Страница 149 из 190
- Хорошо. Я напишу вам записку, если вдруг вас начнут спрашивать наши солдаты и полиция. Если что, предложите сравнить подчерки на бумаге и в документах в штабе в Рателане. Больше пока ничем помочь не могу. А что же остальные?
- Мой дом в той стороне, - негромко ответил Протидас. – Так что мне с вами по пути.
- И мне.
- И мне! – вскинулась рука.
- И мне…
Остальные тоже решили примкнуть к отряду Ритемуса. На душе стало немного легче. Потери были немного, но возмещены, и возмещены людьми, ведомыми благородными чувствами, а не чувством наживы.
- Что ж, поздравляю вас со вступлением в ряды доблестной Республиканской армии Арлакериса, господа, - сказал он, и после устного приказа о выдаче шинелей новобранцам те принесли присягу. Целый день кипели работы по укреплению станции с южной стороны – туда тащили ненужную мебель, балки для перекрытий в шахте, а также станковые пулеметы и несколько малокалиберных пушек с других въездов. Подходы заминировали в добрые несколько линий. Железную дорогу также заминировали в нескольких местах – в трехстах, пятистах и на тысяче метров, чтобы их можно было подорвать при отступлении. Правда, никто не был уверен, что провода не потеряют проводимость от таких температур, но ближние заряды можно было подорвать из миномета. Ритемус тем временем отправил двух братьев на север, выдав им вещмешки с едой на несколько дней пути и расписки на бланках из личного запаса начальника станции. Ровно такой же бланк с зашифрованными сведениями он выслал с голубем Гальгатусу.
К вечеру пленных накормили и устроили повторный допрос. На этот раз одному минор-лейтенанту пришлось намять бока за поднятый крик, но он отделался синяками. Ритемус заверил их всех, что в случае сотрудничества они будут освобождены и смогут пойти на все четыре стороны. Это подействовало, и стало известно, что на Серметер движется чуть ли не армейский корпус. Возможно, это были слухи, но привели всех в неописуемое уныние. И это же значило, что у канцев здесь будет почти двухкратное преимущество.
Это окончательно испортило настроение, и Ритемус решил завершить действо и отправиться спать. По дороге он вспомнил, что что-то хотел сказать пастору, но не помнил, что, из-за сонливости. Он спрашивал встречных о пасторе, но никто не знал, где он есть, и попросил при встрече передать, что хотел бы его видеть. В доме было относительно тепло – лишь на паре стекол на крыльце красовалась замысловатая паутина с отверстиями. Впрочем, его дом был едва ли не единственный на станции, где все стекла были на месте и спать можно было без особых приготовлений.
В туалетной комнате он нашел бритвенные принадлежности с зубным порошком, и впервые за неделю привел себя в порядок. Вода в кадке была ледяная, но жаловаться ему было не на что. Наконец он испытает всю прелесть благ цивилизации. Скоро ему принесут новый комплект нижнего белья, позаимствованного из местного склада, поужинает двойной порцией мяса с кашей или картофелем вместе с плиткой шоколада. Где-то краем глаза он видел и ящик с трафаретной надписью «Кофе». Конечно, все это бы надо для нужд фронта отправить, но как долго продержится он, этот фронт?.. И пришлет ли Гальгатус сюда интендантов? Даже если он уже получил посылку и принял такое решение, транспорт будет к завтрашнему дню, если не послезавтра. Разумеется, некоторое количество самое необходимое, вроде боеприпасов и консервов, люди Ритемуса уже вывозят в свой лагерь к северу от станции, во избежание патронного и продовольственного голода в случае непредвиденной ситуации.
Он лег в постель. Из-за окна на него смотрели верхушки сосен и лиственниц, слабо покачивающихся на фоне однотонного грязно-белого неба. В голове вновь вертелись слова того парня, который с братом ушел на север. Уж очень он устал. Ему тоже надоело смотреть на грязь, трупы, кровь. Да, эта война, если можно выразиться, более пристойна по сравнению с фалькенарской. Никаких тебе пыток, излишнего насилия, расстрелов без причины. Последнее к нему не относится – ему не на что и нечем содержать пленных. Если бы под его началом была фронтовая часть, он бы чинно и благородно передавал бы пленных в тыл. А здесь – сплошное самообеспечение, и Ритемус с его подчиненными сами себе солдаты, командиры, ставка и логистический центр в одном месте.
