Страница 166 из 190
После этого Ритемус задал вопрос о том, как происходила погоня за разведгруппой. В целом допрашиваемый изложил события верно, разве что свел участие своих односельчан к минимуму, а себя и вовсе выгородил, сказав, что его в деревне в этот момент не было.
- Что ж, у меня есть на этот счет другие сведения. Тела нашли? – спросил он у бойца. Тот тихо выскользнул из комнаты, а Ритемус снова обратился к хозяину «крепости»:
- Ну что, пойдем посмотрим?
Все вышли из комнаты и проследовали вниз. Из приоткрывшихся дверей, которые сторожили по двое партизан выглядывали дети и старики. Смотрели тихо, видимо, думали, что ночными посетителями были канцы. А может, и потому, что такое происходило уже не в первый раз…
Тела лежали на брезенте перед воротами. Уже разбухшие, они отдавали легким душком начинающегося гниения. Одежда клочьями лежала на трупах, в лоскутах разодранных рукавов и штанин проглядывали покрытые кровавыми ссадинами ноги и руки. Заплывшие лица блестели гематомами. У одного и вовсе не оказалось глаза – края глазницы были чем-то обожжены.
- Гуманностью члены Союза Возрождения не страдают, - констатировал Ритемус, осматривая тела со всех сторон. – И кто же из ваших людей решил проявить в пыточном искусстве? Или вы сами изъявили желания опробовать себя в профессии?
- Я не…
- Учтите, не скажете правды, ответите вы.
- Я в этом не участвовал, повторяю, - твердо повторил староста. В ночном платье он выглядел бы весьма потешно, если бы не обстановка.
- Воля ваша, - легко разрубил воздух ладонью Ритемус, указав ею на дорогу. Двое солдат затолкали старосте в рот кляп и потащили его на перекресток.
- А что с женщиной? – он вспомнил, что не видел ее внизу.
- Брыкалась она сильно, пришлось утихомирить.
- Убили? – со смесью изумления и гнева обратил к нему лицо Ритемус. Кажется, Булевису пора дать плетей за самовольности…
- Нет, что ж мы, звери. Выключили, - показал он на голову ребром ладони, - Через час очнется.
Минор-легионис выдохнул. Детей жаль, но их отец заслужил казнь. А мать – нет. И трогать гражданских он перед входом в деревню запретил, если те не представляют угрозы.
Он устроился у конуры с убитой собакой, достал из планшета лист бумаги и авторучку и принялся писать:
«В сем доме жил староста …, сотрудничавший с Союзом Возрождения, незаконно претендующим на роль правительства. … числа он организовал поимку пятерых солдат Республиканской армии, а позже передал их в руки ненавистных «возрожденцев», после чего их жестоко пытали и казнили. Старосту постигла та же участь, которую он уготовил воинам-республиканцам. Таким образом, он был справедливо наказан по закону военного времени. Каждого, кто будет сотрудничать с врагом, ждет тоже самое!
Граждане Арлакерийской Республики! В эти дни, когда идет война, недопустимо сотрудничество с врагом! Напомню, что Республиканская партия выиграла выборы честно», - слово «честно» он подчеркнул двумя жирными линиями, - «А Канцлер решил лишь узурпировать власть, и ему это не удастся, как не удастся и выгнать валаймов с этой земли! Они жили здесь веками, и мы – гости на их земле, мы взяли их под свою опеку как братья, но не как господа. А теперь канцы убивают их…»
Он едва не написал «забирают их имущество», и чуть не рассмеялся от собственного лицемерия.
«А с ними канцы - и своих же сограждан, не согласных с политикой Канцлера! Разве можно закрывать на это глаза? Ибо когда они разберутся с несогласными, они придут за вами! Они будут требовать от вас все большей и большей дани, пока не истощат ваши дома. А когда истощат – убьют.
Ритемус оторвал руку от бумаги, с десяток секунд раздумывая, чем бы закончить письмо.
«Республика не просит жертвовать вас своими жизнями зря. А я прошу вас – не губите чужие жизни в обмен на свои!»
