вопросами, то ли случайно, то ли намеренно спросил: «кто я?». От того леденящего душу взгляда Мино легче не стало, и он начал задумываться о побеге. «Какая-то старушенция…» – думал Мино. «Мне не составит труда забрать у нее ключи. Но вот охранники снаружи – это проблема. Как быть с ними?». Не успел Мино подумать обо всем этом, как засветились экраны вокруг него, с которых на Мино смотрел тот самый француз, обращавшийся строгим голосом к Мино с этих экранов в самом начале его ареста и показавшийся ему тогда престарелым. Теперь же этот тип выглядел гораздо лучше. На Мино смотрел помолодевший холеный мужчина зрелого возраста, но он все еще был похож на редактора Le Figaro Эсьена Мулле. И говорил он уже не столько строго, сколько надменно: «Ты плохой мальчик, Мино, каналья! Зачем расстраиваешь старушку, которая ухаживает за тобой? Зачем задаешь ей разные провокационные вопросы? Она тебе не справочное бюро. Если не хочешь, чтобы тобой занялись злобные охранники, будь учтивее с этой дамой. Доктор Наскальный скоро навестит тебя. У нас тут и без тебя дел невпроворот. Будь паинькой, Мино. Займись лучше делом». И после этих слов некогда престарелого француза на экранах сменили красотки очередного фильма для взрослых. Мино закрыл глаза.

Вдохновение Мино

«Июль» – подумал Мино в один из солнечных дней после утренней прогулки и не смог вспомнить ни одного июля своей жизни. Наверное, именно, в июле застывает все, растворяется в небытии, испаряется. «Стиль» – подумал Мино. Именно на него уже никто не обращает внимания в июле, уделив внимание ему еще в мае. «Боль» – подумал Мино и осознал, что в июле боль затихает, наступает умиротворение, независимо от того, что происходит, вплоть до апокалипсиса. Июль – вот то самое пространство небрежной скуки, в котором скитаться можно целую вечность, или целый июль. На одном из экранов засветилась дата «1 июля н-ого года» и тинэйджерское время «15:00». На другом из экранов включилось кино, жесткое порно с неописуемо красивыми девушками, и Мино возопил что было сил: «АААА! Что творится? Прекратите, остановитесь», но плотское начало взяло верх над духовным. Когда кончал он, то рисовал в фантазиях своих губы Жюли, на которые падали капли его любви. «Пиши книгу» – загорелась надпись на третьем экране, и засветился индикатор в нише лифта для доставки еды в конце коридора главной спальни-студии, совмещенной с кухней и гостиной, ведущей в сад через кабинет. Что-то прибыло. Пища. Для размышлений, не иначе. Мино подбежал остроконечными прыжками, чередующимися мелкими шажками к месту подъемника, чуть было не сменив мелкие шажки на семимильные и не взобравшись на подъемник горнолыжного курорта, уносящего вдаль скалолазов, но одумавшись, добежав и отворив дверцу прибывшего ящика для еды, Мино увидел внутри небольшую шариковую ручку, настолько шариковую, что стержнем не пронзить вену, и блокнот с нежной бумагой, настолько нежной, что не порезать язык. Думал было порвать в клочья, но нервущейся оказалась бумага, растоптать в дребезги, но не ломающейся, как припортовая шлюха, оказалась ручка. «Ну, писать так писать» – подумал Мино, и расписался бы в тот самый момент на руинах человечества, если бы знал, как.

2

Оюунгэрэл – монгольское имя

3

Миний илжиг үнсэж – переводится с монгольского как «поцелуй меня в зад»