Страница 157 из 190
- Нет! – брызнул слюной возрожденец, - Мы не должны отдать ни пяди своей земли чужакам!
- Почему же? Мы же только что выяснили, что это земля не арлакерийская?
- Она принадлежит нам уже многие века!
Ритемус повторил эту череду вопросов, и возрожденец чуть не возопил от создавшегося когнитивного диссонанса.
- Хотите сказать, что Канцлер нам врет? - почти умоляюще спросил он.
- Видишь ли, политика – очень изменчивая штука. И если сегодня ты знаешь от своего верховного, что Арлакерис нерушим и неделим, то завтра можешь узнать, что половина территории страны нам, по сути, не принадлежит, и в различное время принадлежала разным народам. Так что же теперь, раздать всем ее? А еще свойство политики таково, что следует говорить одно, а делать другое. А порою, думать третье. Так и канцлер. Он сказал «своей земли», понимаешь? А что понимать под «своей землей»? Исторически, культурно или геополитически? Сегодня он скажет первое, завтра – второе, и ты не сможешь его ни в чем уличить, ведь он и не соврал. Просто он имел в виду одно. А ты его не понял. А потом ты будешь проклинать, что пошел за ним, доверился ему. И кто в этом виноват?
Взгляд возрожденца опустел – храмовно-приходское образование или начальные школы в деревнях не учили людей противостоять демагогии и парировать одни умные слова другими умными словами, не обязательно осмысленными. В них не преподавалась логика и не учили не поддаваться массированным психологическим атакам. И повседневная жизнь, что горожанина, что крестьянина не требовала таких умений, которые, как правило были присущи лишь власть имущим, а потом им следовало подчиняться. Но психология масс не успела настолько измениться за несколько лет, чтобы подвергать поток заумных речей сомнению, а потому в глазах смуглого возрожденца Ритемус явно представлялся что-то вроде полусвятого или бывшего приближенного ко двору.
- Господин Ритемус… - крякнул от удовлетворения Булевис, - уж я от этой зауми чуть с духами не заговорил, хотя мы сколько с вами уже вместе, а тут человек неопытный.
- И напоследок… - Ритемус потрепал смуглого фалькенарца за плечо. – Очнись. Как тебя зовут?
- Мураид.
- У тебя даже имя не арлакерийское. И сам ты не чистокровный арлакериец. Один из твоих родителей из южных стран – Хитании или Фардима.
- Мать оттуда... из Хитании. Отец мой – арлакериец… наполовину. Дед – фалькенарец.
- И все же. Канцлер вовсю пропагандирует, что загрязнение крови нужно свести к минимуму, как он говорит, «изгнать чужую кровь»? Но ведь это невозможно. И я не понимаю, как тебя взяли в ряды Национальной Армии, ведь тебя должны были либо расстрелять сразу, либо на каторжные работы.
- Мне дали возможность заслужить право называться арлакерийцем. Сказали, что смогу завоевать это право… делами.
- Убийством валаймов? Посмотри. Это Булевис, наполовину валайм. Йакалан, чистокровный валайм. Оба они хорошие люди, хорошие воины. Теперь посмотри вокруг - здесь арлакерийцев и валаймов поровну. И никто из них не выясняет, кто из них кто. Разве ты и они так сильно отличаются? Глупость и ум не зависит от национальности. Некоторые валаймы мне ближе братьев, а некоторых арлакерийцев мне хочется повесить на ближайшем дереве. А теперь посмотри внимательно на этих людей. Разве мы чем-нибудь отличаемся друг от друга?
Мураид замолчал.
- Ничем.
- Я рад, что ты это понял. Развяжите их, - сказал он партизанам. Те переглянулись и медленно стали выполнять приказ.
- Выдайте им винтовки и их вещи, - он достал планшет и блокнот, из которого выдернул страницу. На ней он написал несколько строк и стал ждать.
- Куда вы пойдете?
- А можно остаться с вами? – спросил Мураид.
- Если вы действительно хотите помочь, идите вдоль путей к нашим войскам и расскажите все, что знаете. Без утайки. Потом, если повезет, вы можете подать прошение легионису о том, чтобы вступить в наш отряд.
