Страница 7 из 8
Дверной колокольчик оповещает о новом посетителе, и ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что пора оплатить счет.
— Саймон, мне правда жаль, — начинает Маркус не с приветственных речей или еще чего-то такого же вычурного и ненужного. Впрочем, как и всегда.
Там, на улице дождь. Франтоватое твидовое пальто, которое пару лет назад на день рождения подогнала Норт, промокнет минут за десять в лучшем случае. А ждать такси в такой компании и особенно сегодня, после… В общем, нет, спасибо, лучше подхватить простуду или еще чего там можно выхватить при холодном осеннем дожде.
— Саймон.
— Убери руки.
По волосам бегут тяжелые капли, пробираются за шиворот. И да, надо было уже достать шарф, и зонт, и черт его знает, может, билет на другую сторону планеты. Маркус продолжает держать его за предплечье, тянет на себя как безвольную куклу.
И чертов эксперимент давно уже не эксперимент, все эти полгода он был бесконечно слеп.
— Пожалуйста, прости. Никто не знал, что…
— Не знал чего? Что люди живые? Что людям может быть больно? Что у всех есть то, о чем хотелось бы навсегда забыть?
А что хуже всего: они — Маркус, Норт, Джош, — все это теперь увидели.
Жар бьет по щекам, шее, пробирается в дрожащие пальцы.
«Нам нужно все», — сказали они.
«Никто не осудит», — повторяли они.
И его «нет» утонуло в возможности научного прорыва, который существенно улучшит качество жизни людей, потерявших своих близких, преодолеет неискоренимый из разработок Камски эффект зловещей долины. Ну и, конечно же, деньгах для Даниэля, чего себе лгать.
— Саймон, ты ни в чем не виноват.
Фраза бьет под дых. Он замирает у поворота на пару мгновений, и этого Маркусу достаточно, чтобы его догнать. Очередное ненужное прикосновение заканчивается заломанной рукой. Левую щеку Маркуса с радостью встречает кирпичная стена.
— Ты это точно знаешь? Увидел фрагмент и решил, что прав? — и такой внезапно говорливый Маркус почему-то молчит. Будто онемел. — Думаешь, ты меня знаешь? Ты или твоя машина?
Пульс под пальцами бьется размеренно, и осознание того, что Маркусу не страшно, немыслимым образом утихомиривает злость.
— Знаю где-то на шестьдесят процентов, — отвечает тот спокойно, точно подобный срыв в порядке вещей. — А своего отца ты бы все равно не спас, как бы ни пытался.
Саймон правда всерьез раздумывает над тем отпустить Маркуса или приложить о кладку посильнее. Но только шумно выдыхает и опускает руки, после чего брезгливо вытирает их о полы пальто.
— Ты был слишком мал, не смог бы удержать его вес на себе. Да и это вряд ли помогло. Скорее всего, он уже был мертв, когда ты пришел.
И это «скорее всего» что от коронера, тетки, себя самого, когда память о болтающемся в петле отце разворачивала пейзажи перед глазами в предрассветные часы, настолько набило оскомину, что его едва не выворачивает от заезженности оправдания прямо на дорогие ботинки Маркуса.
— «Скорее всего» — это отговорка, — выплевывает он слова Даниэля и ощущает, как по спине бежит холод. Долг отца был слишком велик, и даже если бы они повторно заложили дом, этого все равно не хватило.
— Даниэля ты тоже не спасешь, — вторит Маркус его собственным выводам, отчего затхлая горечь подкатывает к носу и затмевает запах дождя. — Он закончит так же, если не хуже, и тебе это известно. Все зашло слишком далеко, Саймон.
Все зашло слишком далеко.
Действительно.
—…Действительно?!
Голова раскалывается, в ушах колокольный звон. Проезжающие машины ослепляют светом фар.
— Если ты пришел убеждать меня вернуться, то извини, нет. И в этот раз это именно «нет», а не «дай мне время».
На лице Маркуса ни эмоции, стоит, будто каменный, смотрит без осуждения. И от этого взгляда так гадко, словно он извалялся в грязи.
— Саймон, мне правда очень жаль, — Маркус больше не говорит ни слова. Лишь протягивает руку в знак примирения.
А Саймон не отвечает. Просто сворачивает за угол, проклинает себя, Даниэля и всю безнадежную ситуацию.