Но возвращаясь к теме… Уже в какой раз он думает о том, что все это бессмысленно? Куча положенных жизней ни за что ни про что… Если так пойдет и дальше, то успокоительное в виде пули в висок из пистолета в висящей рядом на вешалке кобуре станет все более привлекательным выбором… Он и не знал, как описать то, что чувствует. Стыд, отвращение и бессилие. Пожалуй, самые точные слова из возможных. Когда настанет та точка невозврата, когда он бросит все и уйдет, как эти братья, в неизвестность, либо же… поплывет на ту сторону реки, выражаясь метафорически?
Дверь внизу хлопнула, раздались шаги по лестнице и стук в дверь. Ритемус резко сел на кровати, натянул штаны и разрешил войти. В комнату вошел пастор, держа в руках стопку новых вещей, на которых возлегала маленькая прямоугольная упаковка из фольги.
- Вы меня звали? – спросил пастор.
- Да, - Ритемус упер руки в колени и чуть повернул голову, - потерял я вас сегодня.
- Я был в нашем лагере, подбадривал людей.
- Это хорошо…
- Я принес вам рубаху с исподним и шоколад. Но я ведь не только за этим здесь… так?
- Устал я, пастор, - сказал Ритемус, - слишком глупо все, слишком бессмысленно. Я не могу отделаться от мысли, что всего этого можно было избежать, задавить в зародыше. А теперь пешкам, вроде меня с вами, это дерьмо разгребать. Вернее, так и должно быть… но та часть меня, которая носится со своим гипертрофированным чувством справедливости, активно подает голос и мешает думать об остальном. Я знаю, что не должен говорить такие вещи… но я не верю в победу. Хотел бы верить, но не могу.
- Как и все мы, - ответил пастор, - Мы устали от неопределенности. И пока общая обстановка не изменится, так все и продолжится.
- Да… Я помню, как обещал себе, что не буду воевать с моими соотечественниками. Неоднократно. Себе и жене – когда она была жива и уже потом, мысленно. Помню разговоры с Севераном, когда мы только встретились. И эти муки прошлого постоянно в последнее время преследуют меня, и я ничего не могу поделать. Бросить и уйти я не могу. Не могу же я их предать, верно? Эти люди надеются на меня, а я сижу и лью сопли здесь. Меня преследует груз за вчерашние и сегодняшние события. Отчего-то мне кажется, что все можно было лучше организовать и обойтись меньшими потерями. Но фалькенарцев здесь нет, это они были специалистами по лесной войне с засадами и ударами из-под земли.
- Не буду говорить за остальных, но я с вами пойду туда, куда вы прикажете. Мое дело нехитрое – смягчать и утешать сердца живых и молиться за покой мертвых. Это легче, чем сидеть в окопах с винтовкой. Пусть и не все со мной согласны. Их можно понять, но вера дает мне сил не обращать внимания на многие лишения. Службы дают мне понять, что живу я не ради себя одного, и тем усмиряюсь.
- Наверное, хотел бы я такую же веру иметь. В кого-то или что-то. Вы -то точно уверены, что он, как в вашей Книге, отведет вас к полям и упокоит в тихих водах. А мне придется и там поедать прах со слезами вперемешку. Да и где мне найти бога, если я и сам в некотором роде выступаю в его ипостаси?
- Сейчас, Ритемус, вы хотите невозможного. Как и все мы… Покой. Мы все пытаемся найти его сейчас. Мы можем обрести покой телесный, но муки душевные наши лишь усилятся, потому что мы свернули с предначертанных Господом путей, и пока мы не вернемся, так и будем страдать. Если вы сейчас мучаетесь, значит, либо вы не нашли свой путь, либо Господь испытывает вас… на прочность, как говорится в миру. Что вы чувствуете сейчас, Ритемус? Считаете ли вы ваше участие в происходящих событиях ошибкой либо испытанием?