Страница 57 из 60
Я улыбнулась, наклоняясь к его лицу и целуя в губы, пока Рашель складывала инвентарь и приводила в порядок растрепанные волосы. Я сделала вид, что не заметила, как она спрятала вылезший клок себе в карман: похоже, прогноз Диего сбывался.
— Оставлю вас наедине, голубки, — сказала она, проходя мимо.
Мне показалось бестактным спрашивать, чем она прозанимается остаток вечера, ведь я и так знала ответ. Почти всегда я находила ее в кабинете матери, куда до сих пор не решалась подняться сама. Она сидела там, за ее письменным столом с залежами минералов и трав в его недрах, и просто разглядывала: чернильницу, сложенный стопкой пергамент, архив со свитками, барный глобус. Изучала каждую деталь и вбирала ее в себя, как еще одно ценное воспоминание. Должно быть, Рашель скучала по тем временам, когда этот дом был полон ведьм, и в каждой комнате стоял смех, заклинания или семейная ругань. А, возможно, Рашель скучала по самой Виктории, и ей не терпелось снова умереть, чтобы вернуться к ней. Это утешало: если я тоже после смерти буду с теми, кого люблю, то может победа Ферн окажется лучшим исходом для нас обеих?
Я услышала голос Сэма, раздавшийся в коридоре: тот снова пытался уболтать Рашель научить и его парочке приемов, которые помогли бы ему получить повышение на службе. Коул хохотнул в сжатый кулак, подслушивая вместе со мной за его нытьем и раздраженными оправданиями Рашель. Так мы пролежали по меньшей мере час, наслаждаясь объятиями друг друга и праздной болтовней. За последние недели у нас выдавалось на это слишком мало времени. Я уже и не помнила, когда руки Коулу бродили по моему телу вот так, как делали это сейчас... Мы снова принадлежали только друг другу.
— Я все-таки хотел бы сначала принять душ, — попросился он сквозь изнуренный стон, когда я уже потянула шнурок на его спортивных штанах. Дотошная чистоплотность одержала верх над вожделением.
Я разочарованно выдохнула, застегивая бюстгальтер обратно.
— Ладно. Я подожду.
Коул украдкой чмокнул меня в нос и вышел, захватив с собой полотенце и чистую одежду. Я же полежала еще немного на полу, остывая, после чего поднялась и побрела следом. Сначала у меня возникла идея присоединиться к Коулу и поощрить за успехи в ремесле атташе, но внимание привлек натужный скрип дверных петель. Так звучала лишь одна комната в доме, куда заходили реже всего, и я лишний раз убедилась, что знаю Рашель, как облупленную.
Ее пение текло по этажу, и я невольно заслушалась. Хоть голос уже и не был мелодичным перезвоном, искореженный смертью точно так же, как и все ее тело, он по-прежнему ласкал слух. Неудивительно, что мама когда-то создала в его честь чары-оберег.
— Почему ты не практикуешься здесь? — спросила Рашель, когда я, сделав над собой усилие, поднялась на чердак и замялась на пороге материнского кабинета. Рашель расхаживала по нему, изучая какие-то книги в толстых кожаных переплетах. — Может, хотя бы зайдешь? Брось, Одри... Ты ведь Верховная. Ты не можешь избегать это место вечно. Оно больше не принадлежит твоей матери — оно твое, как и ковен.
Я запнулась в нерешительности. Войти в кабинет и сделать его своим означало полностью принять ответственность — не только за себя и ведьм, избравших меня Верховной, но и за тех, кто жил на нашей территории. За людей, обитающих на землях вокруг целого озера. Кабинет был той последней крупицей, что до сих пор тешила меня иллюзией, будто я обычная молодая ведьма, которой еще только предстоит познать истинную магию.
Увы, это уже давно было не так.
Рашель наградила меня многозначительным взглядом и отложила книгу, давая понять, что время пришло.
Обведя пальцами дверной проем, на котором были вырезаны наши с Джулианом защитные ставы, когда мы только практиковались в рунологии, я набрала в легкие побольше воздуха и переступила порог.
— Молодец, — сказала Рашель, беря меня за руку и подводя к столу. — А теперь давай разберем вещи Виктории и посмотрим, что тебе может из этого пригодиться.
— Так ты этим занималась здесь все это время? — спросила я, следуя ее примеру и открывая полки. — Разгребала барахло?
— Ага. Твоя мать была исследователем, как и Исаак. Но если он изучал науку, то Виви — магию. За свою долгую жизнь она насобирала целую коллекцию артефактов. Кто знает, не валяется ли в ее закромах что-нибудь полезное? Не удивлюсь, если мы обнаружим лампу с джином.
— Было бы неплохо, — усмехнулась я и принялась убираться, копаясь в вещах и откладывая в сторону то, что могло принести пользу и пригодиться в каком-нибудь ритуале.
Перья, окуляры, скрижали, кадильницы, ароматизированная смола...
— О чем ты говорила с папой? — спросила я, и от последнего слова Рашель снова поморщилась, будто съела кислый лимон. — Он был сам не свой с тех пор, как ты появилась. Видимо, вы и при жизни мамы не очень дружили...
— Я отгоняла его от Виктории, как могла, — призналась Рашель прямолинейно, крутя перед лицом хрустальный шар, пошедший матовыми пятнами от старости. — Но тогда на берегу он извинился и... Даже заплакал, кажется. Раньше мы никогда не говорили с ним... вот так, по душам. Я всегда считала Исаака слабаком, но теперь, кажется, поняла, что Виви нашла в нем. Он человек... В лучшем смысле этого слова. Мы оба были готовы пожертвовать ради счастья Виви всем, что имели. Увы, мы не выбираем, кого любить, и кто сможет полюбить нас в ответ, — Рашель осеклась и поджала губы. Должно быть, эта тема была все еще слишком болезненной. — Однако что было, то прошло. Сейчас Исаак нужен тебе, и я рада, что он здесь. Лучше иметь хоть каких-то родителей под боком, чем не иметь вообще.
Спорить с этим я не могла. Отложив в сторону еще один ежедневник матери с рецептами овощных пирогов и зелий, я едва слышно призналась:
— Ты тоже мой родитель.
Рашель оторвалась от позолоченных украшений, сложенных в деревянную шкатулку (половина из которых была проклята), и взглянула на меня. Круглое широкоскулое лицо смягчилось под гнетом нежности. Ее кожа уже посерела местами и стала похожа на губку, пойдя пузырями и кратерами, но я все равно прижалась к ней, едва сдерживая всхлипы, от которых дыхание становилось шумным и прерывистым.