- Мы боимся, что с нами будут обращаться сурово… из-за наших деяний, - сказал Пилаимас.
- Резонно. Я напишу рекомендательную записку, которую вы передадите у следующей станции охране.
Восьмерка застыла в ожидании. Ритемус написал краткую характеристику двух известных ему людей из них, предположил, что им может быть известно больше.
- Мураид, где ваши войска захватили этот поезд?
- Не знаю. Но знаю, что его угнали из-под Каралиса и погнали на север, а там его уже отбили обратно.
Они распрощались, и националисты, содрав все знаки различия и надев предложенные белые повязки, ушли на север. Ритемус приказал нескольким бойцам следовать за ними на расстоянии, а заодно передать в штаб донесение о том, что поезд взорван и внутри ничего ценного не обнаружено. Сомнение в прежнее мировоззрение канцев он внес, но убедиться в его полном изменении по-иному невозможно.
Партизаны отправились обратно в лагерь, оставив здесь дозорный отряд. По пути Ритемус спорил с самим собой, раскаются ли канцы или же они уже бросились через лес к расположению своих частей, на их благо, бывших отсюда недалеко.
Им снова овладевала духовная усталость. Последние дни после того разговора с пастором на конечной станции он был в непрерывном физическом и умственном движении; наступление, воодушевившее остальных и как следствие – его, отодвинуло думы об индивидуальном бытии, заменив их целиком проблемами маленького социума, особенно главной из них – выживанием. И теперь он пытался ничем не выдавать свое мрачное настроение, которое еще более усугубилось после прочтения писем. Он-то уведет людей, может быть, даже в Минатан. Пусть плен, но они будут жить. А остальные? Окажутся меж двух стен огня, который будет понемногу выжигать ряды солдат Республиканской Армии. А потом – плен и смерть. Или сразу смерть, что вероятнее, особенно для тысяч валаймов…
- Господин минор-легионис, разрешите обратиться! - прозвучал, показалось, где-то далеко голос. Голос Протидаса.
- Протидас? Спрашивай. Хочешь узнать, почему я вас так же не отпустил?
- И это тоже.
- Их я отпустил, чтобы они знали, что республиканцы попросту людей не убивают. И если они вдруг вернутся к своим, то обязательно расскажут, что мы их не били и не пытали. Пусть это будет десяток, а может, и сотня человек, но официальные заявления, что республиканцы – звери, пошатнутся. Во-вторых – вы как подтверждение первого. Во-третьих, доверие. Я, опять же, их не принуждал, и проявил себя вовсе не как солдат. Так или иначе, на кого-нибудь из них произведет впечатление факт, что с ним, вместо того, чтобы расстрелять, общаются как с равным и что ему доверяют. А если хотя бы у одного из восьмерых окажется крупица совести – моя миссия будет успешна. И в –четвертых, это мы наступаем, а они отходят на юг, а не наоборот. Они несколько подавлены, поняли, что за нами – сила, и как будущие победители, мы находим в себе силы проявить великодушие. А теперь вспомним ситуацию с вами. Кто тогда знал, сможем ли мы наступать дальше, а не разобьемся о первую линию обороны? Кто знал, что будете делать вы? Кто знал, сможем ли мы продержаться с полусотней пленных, которых надо кормить и охранять, да которые еще и в спину ударят во время вражеской атаки. Поэтому мы и убили их, чтобы не быть убитыми самим. Поэтому я хотел посмотреть, как себя будете вести вы. Надеюсь, ваше мнение не изменилось, потому что даже десяток человек для нас – это много.
И немного подумав, сказал:
- Можете идти на все четыре стороны, если хотите. Я вас не держу.
Протидас лишь раскрыл рот от удивления; на лице застыла извиняющаяся мина.
- Только захотите ли?
- Господин Ритемус, я лишь…
- Никто из нас не хочет воевать, знай, - и пошел вперед, погрузившись в мысли. Встретивший его в лагере Димитрис тут же был взят под локоть для чтения и оценки поступившей корреспонденции. Во время чтения писем его передернуло, но он молчал и лишь иногда покачивал усами. Пока он читал, кто-то из солдат рассказывал про канцев.