Он ведь с самого начала знал, на что шел.
Некого теперь винить.
***
Терминал по-прежнему молчит. Как работает система не то что непонятно, а до жути неясно. Секунды шелестят, точно листья на ветру. Поэтическое сравнение кажется довольно патетичным, но Саймон ничего с собой поделать не может, только пялится в потолок, и там негде разгуляться фантазии.
Чтобы перенаправить заряд с шеи к остальным частям приходится поднапрячься. Думать о том, где в его модели находится батарея вот вообще не хочется, только гадкий смех все равно ползет по глотке к губам.
«Это нервное», — раньше придумал бы он себе оправдание. Но что же это сейчас? Специфика модели? Неужели сознания?
Попадавшие с полок мягкие игрушки смотрят на него осуждающе, особенно когда он умудряется сесть на довольно низком прилавке, куда его кто-то взгромоздил. И, честно говоря, даже эмуляции злости или самой злости нет: однажды ему все равно пришлось бы сюда зайти или вернуться несмотря на стойкое желание сбежать.
Температурные показатели вроде бы стабилизировались, предположительно акселерометр и гироскоп больше не барахлят: тело уже можно контролировать. По крайней мере, положение не будет только горизонтальным.
Смех все-таки вырывается наружу, прячется за прижатыми к лицу ладонями, за отчего-то горячими слезами, по запаху похожими на дезинфицирующее средство. И он не сразу понимает, что тепло принадлежит не его телу. Осознание накрывает с головой, когда кто-то мягко проходится по затылку горячей ладонью.
— Надеюсь, я теперь хоть считаю быстрее тебя, — выдавливает он из себя и пытается нормально вдохнуть, пока дрожь бусинами рассыпается по телу и перемежается скачками ошибок перед глазами.
Голос и внешность не стали точками отсчета. Но прикосновения не могут лгать.
— Надейся, — отвечает Маркус на поддразнивание и хмыкает ему в плечо. — Саймон, неужели у нас получилось?
— Может и получилось, — шепчет он и не знает, как сказать такую важную, всем известную, но нежеланную для Маркуса правду.
Настоящий Саймон Филлипс мертв уже почти девять с половиной лет.
Комментарий к Тест 4. — Прекрасный мир
Max Richter — Never Goodbye
========== Тест 5. — Почти человек ==========
[Sun, 13 Jun 2038 17:45:34 GMT]
Мир рассыпается на крохотные детальки, сбой за сбоем маячит перед глазами. Горячее дыхание обжигает шею, он это ощущает настолько явно, будто это не… закончилось пару часов назад. И еще по животу бежит кровь, не та, синяя, которой теперь полно в его теле, а алая с металлическим привкусом и запахом меди.
Где-то неподалеку должна быть испуганная Норт. Не решительная, не безбашенная, не одна из самых храбрых женщин. А девчонка, которая боится за собственную жизнь больше, чем за другие.
Чертово время поджимает всюду, где только можно, откраивает, отгрызает здоровенные куски.
Тот же магазин, те же полки, те же игрушки. И глупая причина здесь быть: выбрать новую 4D-настолку для субботней игры, когда маркусова стая наконец помирится. Ну или нет, Саймон еще не решил. Саймон ничего не решил, а просто поддался девчачьему уговору, обещанию, что все обязательно будет хорошо.
А теперь, когда он истекает кровью, ему не кажется, что все будет хорошо. Что Даниэль выпустит их отсюда, а Маркус удалит к чертям собранные с таким трудом данные, чтобы его история не стала достоянием общественности.
Идентичное лицо, похожая одежда и прическа, чего они не делали лет с тринадцати, чтобы каждый в них узнавал другого человека. Идентичные неидентичные близнецы.
Боли быть не должно, он ведь мертв, нет-нет, Саймон мертв, а он — всего-то машина. Ему не должно быть страшно, но от ужаса скручивает внутренности или чем там еще напичкано его тело. Привычный мир бросает вызов, с которым ему вряд ли удастся справиться.
— Дыши, — говорит такое же, как у него лицо.
Губы двигаются, между бровей залегает вертикальная морщина, зрачки расширены, и это он знает даже в полутьме, как только раньше не понял — у него, них никогда не было нормального зрения.