Страница 148 из 190
А Ритемус стоял и наблюдал, как тащат к шахтам тела. Недалеко от входа был небольшой котлован, на дне которого виднелся разный мусор вроде грязного тряпья или ржавых остриев инструментов, теперь к нему добавились трупы в исподнем – было решено, что лишние шинели не помешают, как и их содержимое. Закапывать пока не стали – набитую почти доверху яму моментально занесло тяжелым мокрым снегом.
Небольшой спор вышел, когда пришел черед хоронить своих бойцов, а в этом бою убитых оказалось почти тридцать человек, несмотря на фактор внезапности. Партизаны отказывались хоронить своих погибших вместе с канцами. Кто-то вспомнил, что с восточной стороны, в месте откуда начался штурм, земля была еще мягкой. Поверхность немного сковало инистой коркой, но штыку лопаты почва поддавалась, а окружающие деревья задерживали пургу. Над могилами дали троекратный залп, после чего все ушли в помещения.
Настроения допрашивать офицеров не было никакого. За несколько часов в сарае они не помрут, а своим солдатам надо дать отдых и накормить их.
Перебежчики показали склад и другие помещения, и все устроились в отапливаемой столовой - бывшем то ли амбаре, то ли стойле. Имущество здесь было немного попорчено – столы повалены и местами прострелены, и пара скамей были разломано, но за несколько минут был наведен порядок и начался завтрак. Две печки, стоявшие на металлических поддонах, хорошо отапливали деревянное строение, и тем, кому не досталось мест, сидели прямо на полу без особых неудобств. Затем последовал сон в местных казармах, расположенных в домах, где и были убиты многие канцы. Сам же Ритемус ушел в маленький домик начальника станции, перешагнул через лужу крови на пороге, оставшуюся от комбата возрожденцев и сняв сапоги, рухнул в постель. Впервые почти за два месяца он и его отряд ели и спали в нормальных условиях, а не под открытым небом или в прогнивших избах.
Но заснуть он не мог и перелистывал мгновения последних часов, уставившись в низкий потолок, на котором играли пятна света от поднявшегося ветра. Сразу после своего окончания бой словно испарился из его памяти, а теперь эти воспоминания медленно возвращались. Он чувствовал себя виноватым за случившееся. Не уследил за всеми… он разве он мог бы? Кто-то из наступавших с другой стороны лагеря допустил оплошность, и патрульный успел закричать перед смертью. Черт побери, из-за вьюги, быть может, никто бы не понял и не услышал крик, но почему-то поднялась пальба, которую, как он сам был уверен, открыли сами партизаны, испугавшись, что их раскрыли. Затем – суматоха: канцы в чем попало и без оружия выбегали на улицу, но их кололи штыками, отбрасывая обратно в дома и казармы, убивая всех проснувшихся и просыпавшихся. Кто-то да успел дотянутся до винтовки и выстрелить в приближающуюся людскую лавину. Менее чем за две минуты партизаны захватили поллагеря, но в бараках на северной стороне, несмотря на минометный огонь, канцы сумели организовать сопротивление, остановить продвижение и даже контратаковать – именно на тут рукопашную в тесных закоулках между домами и полегла большая часть убитых партизан. И первым на него напоролся отряд из роты Булевиса, самые необстрелянные рекруты, набранные последними, отгонявшие канцев к шахте. А в итоге их встретили огнем с двух сторон. Восемь человек долой сразу. Надо было поставить туда Реналура с его людьми – он бы не увлекся погоней за улепетывающими врагами, а забросал бы гранатами, как тот дом в центре, где засели очнувшиеся было канцы, мешая продвижению, и от которого почти не осталось стен.
Никогда ничто не идет строго по плану. Но почти тридцать человек для него – это огромные потери. Почти десятая часть имеющихся у него сил. И пока не ясно, возместят ли перебежчики ему причитающееся за свой счет... Впрочем, теперь живые поймут на примере павших товарищей, что стоит делать, а что – нет.
