Бегство(Frateria armis)

- Нет, Ритемус, он продаст ее за свой трон, - внезапно посерьезнел тот. - Месяц назад был подписан тайный договор с Минатан, разве вы не знаете? То есть, якобы тайный – мы об этом из всех рупоров и газет трубим. Слухи давно просочились из дворцовых палат по всей стране. Теперь они могут вести войска по просьбе короля для подавления революционного мятежа. Когда они вторгнутся, вы поймете, что я был прав.

Каждые последующие слова Ритемус понимал все меньше и меньше – голова стала свинцовой, в ушах звенело, и на тело навалилась усталость, словно его чем-то напоили. Каждый раз смыкающиеся веки сулили долгий и самозабвенный сон, но Ритемус силой воли поднимал их и видел лишь слепящую глаза лампу, отдающую усиливающимся жаром. Он проваливался во тьму, сопровождаемый затихающим шепотом.

- Предательство, - тяжело сказал он, собирая остаток сил в кулак, - самый тяжкий грех. Разве стали бы вы переходить на сторону противника в моем положении?

Ответа он не услышал; наверное, его и не было. Конвоиры подняли его со стула, и на заплетающихся ногах он дошел до барака со своими сослуживцами. Когда дверь за ним закрылась, они бросили допрашивать его, но он безразлично расталкивал их, и, добравшись до угла, мгновенно уснул.

Во сне его мучили жестокие кошмары. Рвались снаряды, истошно кричали сотни голосов, рушились здания, взметалась в воздух поднятая взрывом земля, текли по земле дым и гарь, но отдельных деталей нельзя было разобрать, все слилось в размытое единство. Ему часто казалось, что он слышит эти звуки и видит картины наяву, но быстро убеждал себя, что наяву он лежит, как ни в чем не бывало, на прогнивших трухлявых досках в сарае, и спал дальше. Скоро он понял, что дрожь, проходящая по телу, происходит не от снарядов, а от того, что его трясут за плечо. Ритемус с коротким вскриком подскочил и, придя в себя, осмотрелся. Вокруг него сидели все бойцы, наверное, они сидели так с того момента, когда он вернулся. Из щелей текли струйки слабого света, вырывающие из полутьмы пылающие любопытством лица.

- Они никого больше не забрали? – выдавил он из себя. Язык не слушался, словно провалился в гортань.

- Нет, но ты один из всех вернулся, - сказал боец из его отряда.

- Я видел, они перешли на их сторону. Впрочем, я бы тоже перешел, но я им не верю, - он усмехнулся и зашелся в сильном кашле. Бронхи болели, словно избитые, воздуха не хватало.

- Да ты, брат, совсем плох, - кто-то приложил к его мокрому лбу ладонь. - Простудился в поезде, наверное.

Издали донеслись низкие глухие удары. Ритемус не поверил своим ушам, и переспросил, но ему ответили, что все тоже это слышат.

- Уже два часа бьют. Будем надеяться, что они нашли поезд и нас ищут.

Грохот приближался, а с ним громче хлопали и винтовочные выстрелы. Бои перенеслись в деревню, но никто из пленных солдат не кричал, не звал на помощь и не паниковал, все лишь ждали, что повстанцы подожгут бараки, как это делали фалькенарцы при отступлении. Но арлакерийцы остались арлакерийцами, у которых была в традиции неприкосновенность пленных, и все остались целы. Наконец, свалилась щеколда, открылась дверь, и показалась голова в фуражке с лиловым овалом посередине:

- А, вот вы где отдыхаете! - воскликнул он весело, словно не замечая изможденных лиц. - Можете выходить, скоро все закончится.

Через неделю выздоровевший Ритемус исправно нес службу на линии фронта, и она имела полное право так называться – выжженная впереди земля, чтобы противник не мог спрятаться в высокой траве, длинные, тянущиеся на километры борозды траншей, укрепления, колючая проволока; обстановка все реже позволяла напоминать о себе надежде на быстрое завершение войны. Громкоговорители редко и застенчиво называли происходящее войной, в основном по-прежнему употребляя слово «мятеж».