Получилось скомкано, слишком драматично, слишком… Но и черт с ним. Смысл ясен, а переписывать нет времени и желания. Обстановка совершенно не располагала к проявлению писательского таланта. Вокруг него семь трупов – пять человеческих и два собачьих, из ближайших домов со страхом выглядывают люди, не понимая, что происходит, а некоторые наверняка за спинами держат ружья, и их удерживает лишь количество вооруженных людей неясного происхождения на дороге.
Последние подуманные слова заставили его остановиться.
А что если…
Он разорвал бумагу и написал новое письмо так, будто его составлял командир возрожденческой диверсионной группы. Староста теперь был повинен в укрывательстве еще нескольких республиканцев и в помощи партизанам, а вместо пространной рекламации о валаймах и Канцлере красовалась угроза вернуться и сжечь деревню на «законном основании». Закончив писать словами «А если не согласны, можете попробовать пожаловаться окружной администрации. Или демам, если найдете», он закрыл за собой калитку и вставил письмо между дверью и косяком. Расчет был лишь на то, что никто из его людей не проговорился. Правда, местные могли заметить, что половина бойцов – валаймы, но… после того Мураида, которого он взял в плен и отпустил, он сам уже ничему не удивится. И они не должны. Едва ли они поверят, что это и вправду были канцы, но, учитывая тон письма и былые деяния канцев, часть поверит, и будет спор. Потом доложат в местную комендатуру, а там наверняка будут не рады, что виновниками происшествия называют их, пусть и заслуженно. Так или иначе, это письмо должно привести к конфликту, который будет нарастать, как снежный ком, и мало никому не покажется. Будущее покажет, так ли оно будет.
Двое солдат, свершивших казнь старосты, уже вернулись, отрапортовав о случившемся.
- Уходим. Молча, - процедил он сквозь зубы, отдавая приказ жестами. Меньше чем через десять минут в деревне не осталось ни одного партизана. Отряд ушел на дюжину километров севернее, в более холмистую местность, где можно было дать бой канцам. А они пойдут за партизанами, он не сомневался. Он сам разрешил Вануру донести, чтобы избежать наказания. И он ждал, расположив отряд у небольшого возвышения, в месте, где сама природа обеспечила и защиту, раскидав вокруг огромные камни. Они представляли собой неровные плиты, поросшие мхом и обтесанные, вероятно, вручную – слишком много странных мелких линий-насечек, которые когда-то складывались в рисунки, а теперь представляющих собой запутанную россыпь пунктиров. Холмик святилища полукольцом охватывал небольшое углубление у его подножия, получалось что-то вроде очень маленького пруда, метров десять в диаметре и метр в самом глубоком месте. На ум Ритемусу немедленно пришла мысль, что здесь были жертвоприношения, а в это углубление наливали кровь. А может быть, это было озеро для ритуальных омовений. Обе версии он осторожно высказал Тумасшату
- Наверное, это была усыпальница, - предположил Тумасшат, - Они очень редкие. Я за жизнь две видел. А может, и святилище. Давным-давно вокруг них выкладывали кругом камни. Говорят, что у племен в Минатан, которые придерживаются старых укладов, и поныне так делают. Потому и называются такие места «священным кругом». Только по кругу выкладываются маленькие камни, а в центре большой, у которого верх гладкий. А маленькие камни заменяют порою. В одно время - одни камни, в другое время – другие. Сам-то я мало что знаю об этом, прародители рассказывали.
- В зависимости от праздников? – спросил Ритемус.
- Это тоже. Тогда верили, что в разных камнях – разная сила. Поставишь одни – будет тебе плодородие, другие – придут дожди. Насчет озера… жертвоприношения кровью у валаймов очень редки. Я думаю, что сюда клали еду для задабривания богов. Вот помнится, лет тридцать назад приезжал один ученый, записывал…
Изучение камней затянулось на пару часов – все интересующиеся пытались найти смысл в зарубках или форме камней, коротая время в ожидании возможного визита канцев. На всякий случай солдатам запретили портить камни и делать свои зарубки, а Ритемус внес заметку в блокнот, что это место нужно внести в число заповедных.