У него мелькнула мысль исповедоваться пастору, но она тут же была отвергнута. В чем исповедоваться, если священник сам свидетель всех его грехов? Нечего ему сказать, что облегчило бы его ношу, скорее, наоборот. Он еще какое-то время думал, пока не заснул, а проснувшись, вышел на улицу. На крыльце противоположного дома сидели и курили десять фигур в серых шинелях. Он едва не рванулся обратно, одновременно доставая пистолет из кобуры, но вспомнил, кто это. К вящему счастью, их охраняли четверо партизан, а все отличительные знаки были благоразумно спороты.
Первым делом поесть, а остальное потом. Грудь словно окунули в ледяную прорубь – он только заметил, что не застегнул шинель, а ветер все бесновался, пусть и не так, как ночью. Он зашел в столовую и вяло ответил на приветствие сидящих там. Их было человек сорок. Остальные спали. Пусть спят, хотя времени много уже прошло с утра.
- Тумасшат, проснулся? – позвал он его.
- Я еще не спал, господин Ритемус, - кротко ответил тот.
- Как же? Времени столько прошло!
- Чуть менее трех часов.
Ритемус выудил наручные часы из-под рукава и удостоверился, что Тумасшат прав. Сколько же он спал? Меньше часа?
- Да… ладно, что у нас съестного есть?
После сытного завтрака, от которого его снова потянуло в сон, он приказал отпереть сарай с возрожденческими офицерами. Те едва стояли на ногах и соображали от холода. Почти волоком их довели до домика смотрителя станции, где состоялся вполне цивилизованный допрос. От них узнали о событиях последних дней, а также о положении дел на других фронтах; информационный голод был утолен сполна.
- Когда пал Реселлан?
- Месяц назад.
- Был ли там Вождь?
- Не знаю. Некоторые говорят, что его убили, некоторые – что он смог пробиться через окружение.
Эти вопросы были заданы уже в конце, чтобы допрашиваемый не понял, что его противник ничего не знает, ведь эти опасения были обоснованы. Патрульных из военного лагеря под Серметером следовало ждать к следующему утру. Радио было сломано вражеским радистом, поэтому подтвердить полученные сведения пока что было невозможно.
Все пятеро пленных вели себя чинно и благородно, поэтому их пока оставили в покое и снова заперли, на этот раз в местном карцере, где было теплее. Живыми они отсюда не уйдут, но расслабившись, могут дать больше информации. «А впрочем», - подумал Ритемус, «Нужно ли их здесь оставлять?»
После долгого допроса с территории станции собрали все оставшиеся тела вражеских бойцов и захоронили на спуске в шахту. Во время обеда Ритемус пригласил перешедших на их сторону солдат к своему столу и попросил рассказать свои истории.
Протидас начал первым:
- Мы живем в Карьялисе. Я работал в типографии, поэтому Республиканская армия меня не трогала в этом отношении. Но как только пришли канцы, они вломились в нашу квартиру и грозились убить жену. Я предложил себя в обмен. Ну… и они согласились. Пока еще не убил ни одного республиканца, к счастью, - вставил он в конце.
Остальных тоже принудительно забрали в армию либо пошли туда от голодной жизни. Никто из них воевать не рвался, как следовало из намеков, но Ритемус даже не думал их агитировать. Ему не нужны озлобленные солдаты за спиной. Ведь они и второй раз предать могут…
- Господин легионис, - начал было Протидас, и после дозволения продолжил, - видите этих двух братьев? – показал он на очень похожих парней, - Они из Норисама.
- Так?.. – протянул Ритемус.
- Нам терять нечего, - сказал один из них, - но мы уже насмотрелись за эти годы. Отец не вернулся с Фалькенарской, мать под обстрелом погибла больше года назад. Не можем смотреть на это… все что вокруг происходит.
- Согласен. Я б и сам ушел в лес, да только нужно кому-то эту войну заканчивать, - признался Ритемус и отпил из кружки. – Так вы хотите, чтобы я вас отпустил? И куда вы пойдете?
- Да, отпустить, - дрогнул голос, - куда-нибудь в глушь, чтобы не видеть и не слышать. Если найдем кого-то, кто приютит, будем помогать, если нет, сами освоимся.