Шла полным ходом подготовка к наступлению. Постоянно прибывали грузовики, колонны, поезда, и днем часто от скопления людей не было прохода, все бурлило, словно в кипящем котле, а ночью все замирало в ожидании утра и непредвиденной атаки со стороны противника. Взлетали то тут, то там, дымные кометы сигнальных снарядов, ветер гнал шум работ на той стороне.

Часто в зону развертывания войск забредали гражданские, бегущие от войны, и просили много: еды, крова, а кто-то просто хотел понять, что происходит в этой проклятой богом стране, но и этим последним пришлось довольствоваться малым.

- Война, - отвечал им Ритемус, всем своим видом показывая, что знает не больше их, и обозленные, они уходили дальше, с толпой, растянувшейся на многие километры. Через блокпосты на трассе, тянущейся вдоль фронта, их проходили тысячи: кто с пустыми руками, кто с гружеными телегами и лошадьми, кто один, кто семьями. Королевским указом было постановлено проверять всех и каждого, но осознавая невозможность проведения в жизнь этой глупой инициативы, солдаты проверяли только подозрительных с виду личностей, и командование преспокойно закрывало на это глаза. А люди все шли и шли, и казалось, что этому потоку не будет конца. В день своего дежурства на этом посту Ритемус целый день с безразличным видом взирал на них сверху с дозорной вышки, даже не пытаясь вглядываться в лица. Он смотрел вдаль, отыскивая невидимое начало этого течения, нестройно журчащего и переливающегося лицами-бликами. «Неужели они так и будут идти до самого дня наступления?» - спрашивал он себя, и сам отвечал. – «Будут, и многие из них погибнут в своем бегстве, даже когда повсюду будут стрелять и рваться снаряды, которым будет все равно, кого убивать – солдат или гражданских.

Дорога эта шла вдоль фронта, но сворачивала на запад и тянулась в непосредственной близости от охваченной мятежом территории. От захвата ее повстанцами охранял какой-то форпост правительственных сил, который день за днем отбивал бесчисленные нападения банд, обеспечивая безопасный проход беженцам, и по слухам, исходящим от последних, ему осталось недолго. На следующий день поток людей стал иссякать, было много раненых - для некоторых из них пришлось выделить места в лазарете; еще через день дорога опустела, и последние проходящие рассказали неслыханную историю – революционеры захватили форпост и позволили уйти тем, кто не хотел оставаться здесь, после чего многие, пораженные такой щедростью, остались. Затем мятежники перекрыли дорогу, пустив по ней транспорт, и по слухам, клятвенно заверили гражданских, что не причинят им вреда, что, на удивление королевских военных, выполняли исправно.

- Решили добренькими прикинуться? – съязвил какой-то пожилой солдат, услышав рассказ. – Это ненадолго. Революций без террора не бывает, уж поверьте. Впрочем, они весьма выручили нас – тем меньше голодных ртов будет на нашем довольствии. Слушай, а не шпион ты ли часом?

Человек средних лет в продырявленном пальто, запыленных очках и шляпе, выглянул из круга обступивших его солдат, в возмущении прокашлялся и сказал:

- Милостивый сударь, да как вы могли? Я, как и вы, слуга нашего короля, мало того, половину своей жизни проработал в городском управлении, пока эти чертовы мятежники не сгубили мою жизнь!

Говорил этот интеллигент слишком эмоционально, потрясая кулаками на уровне груди, и не одному Ритемусу показалось это странным.

- Плевал я на короля, - беззастенчиво отозвался старый солдат, и обратился к бойцам. – Больно ты резво говоришь, начальник, не нравится мне это. Ребята, а не обыскать ли нам этого субъекта?

Два солдата схватили его за руки, третий раскрыл потрепанный чемодан и вывалил на землю белье, на которое сверху упал револьвер. Солдат схватил его и с силой ткнул чиновнику под нос.

- А это что?

- Это мне… для самообороны! – и затрясся, словно его окатили ледяной водой.

- Можешь с ним попрощаться, демократ чертов! - уже орал солдат, - Думал, пройдешь? Черта с два! Сейчас посмотрим, что у тебя за бумаги…